Туркестанская автономная социалистическая советская республика

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Туркестанская АССР
Страна

СССР

Статус

АССР

Входит в

РСФСР

Административный центр

Ташкент

Дата образования

30 апреля 1918

Население (1920)

5221963 (1920 год)[1]

Национальный состав

39,3 % - узбеки, 20,8 % - казахи, 10,0 - киргизы, 7,7 % - таджики, 5,1 % - туркмены, 1,4 % - каракалпаки[2], также русские, татары и прочие (1920).

Туркестанская АССР (ТАССР) (Другие названия: Туркестанская Советская Республика (ТСР), Туркестанская Советская Федеративная Республика) — автономное образование в составе РСФСР с 30 апреля 1918 по 27 октября 1924. Население — свыше 5 миллионов человек. Столица— город Ташкент. Правящая партия— Коммунистическая партия Туркестана.





История

Провозглашение Туркестанской советской республики

Туркестанская советская республика (ТСР) была провозглашена 30 апреля 1918 года на 5-м краевом съезде Советов (Ташкент, 20 апреля — 1 мая). В документах съезда было написано «Туркестанская Советская Федеративная Республика, управляясь автономно, признает и координирует свои действия с центральным правительством Российской Советской Федерации»[3].

В состав ТСР входила территория бывшего Туркестанского генерал-губернаторства (после Февральской революции — Туркестанский край), включавшей Закаспийскую, Самаркандскую, Семиреченскую и Ферганскую, Сырдарьинскую области.

Съезд избрал Центральный исполнительный комитет (ЦИК) (председатель — коммунисты П. А. Кобозев и А. Ф. Солькин[4]) и СНК (председатель — коммунист Ф. И. Колесов). В мае 1918 образован Туркестанский военный округ.

Борьба за власть в Туркестане

Образованию ТСР предшествовала борьба, начавшаяся после установления 1 (14) ноября 1917 в Ташкенте Советской власти (Смотрите: Вооруженное восстание в Ташкенте в октябре 1917 года), с национальными движениями Туркестана (джадиды и кадимисты, Шура-и-ислам, Шура-и-улема, Алаш). ЦК РКП(б) и правительство РСФСР оказывали ТСР возможную помощь, в июне 1918 были посланы в Ташкент 70 млн руб. (доставил коммунист М. С. Качуринер) и из Царицына доставлено 115 вагонов хлеба.

Туркреспублика в кольце фронтов Гражданской войны

Летом 1918 ТСР оказалась отрезанной от РСФСР фронтами Гражданской войны. В ходе Асхабадского мятежа 1918 образовалось контрреволюционное Закаспийское временное правительство опиравшееся на английскую интервенцию в Средней Азии, возник Закаспийский фронт. Осложнились отношения с соседними Бухарским эмиратом и Хивинским ханством.

В этих условиях правительство ТСР и Коммунистическая партия Туркестана (КПТ) основное внимание уделяли вопросам обороны. Создание Красной Армии осложнялось тем, что коренное местное население не подлежало воинской повинности и до лета 1920 привлекалось в Красную Армии по принципу добровольности.

Численность войск Туркреспублики к лету 1918 достигала 8 тысяч человек, к весне 1919 — до 20 тысяч. Кроме них, существовали красногвардейские отряды и партийные дружины. В июле 1918 создан Военно-революционный штаб ТСР, в него вошли: Ф. И. Колесов (председатель), И. П. Белов, Буренко, А. Калашников, А. Клевлеев, И. Я. Федермессер, Н. В. Шумилов. В сентябре — декабре 1918 в помощь ТСР на станции Урбах (близ Астрахани) формировались части Туркестанской армии, имущество которой впоследствии было передано частям, шедшим на соединение с войсками ТСР. 27 декабря 1918 ТуркЦИК объявил ТСР военным лагерем. Был создан штаб по формированию национальных частей Красной Армии (начальник — коммунист У. Бапишев). К кон. 1918 на фронтах сражалось до 2,5 тысяч бойцов-интернационалистов (бывших военнопленных 1-й мировой войны) под руководством Коммунистической партии иностранных рабочих и крестьян Туркестана. Осенью 1918 взамен Военно-революционного штаба образована Верховная коллегия по обороне ТСР под руководством Вотинцева и Фигельского. Начата реорганизация вооруженных сил — разрозненные отряды переформировывались в воинские части.

