Турецкое вторжение на Кипр
| Турецкое вторжение на Кипр | |||
 Операция «Атилла» 20 июля 1974 года | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Причина |
Захват власти на Кипре греческими националистами и последующая попытка присоединить остров к Греции | ||
| Итог |
Победа Турции | ||
| Изменения |
Турецкая оккупация 36,2 % территории Кипра[1], образование ТФГП, в 1983 году провозгласившего полную независимость как ТРСК и признанного только Турцией. Падение военной хунты в Греции | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Турецкое вторжение на Кипр (греч. Τουρκική εισβολή στην Κύπρο, в Турции используется выражение «Операция по поддержанию мира на Кипре» (тур. Kıbrıs Barış Harekâtı), кодовое наименование Операция «Аттила» (тур. Atilla Harekâtı)) — вторжение турецких вооружённых сил на территорию северного Кипра, начатое в ночь с 20 на 21 июля 1974 года. Вторжение произошло в последние дни правления в Греции режима «чёрных полковников».
Содержание
История событий
Военные действия
В 1964 и 1967 годах уже наблюдались вспышки межэтнической розни между турками и греками, и обстановка на острове оставалась достаточно напряжённой.
В июле 1974, при поддержке греческой хунты, президент Кипра архиепископ Макариос был отстранён от власти, а контроль над островом перешёл к группе радикалов, возглавляемых Никосом Сампсоном, представителем греческой подпольной организации EOKA-B, выступавшей за присоединение Кипра к Греции (энозис), известной своим экстремизмом и антитурецкой активностью в прошлом. Несмотря на заверения нового руководства в лояльности по отношению к турецкому населению острова, в качестве ответной меры 20 июля 1974 года Турция отправила на остров свою армию (10 тыс. солдат), в результате чего произошла Битва на пляже Пентемили.
21 июля в результате работы кипрской разведки было спровоцировано сражение между турецким флотом и турецкой же авиацией. В ходе битвы почти вся морская ударная группа была разбита, потери также понесла и воздушная ударная группа.
22 июля в результате воздушного боя Турция потеряла один истребитель. В ходе сражения за аэропорт Никосии турецкие войска потеряли пять танков M47 Patton, греки-киприоты несколько бронетранспортёров и два пассажирских самолёта HS-121, уничтоженных на взлётной линии[2].
23 июля активные боевые действия были завершены. В этот день три артиллерийских позиции греков-киприотов были расстреляны турецкими войсками, после того как приняли перемирие и сложили оружие. Возле аэропорта Никосии греки-киприоты сожгли два турецких танка M47. Авиация США перехватывала греческие самолеты, которые летели в сторону конфликта. В то же время конгресс США, после турецкого нападения, наложил запрет на поставку вооружения в Турцию.[3]
Небольшие столкновения продолжились вплоть до конца августа. 1 августа турецкий танк M47 был уничтожен возле Караваса выстрелом ПТРК «Шмель». 2—6 августа турецкая армия в засадах потеряла ещё четыре танка M47 и два БТР M113. 15—16 августа в ходе боёв греки-киприоты бросили три танка Т-34-85 и несколько орудий Six-pounder, турецкие войска лишились девяти танков «Паттон». Греки-киприоты с огромным успехом использовали трофейный «Паттон» и «тридцатьчетвёрки», при этом пришлось использовать смекалку чтобы противостоять турецким танкам, имеющим десятикратное численное преимущество.
Турция обосновала свои действия Договором о гарантиях независимости Кипра 1960 года, согласно которому гарантами независимости выступали Греция, Турция и Великобритания.
Остров Кипр в результате оказался разделённым на Север, контролируемый турками-киприотами (а, в действительности, — Турцией), и Юг, контролируемый греками-киприотами.
Потери вооружённых сил
- Греки-киприоты: 309 погибло, 909 пропало без вести, 1141 ранен. 12 танков.
- Греция: 88 погибло, 83 пропало без вести, 148 ранено.
- Турки-киприоты: 70 погибло, ? пропало без вести, ? ранено.
- Турция: 498 погибло, 1200 ранено. 23 танка.
Последствия вторжения
Высадка и этническая чистка, произведённая турецкими войсками, привели к де-факто разделу острова на две части, населённые турками и греками соответственно, и, уже во вторую очередь, к реставрации правительства Макариоса. Хотя турки воспользовались именно отстранением Макариоса для своей интервенции, после высадки они перестали признавать его президентом Кипра.
Линию, разделяющую остров на два сектора, охраняет контингент Вооружённых сил ООН по поддержанию мира на Кипре (ВСООНК, англ. UNICYP). Осенью 2004 Генеральный секретарь ООН Кофи Аннан рекомендовал Совету Безопасности продлить мандат этих сил, но сократить на треть численность их военного компонента — с 1230 до 860, укрепив при этом политический и гражданский компоненты миссии. В отличие от других зон длительного пребывания миротворцев ООН, таких как Кашмир или Синай, вдоль линии разграничения на Кипре в течение всего периода присутствия миссии почти не наблюдаются боевые контакты между сторонами конфликта.
Но на этой линии был в упор расстрелян турками в 1996 году, в присутствии миротворцев, безоружный Соломос Солому, попытавшийся сорвать турецкий флаг[4][5].
