Турецко-венецианская война (1684—1699)
| Турецко-венецианская война 1684—1699 годов | |||
| Основной конфликт: Великая Турецкая война | |||
 Юго-Восточная Европа в 1672 году | |||
| Дата |
1684—1699 | ||
|---|---|---|---|
| Место |
Южный Эпир, Эгейское море, Пелопоннес, Центральная Греция | ||
| Итог | |||
| Изменения |
Венеция получила Морею | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Турецко-венецианская война 1684—1699 годов, также известная как Морейская война (итал. La guerra di Morea) — одна из многочисленных турецко-венецианских войн, часть Великой Турецкой войны.
Предыстория
Когда в 1683 году турки осадили Вену, то Венеция отказалась прийти на помощь Священной Римской империи, однако после того, как они были отброшены, то император Леопольд I вновь обратился к Венеции с предложением присоединиться к антитурецкому альянсу, чтобы навсегда изгнать турок из Европы. Императора поддержали римский папа и король Речи Посполитой Ян III Собеский. У Венеции не было мощной сухопутной армии, но союзникам нужна была её морская мощь.
Венеция не сразу ответила на предложение. Ей понадобилось 10 лет на то, чтобы восстановиться после Критской войны, и она только-только начала пожинать плоды мира. Но с другой стороны, турки ослабли и утратили силу духа, турецкая армия распадалась — был шанс отвоевать бывшие колонии Венеции. После долгих обсуждений 19 января 1684 года было принято решение о вступлении Венецианской республики в Священную лигу.
Ход войны
В июле 1684 года огромный венецианский флот (68 военных кораблей, включая 6 галеасов) вместе с кораблями, присланными Папой, Тосканой и Мальтийскими рыцарями, отправился на юг; командовал экспедицией лично дож Франческо Морозини. Первой целью был остров Санта-Маура, который сдался 6 августа после 16-дневной осады. Месяц спустя войска переправились с острова на материк и принудили к сдаче крепость Превеза. Тем временем на севере поднялось антитурецкое восстание в Боснии и Герцеговине, а имперские войска и войска Речи Посполитой наступали в Венгрии.
Весной 1685 года Морозини отправил войско, состоящее из 9500 немецких, папских и тосканских солдат, 3000 венецианцев и 120 мальтийских рыцарей, чтобы взять бывший венецианский порт Корон. Османский гарнизон оборонялся отчаянно, и взять цитадель удалось лишь в августе. В течение последующих пары месяцев под контролем войск Лиги оказалась большая часть Мореи. Венецианская республика за 18 тысяч дукатов наняла шведского генерала Кёнигсмарка, который возглавил командование сухопутными войсками.
В 1687 году были захвачены Лепанто, Патры и Коринф. Сухопутным войскам пришлось заняться подавлением внутренних очагов сопротивления в Морее, а Морозини с флотом отправился к Афинам. Осенью Афины были взяты; во время осады от случайного снаряда взорвался Парфенон, в котором турки устроили пороховой склад.
Летом 1688 года армия и флот приступили к осаде острова Негропонт. Его обороняло 6 тысяч турок, силы Лиги превосходили их в два раза, и сомнений в успехе не было, но после начала осады в христианском лагере началась эпидемия, и за несколько недель армия потеряла треть солдат, включая самого Кёнигсмарка. В середине августа из Венеции прибыло ещё 4 тысячи человек, и Морозини хотел продолжить осаду, но тут взбунтовались войска из Брауншвейга и Ганновера, отказавшиеся дальше участвовать в военных действиях.
Тогда венецианцы решили взять Монемвазию. Вскоре после начала осады Морозини заболел, и был вынужден вернуться домой, оставив вместо себя Джироламо Корнаро. Захватив Монемвазию, Корнаро разгромил османский флот у Митилини, затем неожиданно вернулся в Адриатику и захватил Авлон. Там он заболел лихорадкой и умер. Назначенный вместо него Доменико Мочениго попытался в 1692 году отвоевать Канею на Крите, но, услышав, что, якобы, с Мореи прибыл вспомогательный турецкий флот, отказался от этого намерения.
