Турович, Ежи

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ежи Турович
Jerzy Turowicz

Ежи Турович в 1994 году
Дата рождения:

10 декабря 1912(1912-12-10)

Место рождения:

Краков

Дата смерти:

27 января 1999(1999-01-27) (86 лет)

Место смерти:

Краков

Награды и премии:

Е́жи Туро́вич (польск. Jerzy Turowicz, 10 декабря 1912 года, Краков, Австро-Венгрия — 27 января 1999 года, Краков, Польша) — польский журналист, публицист, католический писатель, общественный деятель и главный редактор еженедельника «Tygodnik Powszechny».





Биография

Родился 10 декабря 1912 года в семье адвоката и активиста католической организации «Католическое действие» Августа Туровича и его жены Клотильды из рода Турнау. В 1930 году закончил III имени Яна Собеского, после чего поступил в Львовский политехнический институт. C 1934 года по 1939 год обучался на философском факультете изучал философию в Ягеллонского университета. До начала Второй мировой войны публиковался в литературном ежегоднике «Prosto z Mostu». Во время немецкой оккупации сотрудничал с подпольной организацией «Unia».

C 1945 года был главным редактором католического еженедельника «Tygodnik Powszechny». В 1953 году из-за его отказа опубликовать некролог о Иосифе Сталине издание еженедельника «Tygodnik Powszechny» было прекращено, после чего 10 июля 1953 года Ежи Турович перешёл работать в Общество «Pax». После прихода к власти Владислава Гомулки издание «Tygodnik Powszechny» было возобновлено и Ежи Турович возвратился в редакцию этого издания. 17 марта 1957 года в № 11 «Tygodnik Powszechny» опубликовал статью «Antysemityzm», в которой прокомментировал партийную борьбу в ПОРП и критиковал проводимый политику антисемитизма.

В 1962 году работал корреспондентом во время Второго Ватиканского собора. Был активным поборником идей этого собора в Польше. Свои собственные размышления о Втором Ватиканском соборе и Католической церкви опубликовал в отдельном сочинении «Kościół nie jest łodzią podwodną» (Церковь — это не подводная лодка). В 1999 году издательство «Znak» издало его статьи, опубликованные в еженедельнике «Tygodnik Powszechny», отдельной книгой.

В 1964 году подписал Письмо 34, в котором выступал против ограничения свободы слова.

C 1960 по 1990 год был председателем «Общественного издательского института Znak», участником Круглого Стола. Состоял в Гражданском Демократическом движении Акция, Демократической Унии и Унии Свободы. Был членом Клуба католической интеллигенции, Общества польских журналистов (с 1990 года — почётный председатель), Союза польских литераторов (до 1983 года), Общества польских писателей (с 1989 года), польского отделения ПЕН-клуба, Польского совета христиан и евреев, Общества польско-израильской дружбы и почётным представителем Совета этических СМИ.

Был почётным доктором наук Ягеллонского университета, Йельского университета и Бостонского колледжа.

Скончался 27 января 1999 года в Кракове и был похоронен на Тынецком приходском кладбище.

Семья

Был женат на польской переводчице Анне Туровичовой, которая была дочерью бригадного генерала Януша Гонсёровского и писательницы Зофии Керновой. Имел двух старших братьев, одним из которых был польский математик Анджей Турович. Был тестем польского лингвиста Войцеха Смочинского, польского актёра Ежи Йогаллы и дедом польского журналиста Лаврентия Смочинского.

Избранные сочинения

  • Chrześcijanin w dzisiejszym świecie, Wyd. "Znak", Kraków 1964 (wstępem opatrzył Karol Wojtyła)
  • Kościół nie jest łodzią podwodną, wyb. i red. Józefa Hennelowa (publicystyka z lat 1964–1987), Wyd. "Znak", Kraków 1990, ISBN 83-7006-140-0
  • Bilet do raju, Wyd. "Znak", Kraków 1999 ISBN 83-7006-907-X

Награды

Память

  • В 1998 году режиссёр Мария Змаж-Кочанович сняла документальный фильм «Zwyczajna dobroć» (Необычайная доброта) о Ежи Туровиче.
  • 2012 года был объявлен в Польше «Годом Ежи Туровича».
  • С 2013 года существует фонд имени Ежи Туровича, который присуждает премии за выдающиеся литературные, кинематографические, музыкальные и театральные работы. Первым лауреатом премии этого фонда стала польская писательница и сценаристка Иоанна Ольчак-Роникер.

Напишите отзыв о статье "Турович, Ежи"

Литература

  • Joanna Podsadecka, O Jerzym Turowiczu opowiadają: ks. Adam Boniecki, Józefa Hennelowa, Krzysztof Kozłowski, Adam Michnik, Janina Ochojska-Okońska, Anna Szałapak, Andrzej Szczeklik, Stefan Wilkanowicz, Literatura Faktu PWN, Warszawa 2012, ISBN 978-83-01-16884-1
  • Jerzy Turowicz, Kościół nie jest łodzią podwodną, wyb. i red. Józefa Hennelowa (publicystyka z lat 1964—1987), Wyd. «Znak», Kraków 1990, ISBN 83-7006-140-0
  • Jerzy Turowicz, Bilet do raju, Wyd. «Znak», Kraków 1999 ISBN 83-7006-907-X
  • Andrzej Friszke: Jerzego Turowicza droga przez epoki, «Więź» nr 5 (487)/1999 maj

Ссылки

  • [www.tygodnik.com.pl/ludzie/turowicz/kalendarium/index.html Kalendarium życia i twórczości Jerzego Turowicza]  (польск.)

Отрывок, характеризующий Турович, Ежи

– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.