В 1983 году турецкий сектор провозгласил себя Турецкой Республикой Северного Кипра, однако, это государство признала только Турция. Согласно международному праву, Республика Кипр сохраняет суверенитет над всей территорией, входившей в её состав до 1974 года. Республика Кипр вошла в Европейский Союз в 2004 году, и ЕС также признаёт её суверенитет над всей территорией, считая, что север острова находится временно вне контроля законного правительства.
Переговоры об объединении острова идут с момента высадки турецких войск на Кипре, но без видимых результатов. Последнее предложение по решению проблемы было провалено на референдуме, который прошёл на острове под эгидой ООН 26 апреля 2004 года. Против этого проголосовали 75 % греков-киприотов, считая, что план предусматривает не объединение острова, а признание результатов интервенции и оккупации. В отличие от турок-киприотов, большинство из которых поддержали план, подготовленный британской дипломатией и получивший имя Генерального секретаря ООН Кофи Аннана, причём, в референдуме участвовали не только турки-киприоты, но и переехавшие на Кипр переселенцы из Турции. По мнению греческих властей Республики Кипр, число последних уже превышает численность турок-киприотов в три раза.
Определённые надежды на прогресс в области переговоров связывались с победой на президентских выборах 2008 года Димитриса Христофиаса, сторонника активизации усилий по достижению компромисса.[6][7][8][9][10][11][12]
В 2004 Кипр вступил в Европейский союз. Фактически членом ЕС является лишь греческая часть острова. После вступления отмечена массовая подача этническими турками документов на оформление кипрских паспортов. Ночью с 8 на 9 марта 2007 года, неожиданно для всего мирового сообщества, небольшая часть стены, разделявшая две части кипрской столицы Никосии на греческую и турецкую части, была демонтирована.
Разбирательства в Европейском суде по правам человека
После неоднократных обращений греков-киприотов за защитой своих прав, нарушенных в результате турецкой оккупации северной части острова, Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) признал Турцию ответственной за нарушения прав киприотов, вынужденных покинуть свои дома и земли на севере Кипра (дело Лоизиду против Турции 1996 года). В 2009 году ЕСПЧ обязал Турцию выплатить 13 млн евро в качестве компенсации за нарушения права собственности греков-киприотов на территории Северного Кипра[13].
12 мая 2014 года Большая палата ЕСПЧ в Страсбурге вынесла решение о взыскании с Турции в пользу Республики Кипр компенсации в размере 90 миллионов евро за нарушение Европейской конвенции по правам человека на территории Северного Кипра начиная с 1974 года, из которых 30 миллионов должны получить в качестве компенсации морального вреда родственники пропавших греков-киприотов, а 60 миллионов — пострадавшие греки-киприоты с полуострова Карпас. На следующий день Турция официально отказалась исполнять это решение Европейского суда. «Мы не станем платить эту сумму стране, которую мы не признаём» — заявил министр иностранных дел Турецкой Республики Ахмет Давутоглу[14].
См. также
Напишите отзыв о статье "Турецкое вторжение на Кипр"
Примечания
- ↑ [www.mfa.gov.cy/mfa/embassies/embassy_brussels.nsf/geninfo_en/geninfo_en?OpenDocument Republic of Cyprus - Kypriaki Demokratia (Greek)]
- ↑ Aviation News 09.08.1974
- ↑ Turkey and the United States: The Arms Embargo Period. Praeger Publishers (5 August 1986)
- ↑ [cmiskp.echr.coe.int/tkp197/view.asp?item=4&portal=hbkm&action=html&highlight=Solomou%20%7C%20Vs%20%7C%20Turkey&sessionid=9785415&skin=hudoc-en%7C ECHR Judgment on case Solomou Vs Turkey].
- ↑ [www.hri.org/Cyprus/Cyprus_Problem/bikers/murder_2.html HRI Report with video of the killing]
- ↑ Cyprus 1974 — The Greek coup and the Turkish invasion, Makarios Drousiotis, Hellenic Distribution Agency
- ↑ Armour in Cyprus, Evolution and Action. Ioannis Mamounidakis. 2008
- ↑ Savvas D. Vlassis, O Aporritos Attilas, Athens 2004
- ↑ OPERATION «NIKI» 1974 — A Suicide Mission to Cyprus. (Mihail Solanakis)
- ↑ Battle of Nicosia International Airport — Cyprus 1974 by a Greek Commando, Published Istoria (History), 1993
- ↑ The Action of the Captured M47 in Attila II in The Unknown Soldier of Cyprus (Savvas Vlassis)
- ↑ Georgiou P.Sergi — «Battle for Cyprus. July-August 1974», Athens 1999 (in Greek)
- ↑ [www.regnum.ru/news/polit/1800760.html#ixzz31xKr32C4 ИА REGNUM: Европейский суд обязал Турцию выплатить рекордную компенсацию Кипру]
- ↑ [lenta.ru/news/2014/05/13/turkey/ Лента Ру: Турция отказалась платить Кипру компенсацию за военную интервенцию]
Ссылки
- [www.conflictologist.org/main/problema-severnogo-kipra.htm События 1960-74 годов на Кипре]
- [old.vko.ru/article.asp?pr_sign=archive.2002.7.0207_11 Военные действия на Кипре (14 июля — 17 августа 1974)]
- [artofwar.ru/r/ruben_d/cyprusno1.shtml Военно-морские силы Кипра в 1964—1974 гг.]
- [alerozin.narod.ru/cypr.htm Действия ВМС во время турецкого вторжения на Кипр в 1974 г.]
Отрывок, характеризующий Турецкое вторжение на Кипр
– Казак с, ваше благородие.«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.
Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