В 1693 году Морозини вновь вышел в море. Воспользовавшись передышкой, турки укрепили Канею и Негропонте, встречные ветра не позволили Морозини попытать счастья в Дарданеллах, и потому, чтобы не возвращаться с пустыми руками, он оккупировал Саламин, Гидру и Спеце. 6 января 1694 года Морозини скончался.
Новым венецианским главнокомандующим стал Антонио Дзено. 7 сентября 1694 года он с 9 тысячами солдат прибыл на остров Хиос, и 15 сентября турецкий гарнизон сдался в обмен на возможность свободного прохода к материку. Взбешенный потерей одного из наиболее ценных островов, султан отдал приказание немедленно его отвоевать любой ценой, и в начале февраля к острову вышел мощный турецкий флот. 9 февраля у острова Эспальмадор состоялось морское сражение, которое окончилось вничью. Флоты встали на якорь вне досягаемости орудий противника и ждали 10 дней. 19 февраля, в условиях начинающегося шторма, турки вновь атаковали врага и нанесли венецианцам жестокое поражение. В ночь на 20 февраля венецианцы погрузили на корабли всё, что можно было вывезти, и покинули остров. За потерю Хиоса Дзено был снят со своего поста, арестован, и 6 июля 1697 года скончался в тюрьме.
Преемником Дзено стал Алессандро Молин, которому на суше оказывал поддержку барон фон Штейнау. Венецианцы помешали высадке турок на Арголинде и одержали в 1697—1698 годах несколько побед на море.
Тем временем в Европе ситуация менялась. В Испании доживал свой век бездетный король Карл II, и император Леопольд, бывший одним из ближайших претендентов на освобождающийся трон, хотел получить свободу действий, чтобы после его смерти сразу начать борьбу за испанское наследство. Поэтому 13 ноября 1698 года начались мирные переговоры в Карловице.
Итоги
Переговоры в Карловице шли трудно. Турки соглашались на передачу Венеции Мореи, Санта-Мауры и некоторых крепостей в Далмации, но желали оставить себе Аттику, Афины и все греческие территории к северу от Коринфского залива. Представитель Венеции Карло Руццини возмущённо возражал, но у него было мало сторонников: Европа готовилась к схватке за испанское наследство, и стремилась побыстрее завершить дела на востоке. Когда 26 января 1699 года был подписан Карловицкий мир, то среди его подписантов Венеции не было; однако в конечном итоге разум восторжествовал над гордостью, и 7 февраля Венеция поставила и свою подпись.
Известия о Морейской войне в России
Московское правительство испытывало большой интерес к войне в Морее. Особенно этот интерес обострился после того, как в 1686 году Россия стала союзником государств Священной лиги. Основным источником сведений о боевых действиях в Морее для московских властей были обзоры европейской прессы (куранты), которые в Посольском приказе составляли для царя и бояр. Эти дайджесты позволяли в деталях отслеживать развитие событий. Дополнительные сведения в Москву привозили греческие купцы и духовенство. До 1692 года известия курантов однозначно свидетельствовали о поддержке венецианцев со стороны греческого населения. Однако с 1692 года стали появляться новости и об отдельных выступлениях греков на стороне осман. Так в 1692 году находившиеся на службе у венецианцев греки сдали туркам остров Карагузу (ныне остров Грамвуса у северо-западного побережья острова Крит). На стороне турок выступил знатный грек маниот Либеракис Геракарис, сумевший собрать значительные военные силы.
Источники
- Джон Норвич «История Венецианской республики», — Москва, АСТ, 2009. ISBN 978-5-17-057153-6
- Джон Норвич «Срединное море. История Средиземноморья», — Москва, АСТ, 2010. ISBN 978-5-17-052189-0
- Кэролайн Финкель «История Османской империи. Видение Османа», — Москва, АСТ, 2010. ISBN 978-5-17-043651-4
- Шамин С., при участии Карраса И. Известия «греческой» тематики в курантах 1687 г. // Каптеревские чтения 8. М., 2010. С. 182—195.
- Шамин С. М. Известия о греках в курантах в период Морейской войны // Каптеревские чтения 9. М., 2011. С. 144—161.
Напишите отзыв о статье "Турецко-венецианская война (1684—1699)"
Отрывок, характеризующий Турецко-венецианская война (1684—1699)
– Два, кажется?– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .
Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