6-й Чрезвычайный съезд Советов Туркестана

6-й Чрезвычайный съезд Советов Туркестана (5—15 октября 1918) обсудил вопросы обороны, принял Конституцию ТСР; несмотря на возражения левых эсеров, принял решение о создании комбедов и союзов бедноты; избрал ТуркЦИК (49 коммунистов и 26 левых эсеров; председатель В. Д. Вотинцев) и СНК (левые эсеры отказались войти; председатель В. Д. Фигельский). В октября 1918 ТуркЧК раскрыла заговор Туркестанского союза борьбы с большевизмом.

Осиповский мятеж (январь 1919)

Осложнил положение ТСР мятеж в Ташкенте организованный военным комиссаром Туркестанской республики Константином Осиповым, во время которого погибли многие партийные и советской работники (смотрите: Туркестанские комиссары).

21 января 1919 образован Временно военно-революционный совет ТСР (пред. А. А. Казаков), обратившийся за помощью к СНК РСФСР.

Прорыв блокады

22 января войска Восточного фронта заняли Оренбург — блокада Туркреспублики была прорвана. В феврале 1919 образована Особая временная комиссия СНК РСФСР и ЦК РКП(б) по делам Туркестана (председатель Ш. З. Элиава). В ТСР направлено военное имущество, 2 миллиона пудов хлеба и др. Туркреспублика отправила в РСФСР 350 вагонов хлопка.

7-й Чрезвычайный съезд Советов Туркестана (7—31 марта 1919)

7-й Чрезвычайный съезд Советов Туркестана (7—31 марта 1919) наметил меры по укреплению обороны; принял решение о широком привлечении коренного населения в Красную Армию, к участию в советском строительстве, осудил великодержавно-шовинистические тенденции в этом вопросе ряда работников; избрал ТуркЦИК (председатель Казаков) и СНК (председатель К. Е. Сорокин). На съезде произошло объединение коммунистической фракции с левоэсеровской, лидеры которой заявили о самороспуске своей партии и вхождении в КПТ. 15 апреля 1919 Ташкентский союз социалистов, молодёжи реорганизован в Коммунистический союз молодёжи (КСМ) — составную часть РКСМ, положив начало созданию КСМ Туркестана (организационно оформился в январе 1920).

Опять в блокаде

В апреле 1919 войска атамана Дутова вновь отрезали край от РСФСР, образовался Актюбинский фронт. Был создан РВС Туркреспублики (Белов А. И., И. Г. Брегадзе, А. П. Востросаблин, Ф. Л. Железов). 14 апреля председательем РВС назначен Казаков, затем Д. П. Саликов, главкомом — Белов. В армию мобилизовано 25 % коммунистов, 50 % депутатов Советов, 10 % членов профсоюзов. В апреле 1919 укреплён Актюбинский фронт, разгромлены крупные банды басмачей (Смотрите: Басмачество) под Наманганом и Кокандом. Упорные бои шли на Семиреченском фронте.

Образование Туркестанского фронта и прорыв блокады

К лету освобождена большая часть Закаспийской области. 11 августа 1919 создан Туркестанский фронт, в подчинение командующему фронтом М. В. Фрунзе 25 августа переданы войска Туркреспублики, которые 13 сентября 1919 соединились с войсками Туркестанского фронта. Была восстановлена связь с РСФСР. Перед ТСР встали задачи полного разгрома противника в Закаспии и Семиречье и басмачества в Фергане, восстановления народного хозяйства.

8-й съезд Советов Туркестана

8-й съезд Советов Туркестана (6 сентября — 4 октября 1919) разработал меры по укреплению органов Советской власти и Красной Армии. Вместе с тем съезд принял ошибочные решения об упразднении СНК ТСР (заменён тремя Советами: Обороны, Экономим., Культуры и просвещения) и областных органов Советской власти. Это ослабило исполнительную власть и внесло путаницу в сфере государственного управления (в 1920 решения отменены).

