Турецко-персидская война (1578—1590)
| Турецко-персидская война (1578—1590) | |||
| Основной конфликт: Ирано-турецкие войны | |||
 Территории, приобретённые Османской империей в результате войны, окрашены голубым цветом | |||
| Дата |
1578—1590 | ||
|---|---|---|---|
| Место |
Закавказье, Курдистан | ||
| Итог | |||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Турецко-персидская война 1578—1590 годов — вооружённый конфликт между Османской и Сефевидской империями за контроль над Закавказьем.
Содержание
Предыстория
Граница между Османской и Сефевидским имериями была установлена в 1555 году по Амасьинскому миру. Однако в 1576 году умер персидский шах Тахмасп I. Взошедший на престол его сын Исмаил II начал своё правление с репрессий в отношении своих родственников, убил шестерых братьев, и в 1577 году был сам убит в результате заговора. Новым шахом стал слабый и полуслепой Мухаммад Худабенде, при котором от шаха остался лишь титул, а Персию фактически разделили между собой эмиры различных племён. За год эмиры растранжирили все богатства, которые Тахмасп копил в течение 53 лет, в стране началась смута.
Среди османского руководства возникли разногласия касательно стратегии поведения на восточных рубежах империи. Великий визирь Соколлу Мехмед-паша категорически возражал против войны с Персией, так как понимал трудности снабжения армии в отдалённом регионе и опасался больших расходов, однако у него были мощные враги, ненавидевшие его, которые требовали подавления кызылбашской угрозы военным путём. После того, как было принято принципиальное решение о войне с Сефевидами, главнокомандующим армией были назначены лидер оппозиции, герой Кипрской войны Лала Мустафа-паша и герой Йеменской кампании Коджа Синан-паша. Однако Лала Мустафа и Коджа Синан оказались неспособны сотрудничать друг с другом, и Коджа Синан был смещён, а Лала Мустафа приготовился получать награды за успех в кампании, планируя, что после победы сам станет великим визирем вместо Мехмеда.
Ход войны
Османская армия переправилась морем в Трабзон, а затем по суше перешла в Эрзурум, сделанный её передовой базой, и летом 1578 года начала боевые действия. Сефевиды и зависимые от них княжества находились в таком плохом состоянии, что османские войска прошли всю Грузию, по пути заняв Тифлис, а к исходу лета оккупировали некоторые части Ширвана. Турки были настолько уверены в успехе, что на территории Ширвана была образована новая османская провинция, во главе которой был поставлен Оздемироглу Осман-паша. Первоначально при содействии татар он смог подавить сопротивление местного населения и сефевидских войск, но коммуникации, связывавшие его с османскими войсками в Тифлисе, оказались перерезанными, контранаступление Сефевидов, взятие ими Ареша, разгром татар и освобождение Шемахи, вынудили его уйти из столицы провинции Шемахи и зазимовать в Дербенте.
Оставив в Стамбуле своего врага Коджу Синана, Лала Мустафа совершил роковую ошибку. Когда в 1579 году Соколлу Мехмед-паша был убит подосланным дервишем, то его место занял второй визирь Семиз Ахмед-паша, а Коджа Синан, продвинувшись по служебной лестнице, стал третьим визирем. Семиз Ахмед отозвал Лала Мустафу с фронта, и вместо него назначил командующим Коджа Синана, а Лала Мустафа стал вторым визирем. Он рассчитывал всё-таки стать великим визирем, когда Семиз Ахмед умер всего после нескольких месяцев пребывания в должности, однако Коджа Синан сумел воспрепятствовать этому, и в августе 1580 года, после того как в течение трёх месяцев должность великого визиря оставалась вакантной, её занял Коджа Синан. Вскоре после этого Лала Мустафа умер.
Когда в ноябре 1580 года Коджа Синан-паша, всё ещё остававшийся главнокомандующим армией, прибыл в Эрзурум, Сефевиды стали просить о мире. Коджа Синан вернулся в Стамбул, полагая, что военные действия закончены, однако на самом деле бои в Грузии продолжались, и это помешало заключению мирного договора.
Несколько месяцев спустя Коджа Синан-паша был снят с должности, и на его место был назначен второй визирь, Сиявуш-паша. При нём Османская империя стала пытаться оккупировать Кавказ на постоянной основе. Были созданы четыре новые провинции. Так как местные вожди были весьма непостоянны, туркам пришлось возводить крепости. Передовой базой был сделан Карс, был перестроен Ереван, укреплены другие опорные пункты.
Оздемироглу Осман-паша оставался в Дербенте до 1582 года, когда туда через Крым были переброшены подкрепления из Румелии, после чего он выступил в поход с целью изгнания Сефевидов из восточного Кавказа. Крымский хан Мехмед II Герай отказался предоставить достаточное количество войск, поэтому Оздемироглу Осман отправился в Крым, и при содействии высланной из Стамбула эскадры под командованием Кылыч Али-паши возвёл на престол нового хана. Получив достаточное количество татарских войск, Оздемироглу Осман-паша смог разбить Сефевидов в восточной части Кавказа.
Когда Оздемироглу Осман-паша вернулся в Стамбул, его встретили там как героя, и летом 1584 года он был назначен великим визирем — против воли окружавшей султана клики. В 1585 году он захватил бывшую столицу Сефевидов — Тебриз — и впервые сумел её удержать. Уверенность турок в своих силах была настолько велика, что османские политики в течение некоторого времени всерьёх рассматривали предложение узбекского хана о том, чтобы пойти на Россию и вместе отвоевать Астрахань. Тем временем на юге открылся ещё один фронт против Персии: новый турецкий губернатор Багдада — Сигалазаде Синан-паша — захватил часть юго-западного Ирана и создал там две новые провинции.
Шах Мухаммад, сознавая свою слабость, выдвинул на первый план одного из сыновей — Хамзу. Хамза-мирза попытался организовать противостояние османам, и даже достиг в этом некоторых успехов, однако был убит в результате очередного заговора эмиров. Мохаммад Ходабенде отправился на подавление восстания в Фарсе и вскоре умер. Тем временем на востоке активизировали свои действия узбеки. Сефевидская Персия практически прекратила своё существование как государство.
После кончины Мухаммада на персидский престол в 1587 году вступил его 16-летний внук Аббас. Он понимал, что на два фронта одновременно воевать невозможно, и решил, временно не обращая внимания на узбеков, сосредоточиться на борьбе с османами. С этой целью он начал переговоры с Россией о заключении военного союза против турок, обещая уступить Москве Дербент и Ширван. Однако переговоры успехом не завершились, и Аббасу пришлось соглашаться на крайне невыгодный мир с Османской империей.
Итоги
В марте 1590 года между Османской империей и державой Сефевидов был подписан Стамбульский договор, в соответствии с которым Персия потеряла Закавказье. Полученную в результате мирную передышку шах Аббас использовал для разгрома узбеков, укрепления своей власти и создания регулярной армии.
Источники
- «История Востока» (в 6 т.). Т.III «Восток на рубеже средневековья и нового времени. XVI—XVIII вв.» — Москва: издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1999. ISBN 5-02-018102-1
- Кэролайн Финкель «История Османской империи. Видение Османа», — Москва, АСТ, 2010. ISBN 978-5-17-043651-4
Напишите отзыв о статье "Турецко-персидская война (1578—1590)"
Отрывок, характеризующий Турецко-персидская война (1578—1590)
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.
На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
