Турецко-венецианская война (1463—1479)

Турецко-венецианская война (1463—1479)
Основной конфликт: Турецко-венецианские войны
Дата	1463 — 1479
Место	Морея (Пелопоннес), Эвбея, Эгейское море
Итог	Победа Османской империи
Изменения	Морея, Негропонте и Албания вошли в состав Османской империи
Противники
Венецианская республика Лежская лига Османская империя
Командующие
неизвестно неизвестно
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Турецко-венецианская война 1463—1479 годов — первая в серии многочисленных турецко-венецианских войн XV—XVIII веков. Итогом войны стала утрата Венецией своих владений в Греции и Албании. В результате войны было покончено с господством Венецианской республики и госпитальеров в Эгейском море, перешедшим под контроль турок.

Предпосылки

Венеция, будучи крупной морской державой, контролировала большинство «латинских» государств даже после реставрации Византийской империи династией Палеологов. Под управлением Венецианской республики находились многочисленные острова и прибрежные территории в Ионическом, Адриатическом и Эгейском морях. К началу войны Венеция потеряла лишь Фессалоники, которыми турки овладели после долгой осады в 1430 году. После завоевания Константинополя в 1453 году Османская империя продолжила свою экспансию на Балканах, в Малой Азии и Эгейском море. В 1459 году пала Сербия, а в 1460—1461 гг. пали последние осколки Византийской империи — Морейский деспотат и Трапезундская империя. Наксосское герцогство, находившееся в зависимости у Венеции, а также генуэзские колонии Лесбос и Хиос попали в зависимость от Османской империи в 1458 году, а спустя 4 года были аннексированы. Экспансия турецкой империи создавала угрозу интересам Венецианской республики в южной Греции (с падением Боснии в 1463 году) и на побережье Адриатики.

Начало войны

Греческий историк утверждает, что поводом к конфликту послужило бегство албанского раба, принадлежавшего турецкому коменданту Афин, к венецианцам с огромными богатствами, похищенными им из сокровищницы своего хозяина. Беглец затем принял христианство, и требования турок по выдаче раба остались без ответа. Использовав этот инцидент в качестве повода, командующий османскими войсками в Греции в ноябре 1462 года атаковал стратегически важную венецианскую крепость Лепанто. Эта атака чуть было не обернулась катастрофой для венецианского гарнизона. 3 апреля 1463 года правитель Мореи Иса-бей обманом захватил венецианскую крепость Аргос.

Ход военных действий

Несмотря на то, что для венецианцев, имевших важные торговые связи с турками, война грозила обернуться значительными убытками, они вынуждены были подчиниться уговорам папского легата кардинала Виссариона и пламенным речам выдающегося члена Совета Ветторе Капелло. 28 июля Сенат официально объявил войну Османской империи. Папа Пий II использовал это событие как повод для объявления нового крестового похода против мусульман. 12 сентября 1463 года Венеция и венгерский король Матвей Корвин заключили союз, закреплённый подписанным 19 октября договором с папой и герцогом Бургундским Филиппом Добрым. Согласно условиям договора, после победы над турками освобождённые Балканы планировалось поделить между победителями. Морея и западное побережье Греции отходили Венеции, Венгрия получала Болгарию, Сербию, Боснию и Валахию, Албанское княжество Скандербега включало в себя Македонию, а оставшиеся очищенные от турок европейские территории, включавшие Константинополь, планировалось объединить в реставрированную Византийскую империю под управлением выживших представителей династии Палеологов. Велись также переговоры с другими соперниками Османской империи: Узун-Хасаном, правителем Ак-Коюнлу, Караманидами и Крымским ханством.

Войска альянса наступали в разных направлениях. Венецианцы высадились в Морее, в то время как Матвей Корвин вступил в Боснию. В это же время в Анконе папа стал собирать войска, чтобы лично возглавить их в крестовом походе против турок. В начале августа венецианцы быстро отбили Аргос и укрепили Коринфский перешеек, восстановив крепостную стену («Гексамилион») и усилив её множеством орудий. Вслед за этим венецианцы продолжили осаду Акрокоринфа — стратегически важного укрепления в северо-западной части Пелопоннеса. Осада сопровождалась многочисленными изнурительными стычками и столкновениями с защитниками и турецкими войсками полководца Омар-бея. В конце концов венецианцы были разбиты под стенами крепости 20 октября, а их командующий был смертельно ранен. После этого венецианцы сняли осаду и отступили к Гексамилиону и Нафплиону. Тем временем в Боснии Матвей Корвин захватил более шестидесяти турецких укреплений и 16 сентября захватил столицу региона, город Яйце.