Избран ТуркЦИК (председатель И. А. Апин). Помощь ТСР и КПТ с октября 1919 оказывала Туркестанская комиссия ВЦИК и СНК РСФСР с полномочиями и от ЦК РКП(б). В Туркреспублики направлены советские и партийные кадры, материальная помощь: в феврале — декабре 1920 только в адрес Турккомиссии (не считая различных хозяйственных организаций) пришло 614 вагонов с народно-хозяйственными грузами. В Туркестан направилось промышленное оборудование целых предприятий. В свою очередь Туркреспублика снабжала центр сырьём (хлопок, шерсть, фрукты и др.). Особое внимание уделялось решению в Туркреспублике продовольственного вопроса.

Декрет о хлебной монополии

4 июня 1919 (с большим запозданием) ТуркЦИК принял декрет о хлебной монополии. Осуществить декрет не удалось из-за неподготовленности его введения, слабости классовых организаций трудового крестьянства, сопротивления кулачества. В феврале 1920 ТуркЦИК вынес постановления: об организации продотрядов, комбедов в посёлках с преобладанием европейского населения, о борьбе с кулаками, укрывающими хлебные излишки, о распределении продразвёрстки на всё переселенческое крестьянство. С осени 1920 продразвёрстка распространена и на коренное население. В помощь продорганам созданы отряды «мусульманской инспекции». В продотряды и отряды «мусульманской инспекции» мобилизовано и привлечено до 8,5 тыс. трудящихся, преимущественно из местных национальностей. В отличие от центра РСФСР, размеры продразвёрстки здесь не охватывали всех хлебных излишков — часть их могла быть реализована на рынке. В 1920 началось наделение трудового крестьянства землёй феодалов, увеличилась государственная помощь семенами и сельскохозяйственными орудиями. Однако в целом положение с продовольствием в ТСР оставалось тяжёлым.

Борьба с контрреволюцией

В связи с активизацией военных операций против белогвардейцев и басмачей с конца 1919 повсеместно взамен исполкомов Советов были созданы ревкомы (действовали до марта 1921). По инициативе Турккомиссии в конце 1919 были восстановлены областные деления Туркреспублики и областные органы Советской власти (кроме облсполкомов), в марте 1920 — СНК ТСР (председатель Рудзутак). В конце 1919 — начале 1920 уничтожены басмаческие банды Иргаша, Крестьянская армия Ферганы, Закаспийский и Семиреченский фронты. В июне 1920 подавлен Вернинский мятеж. К концу 1920 в Фергане разгромлены основные банды басмачей Курширмата, Хал-Ходжи и др. В 1920 году войска Туркреспублики содействовали совершению революции в Бухаре и революции в Хиве, в результате которых были созданы Хорезмская Народная Советская Республика и Бухарская Народная Советская Республика.

Внутриполитическая борьба в КПТ

Турккомиссия и Крайком КПТ вели внутриполитическую борьбу как со сторонниками великодержавного шовинизма так и с националистическими тенденциями в Компартии Туркестана. Так представители последних предлагали переименовать Туркестанскую советскую республику в Тюркскую республику, а Коммунистическую партию Туркестана в Тюркскую компартию. Также выдвигалось требование о выводе немусульманских частей Красной Армии и формирование армии только из числа представителей коренных национальностей.

ЦК РКП(б) принял 8 марта 1920 постановление «Положение об автономии Туркестана», в котором подтверждалось прежнее название партии — КПТ; подчёркивалось, что Туркестан является «Туркестанской автономной республикой РСФСР»; определялось, что правительству ТСР принадлежит вся полнота власти на территории Туркестана, за исключением обороны, внешних сношений, железной дороги, почтово-телеграфных и финансовых вопросов, находящихся в ведении правительства РСФСР. В мае 1920 делегация так называемых «национал-уклонистов» прибыла в Москву. В состав делегации вошли Рыскулов, Н. Ходжаев, Бек-Иванов. Делегация изложила свои взгляды в ЦК РКП(б), которые были отвергнуты как противоречащие национальной политике партии. Для усиления помощи КПТ в июле 1920 создано Туркестанское бюро ЦК РКП(б),

9-й съезд Советов Туркестана

9-й съезд Советов Туркестана (19—24 сент. 1920) принял решение шире вовлекать местных трудящихся в управление государством, подготовить переход от ревкомов к выборным исполкомам Советов; осудил национал-уклонистов; утвердил новую Конституцию, по которой ТСР получала новое название — Туркестанская Социалистическая Советская Республика[5] (ТССР), определялись формы взаимоотношений между РСФСР и её автономной частью — ТССР; избрал ТуркЦИК (председатель А. Р. Рахимбаев) и СНК (председатель К. С. Атабаев). В 1924 ТССР упразднена в процессе национально-государственного размежевания советских республик Средней Азии и образования Узбекской ССР и Туркменской ССР, вошедших в состав Союза ССР.

