Турфанцы
| Самоназвание |
турпанлиқлар/turpanliqlаr |
|---|---|
| Численность и ареал | |
|
Всего: ок. 0,5 млн | |
| Язык |
турфанский говор (уйгурский язык) |
| Религия | |
| Расовый тип | |
| Входит в | |
| Происхождение |
древние уйгуры, местное тохаро-иранское население |
Турфанцы, турфанлыки (уйг. турпанлиқлар) — этнографическая группа (юрт) уйгуров. Говорят на турфанском говоре центрального диалекта новоуйгурского языка. Антропологически относятся в большинстве к смешанному южносибирскому типу расы, встречаются также представители монголоидной расы и европеоидной памиро-ферганского типа. Общая численность около 0,5 млн. В основном проживают в Турфанской долине, а также большое количество выходцев имеются в г. Урумчи, Карамай, Кумул, потомки турфанских уйгуров также проживают в Казахстане и Киргизии.
Галерея
- Location of Turpan City within Xinjiang (China).png
Долина Турфана
- Uyghur girl.jpg
турфанская девушка
- Turpan-minarete-emir-d06.jpg
Минарет Имин-ходжи в Турфане
- Turpan-calles-d01.jpg
У турфанцев издавна высокий уровень развития виноградарства
- Turpan-karez-museo-d02.jpg
С древних времен турфанцы используют развитую систему орошения в виде Кяриз
История
Этногенез турфанских уйгуров достаточно сложен, одними из первых в Турфанской долине в 2-1 тыс. до н. э. стали расселяться тохаро-иранские этносы, в том числе народность «чеши», они создали ряд государственных образований. С начала первого тысячелетия на территорию Восточного Туркестана и Турфанской долины, в частности, начинают проникать тюркские этнические группы, постепенно преобладая и тюркизируя местное ирано-тохарское население, последние памятники тохарской и иранской письменности датируются 7-8 вв н. э. Ко времени прихода уйгуров процесс тюркизации был практически завершен, к этому времени среди населения Турфана получает распространение древнеуйгурский (идыкутский) язык.
В период с 9 по 14 вв Турфан был центром развитого и влиятельного в регионе государства Турфанского идыкутства. В это время среди турфанцев были распространены несколько религий — буддизм, христианство несторианского толка и манихейство. В Турфане было развито ростовщичество, ремесла и торговля, турфанские купцы доминировали в торговле Китая с Центральной Азией. В городах были развитые центральные канализации, земледелие осуществлялось системами ирригации, кяриз.
Древняя культура турфанцев
- Галерея
- Bezelik Caves 01.jpg
Безеклик
- Turpan-bezeklik-cuevas-d01.jpg
Вход в пещеру Безеклик
- Museum für Indische Kunst Dahlem Berlin Mai 2006 063.jpg
Уйгурские принцы. Безеклик, пещера № 9, приблизительно VIII—IX вв., настенная живопись.
- Museum für Indische Kunst Dahlem Berlin Mai 2006 067.jpg
Уйгурский даритель. Безеклик, пещера № 17, приблизительно X—XI вв., настенная живопись, 45×25 см.
- Uigure-bezeklik-17.jpg
Уйгурский принц
- Turpan-gaochang-d11.jpg
Руины столицы Идыкутства, Кочо
- Turpan-jiaohe-ruinas-d23.jpg
Руины древнего города
- Tuyoq Homes.jpg
Старинный дом в г. Туюк-су
С вхождением Турфана в состав монгольской империи (13 в.), и последующей ликвидацией идыкутства (14 в.), постепенно начинается процесс исламизации турфанцев, окончательно завершившийся в 15-16 вв. В этот же период с 13-15 вв. караханидский язык вытеснил древнеуйгурский язык (идыкутский), а арабское письмо вытеснило уйгурское.
В Монгольской империи, турфанские уйгуры были влиятельным меньшинством, пользовались широкой автономией, и были широко представлены среди высших чиновников империи и купеческой верхушки.
С включением всего Восточного Туркестана, в том числе Турфана в состав Цинской империи, турфанцы более всех других уйгурских юртов, наряду с кумульцами были представлены среди местных чиновников цинского колониального аппарата на завоеванных землях, а также вплоть до начала 30-х годов 20 в. пользовались внутренней автономией в виде княжества, во главе с хакимбеком.
Турфанцы, принимали участие во многих восстаниях против китайских властей.
В настоящее время в СУАР турфанцы ввиду малой урбанизированности, в основном заняты в сельском хозяйстве, виноградарстве, земледелии, животноводстве, а также в малом и среднем бизнесе, турфанцы также хорошо представлены в местных органах власти, практически большая часть глав народных правительств СУАР были выходцами из Турфана.
См. также
Напишите отзыв о статье "Турфанцы"
Ссылки
- [depts.washington.edu/uwch/silkroad/ Silk Road Seattle] (The Silk Road Seattle website contains many useful resources including a number of full-text historical works, maps, photos, etc.)
- [www.waterhistory.org/histories/turpan/ Karez (Qanats) of Turpan, China]
- [www.slideshare.net/Wkboonec/ruta-de-la-seda-5-turpan Images and travel impressions along the Silk Road — Turpan] PPS in Spanish
|
Это заготовка статьи о народах мира. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Турфанцы
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.
Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