Турки среагировали оперативно и решительно: султан Мехмед II отправил своего великого визиря Махмуда-пашу вместе с армией в поход против венецианцев. Для противостояния венецианскому флоту, контролировавших входы в Дарданеллы, по приказу султана в бухте Золотой Рог была сооружёна верфь, а также два форта для обороны проливов. Морейская кампания обернулась быстрой победой для османов: несмотря на предупреждения Омар-бея о значительных силах, сконцентрированных венецианским командованием на укреплениях Гексамилиона, Махмуд-паша был настроен решительно и отдал приказ наступать, рассчитывая на неожиданность нападения. Когда османская армия достигла перешейка, венецианцы, деморализованные и замученные дизентерией, покинули свои позиции и отплыли в Нафтплион. Османы, перейдя перешеек, вступили в Морею. Вскоре пал Аргос, а вместе с ним остальные укрепления, являвшиеся опорой венецианской власти в регионе и ранее принадлежавшие туркам. Омар-бей, получивший армию Махмуда-паши, получил приказ захватить владения республики в южном Пелопоннесе.

Султан Мехмед II двигался со своей армией вслед за Омаром-беком, готовый предоставить полководцу подкрепления в случае необходимости. Узнав о победе Омар-бека, султан немедленно повернул свои силы на север, против Боснии. Попытки султана отбить Яйце в июле и августе 1464 года провалились, и турки вынуждены были отступать под напором венгерской армии. Подоспевшие свежие силы Махмуда-паши сумели остановить и отбросить венгров, однако Яйце оставался в руках последних ещё многие годы. Тем временем смерть папы Пия II 15 августа в Анконе ознаменовала собой окончание крестового похода.

В это же время Республика назначила правителя Римии кондотьера Сиджизмондо Малатеста командующим сухопутными силами в Морее. Сиджизмондо был одним из самых талантливых итальянских полководцев, однако вверенные ему силы были очень ограничены. Он предпринял несколько нападений против турецких крепостей и осадил Мистру, однако вынужден был снять осаду с приближением подкреплений армии Омар-бека. С обеих сторон продолжались незначительные столкновения, однако дефицит живой силы и средств вынуждал венецианцев больше полагаться на свои укрепления, в то время как турки имели преимущество в открытом поле. Наёмники и стратиоты (греческие, албанские и сербские наёмные кавалеристы) на венецианской службе были недовольны задержкой жалования; земли, оставляемые жителями, приходили в полное запустение. Трудности в снабжении армии вынудили Омар-бе отступить в Афины осенью 1465 года. Малатеста, помышлявший о возвращении домой к своим неотложным делам, проявлял бездействие почти целый год, несмотря на слабость и малочисленность гарнизонов турецких крепостей, лишённых помощи Омар-бея.

В Эгейском море адмирал Орсато Джиустиниан попытался отбить Лесбос весной 1464 года и осадил его столицу Митилини. Осада продолжалась 6 месяцев, однако с прибытием оттоманского флота Махмуда-паши 18 мая адмирал вынужден был снять осаду. Повторная попытка отбить остров также провалилась, а сам Джиустиниан умер на Модоне 11 июля. Сменивший его Якопо Лоредан провёл остаток года в бессмысленных демонстрациях силы близ Дарданелл. В начале 1465 года султан послал послов в венецианский Сенат для мирных переговоров. Сенат, не доверявший словам посланцев, отклонил предложение. Вскоре после этого венецианцы ввязались в конфликт с госпитальерами на Родосе, атаковавшими венецианские суда, сопровождавшие мавританских купцов в Мамлюкский султанат. Эта новость взбесила мамлюков: они арестовали всех венецианских купцов в Леванте и пригрозили, что если венецианцы не освободят их торговцев, то мамлюки вступят в войну на стороне турок. Венецианский флот отплыл к Родосу, имея целью любими средствами, включая силовыми, добиться освобождения мавританских купцов. В конце концов потенциально опасный конфликт между венецианцами и госпитальерами был заглажен, и пленные купцы были переданы Венеции.