Экономика

Для обеспечения обороны национализировали фабрично-заводские предприятия и часть промышленных заведений полукустарного и кустарного типа; имеющие важное значение частнособственнические, полукустарные и кустарные предприятия были поставлены под контроль советских органов. Введена трудовая повинность. Коренное население ТСР занималось главным образом животноводством, возделыванием хлопка, посевы которого в 1918 сократились до 80 тысяч десятин против 523 тысяч десятин в 1915. Общая посевная площадь Сырдарьинской, Самаркандской и Ферганской областях в 1918 сократилась по сравнению с 1917 на 46 %. Производимого на месте хлеба не хватало. С ростом продовольственного кризиса с августа 1918 землевладельцы обязывались отчислять государству хлеб по твёрдым ценам; одновременно продорганы закупали хлеб на вольном рынке по свободным ценам. Осенью 1918 была образована Центральная комиссия по борьбе с голодом (председатель Т. Рыскулов).

Население

Проведённая в 1920 году перепись определила численность населения республики в 5221963 человека, из которых самыми многочисленными были узбеки (2050775 чел.) и казахи (1091925)[2]. Также проживали представители других народов Средней Азии — 522 292 киргиза, 399 912 таджиков, 266 681 туркмена, 75 334 каракалпака[2]. Помимо них в республике жили русские, украинцы, белорусы, немцы и представители иных этносов.

Руководители ТАССР

Председатели ЦИК

Председатели СНК

Административное деление

Туркестанская АССР без изменения унаследовала административное деление бывшего Туркестанского генерал-губернаторства в составе пяти областей: Закаспийской, Самаркандской, Семиреченской, Сырдарьинской и Ферганской. Области в свою очередь делились на уезды.

В октябре 1920 года Мангышлакский уезд Закаспийской области (переименованный незадолго до этого в Адаевский) передан вновь образованной Киргизской АССР (ныне — Казахстан). Тогда же была образована Амударьинская область из одноимённого отдела Сырдарьинской области.

В 1921 году Закаспийская область переименована в Туркменскую.

В 1922 году Семиреченская область переименована в Джетысуйскую.

Ликвидация ТАССР

В октябре 1924 года был воплощён в жизнь план национально-территориального размежевания, предусматривавший выделение каждой национальной группе своей автономии. В результате размежевания ликвидированы ТАССР вместе с её административным делением, а также Бухарская ССР и Хорезмская ССР, включённые в состав СССР на правах союзных республик буквально накануне.

В итоге на территориях ТАССР, БухССР и ХССР были вновь созданы:

Значительная часть Сырдарьинской и половина Джетысуйской областей была передана ранее образованной Киргизской АССР (ныне — Республика Казахстан). Южная часть Адаевского уезда Киргизской АССР была передана Туркменской ССР а восточная часть Адаевского уезда передана Кара-Калпакской АО.

Иллюстрации

См. также

Напишите отзыв о статье "Туркестанская автономная социалистическая советская республика"

Примечания

  1. Жумагазиева Н.М. Особенности развития советской государственности в Кыргызстане // Вестник Барнаульского юридического института МВД России. - 2013. - № 1 (24). - С. 20
  2. 1 2 3 Жумагазиева Н.М. Особенности развития советской государственности в Кыргызстане // Вестник Барнаульского юридического института МВД России. - 2013. - № 1 (24). - С. 20 - 21
  3. Съезды Советов в документах, т. 1, 1959, с. 254
  4. Большая советская энциклопедия.-М., 1977.- Т.26, с.339. По другим данным (откуда?) Кобозев был председателем ТуркЦИК в июле — сентябре 1919 года
  5. [bestpravo.com/sssr/eh-gosudarstvo/y6r.htm Декрет ВЦИК от 10.05.1923]

Отрывок, характеризующий Туркестанская автономная социалистическая советская республика


На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…