Туркменский календарь
Поделись знанием:
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.
| Календарь | |||
|---|---|---|---|
| Данные о календаре | |||
| Тип календаря |
|||
| Календарная эра |
Вставка високосов |
||
|
| |||
| Другие календари | |||
| Армелина · Армянский: древнеармянский, христианский · Ассирийский · Ацтекский · Бахаи · Бенгальский · Буддийский · Вавилонский · Византийский · Вьетнамский · Гильбурда · Голоценский · Григорианский · Грузинский · Дариский · Древнегреческий · Древнеегипетский · Древнеиндийский · Древнеперсидский · Древнеславянский · Еврейский · Зороастрийский · Индийский · Инки · Иранский · Ирландский · Исламский · Кельтский · Китайский · Конта · Коптский · Малайский · Майя · Масонский · Миньго · Непальский · Новоюлианский · Пролептический: юлианский, григорианский · Римский · Румийский · Симметричный · Советский · Стабильный · Тамильский · Тайский: лунный, солнечный · Тибетский · Трёхсезонный · Тувинский · Туркменский · Французский · Хакасский · Ханаанейский · Хараппский · Чучхе · Шведский · Шумерский · Эфиопский · Юлианский · Яванский · Японский | |||
Туркменский календарь — календарь, введённый в 2002 году президентом Туркменистана Сапармуратом Ниязовым и отменённый Гурбангулы Бердымухамедовым в 2008 году. Календарь представлял собой григорианский календарь, все 12 месяцев которого, а также все 7 дней недели переименованы. Ранее в туркменском языке использовались названия месяцев, заимствованные из русского языка (в котором они, в свою очередь, имеют латинское происхождение); традиционные названия дней недели в туркменском — персидского происхождения.
Введённые в 2002 году названия связаны с различными элементами националистической идеологии, начавшей внедряться при Ниязове. Они употреблялись не только в туркменоязычной, но и в русскоязычной прессе Туркмении (иногда традиционные названия добавлялись в скобках).
Названия месяцев
- январь (Ýanwar) — «туркменбаши» (Türkmenbaşy aý),
- февраль (Fewral) — «байдак» (Baýdak aý, «месяц знамени»),
- март (Mart) — «новруз» (Nowruz aý, в честь восточного Нового года),
- апрель (Aprel) — «гурбансолтан-эдже» (Gurbansoltan aý, в честь матери президента),
- май (Maý) — «махтумкули» (Magtymguly aý, в честь великого тюркского поэта Махтумкули, классика Туркмении),
- июнь (Iýun) — «огуз» (Oguzhan aý, в честь Огуз-хана — прародителя ветви тюрков — огузы, к которой относятся туркмены),
- июль (Iýul) — «горкут-ата» (Gorkut aý, герой туркменского эпоса),
- август (Awgust) — «альп арслан» (Alp Arslan aý, туркменский полководец),
- сентябрь (Sentýabr) — «рухнама» (Ruhnama aý, книга Туркменбаши),
- октябрь (Oktýabr) — «гарашсыслык» (Garaşsyzlyk aý, «месяц независимости»),
- ноябрь (Noýabr) — «санджар» (Sanjar aý, исторический деятель Туркмении),
- декабрь (Dekabr) — «битараплык» (Bitaraplyk aý, «месяц нейтралитета»).
Названия дней недели
Дни недели носили новоизобретённые тюркские названия:
- понедельник (Duşenbe) — башгюн (Başgün, главный день)
- вторник (Sişenbe) — яшгюн (Ýaşgün, молодой день)
- среда (Çarşenbe) — хошгюн (Hoşgün, благоприятный день)
- четверг (Penşenbe) — согапгюн (Sogapgün, праведный день)
- пятница (Anna) — аннагюн (Annagün, анна — традиционное персидское название, к которому добавлено тюркское «гюн») или просто анна
- суббота (Şenbe) — рухгюн (Ruhgün, день духа)
- воскресенье (Ýekşenbe) — дынчгюн (Dynçgün, день отдыха).
Отмена
1 июля 2008 Туркмения вернулась к названиям месяцев из григорианского календаря, а также к традиционным персидским названиям дней недели[1].
Напишите отзыв о статье "Туркменский календарь"
Примечания
- ↑ [lenta.ru/news/2008/07/01/calendar/ Туркменам вернули прежний календарь]. LENTA.RU (1 июля 2008). Проверено 21 октября 2016.
Отрывок, характеризующий Туркменский календарь
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.