В апреле 1466 года непримиримый сторонник войны Ветторе Капелло лично возглавил венецианский флот. Под его руководством флот снова стал одерживать победы: были отбиты острова на севере Эгейского моря (Имброс, Тасос, Самотраки). После этого флот прибыл к Сароническому заливу. 12 июля Капелло высадился в Пирее и занял Афины, главную османскую военно-стратегическую базу. Однако Капелло не сумел взять Акрополь и вынужден был отступать к Патрам, который осаждали венецианские войска морейского правителя Якопо Барбариго. Город находился на грани капитуляции, однако внезапно на помощь пришёл Омар-бей с 12 000 всадников и отбросил венецианцев. из двухтысячной венецианской армии 600 человек, включая командующего Барбариго, погибло, 100 попало в плен. Прибывший спустя несколько дней Капелло попытался атаковать турок и взять реванш, но потерпел тяжёлое поражение. Полностью деморализованный, он вернулся в Неграпонт с остатками армии. Вскоре он заболел и умер 13 марта 1467 года.

Война с албанцами

Весной 1466 года султан во главе огромной армии отправился на покорение албанцев. Албанцы под командованием своего знаменитого лидера Скандерберга оказывали длительное сопротивление османам. Для албанцев турецко-венецианская война, сковывавшая часть османских сил, представляла собой блестящую возможность отстоять свою независимость. Для венецианцев албанцы были полезным «щитом» для республиканских прибрежных владений. Главным результатом турецкой кампании стало строительство стратегически важной крепости Эльбасан, надвое разрезавшей территорию Албании и изолировавшей силы Скандерберга от венецианских владений на юге. Однако с уходом султана войска Скандерберга, спустившись с высокогорий, разбили османского командующего Балабан-пашу и сняли осаду с крепости Круя. Сам Скандерберг провёл зиму в Италии в поисках союзников. С его возвращением в начале 1467 года верные ему войска атаковали Эльбасан. В свою очередь Мехмед II двинулся с войсками в Албанию. Энергично отбивая нападения на турецкие крепости, султан одновременно сумел не допустить соединения албанцев с венецианцами. Однако турки не сумели взять Крую, и попытки подчинить страну в конечном итоге провалились. Ситуация переменилась в пользу турок с наступлением зимы, когда прокатившаяся по стране эпидемия чумы значительно ослабила албанские силы. Страшные эпидемии, скашивавшие ряды защитников Албании, поражали страну ежегодно. Сам Скандерберг скончался от малярии в венецианской крепости Лежа. Албанцы, оставшиеся без лидера, были покорены в течение следующего десятилетия.

Окончание войны

25 января 1479 года Джованни Дарио подписал в Стамбуле мирный договор с турками. В этой войне Венеция потеряла Негропонте, Лемнос, а также опорные пункты в Морее и Эпире. Венеция должна была выплатить компенсацию в 100 000 дукатов и 10 000 ежегодно за право вести торговлю на турецкой территории.

Литература

• Davies Siriol. [books.google.com/books?id=YoZlbnrH2SEC Between Venice and Istanbul: Colonial Landscapes in Early Modern Greece]. — American School of Classical Studies at Athens, 2007. — ISBN 9780876615409.
• Faroqhi Suraiya. The Ottoman Empire and the World Around It. — I.B. Tauris, 2004. — ISBN 978-1-85043-715-4.
• Finkel Caroline. Osman's Dream: The Story of the Ottoman Empire 1300–1923. — London: John Murray, 2006. — ISBN 978-0-7195-6112-2.
• Lane Frederic Chapin. [books.google.com/books?id=PQpU2JGJCMwC Venice, a Maritime Republic]. — JHU Press, 1973. — ISBN 9780801814600.
• Parry Vernon J. A History of the Ottoman Empire to 1730: Chapters from the Cambridge History of Islam and the New Cambridge Modern History. — CUP Archive, 1976. — ISBN 9780521099912.
• Setton Kenneth Meyer (Gen. Ed.). The Ottoman Turks and the Crusades, 1451–1522 // [books.google.com/books?id=TKaPrQPFIAMC A History of the Crusades, Vol. VI: The Impact of the Crusades on Europe]. — University of Wisconsin Press, 1969. — P. 311–353. — ISBN 9780299107444.
• Setton Kenneth Meyer. [books.google.com/books?id=Z6zEM_REUE4C The Papacy and the Levant (1204-1571), Vol. II]. — DIANE Publishing, 1978. — ISBN 978-0871691279.
• Stanford J. Shaw. History of the Ottoman Empire and Modern Turkey. — Cambridge University Press, 1976. — Vol. [www.fatih.edu.tr/~ayasar/HIST236/STANFORD%20SHAWOttomanEmpire.pdf 1. Empire of the Gazis: The Rise and Decline of the Ottoman Empire 1280–1808]. — 368 p. — ISBN 9780521291637, ISBN 0521291631 (paperback), ISBN 0521212804 (hardback).

Отрывок, характеризующий Турецко-венецианская война (1463—1479)

Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».