Тур де Франс 1910
Маршрут гонки по часовой стрелке со стартом и финишем в Париже | |||
Детали гонки | |||
---|---|---|---|
Время проведения | 3 — 31 июля 1910 года | ||
Этапы | 15 | ||
Дистанция | 4737 километров | ||
Призёры | |||
Победитель | |||
Второй | |||
Третий | |||
Тур де Франс 1910 — 8-я супервеломногодневка по дорогам Франции, победу в которой одержал Октав Лапиз.
Содержание
Этапы
По сравнению с прошлой гонкой, изменился маршрут южных этапов. Пелотон отправился ещё южнее, в Пиренеи, за счёт чего Тур удлинился на 1 этап. Впервые маршрут гонки включал такие именитые сегодня подъёмы, как Турмале, Обиск, Коль-д'Аспен и Пересурд.
Этап | Дата | Маршрут | Рельеф | Длина, км | Победитель | Лидер гонки |
---|---|---|---|---|---|---|
1 | 3 июля | Париж — Рубе | |
269 | |
|
2 | 5 июля | Рубе — Мец | |
398 | |
|
3 | 7 июля | Мец — Бельфор | |
259 | |
|
4 | 9 июля | Бельфор — Лион | |
309 | |
|
5 | 11 июля | Лион — Гренобль | |
311 | |
|
6 | 13 июля | Гренобль — Ницца | |
345 | |
|
7 | 15 июля | Ницца — Ним | |
345 | |
|
8 | 17 июля | Ним — Перпиньян | |
216 | |
|
9 | 19 июля | Перпиньян — Баньер-де-Люшон | |
289 | |
|
10 | 21 июля | Баньер-де-Люшон — Байонна | |
326 | |
|
11 | 23 июля | Байонна — Бордо | |
269 | |
|
12 | 25 июля | Бордо — Нант | |
391 | |
|
13 | 27 июля | Нант — Брест | |
321 | |
|
14 | 29 июля | Брест — Кан | |
424 | |
|
15 | 31 июля | Кан — Париж | |
262 | |
|
Обзор гонки
На старт гонки вышли 110 гонщик, некоторые из фаворитов впервые в истории Тура применили систему переключения скоростей. Как и годом ранее, после 2-го этапа Франсуа Фабер захватил лидерство в гонке, которое укреплял до Пиренеев. Выиграв оба этапа в этих горах, к нему приблизился Октав Лапиз. После 12-го этапа преимущество Фабера сократилось до одного очка, а на следующем этапе он проиграл Лапизу 6. На 14-м, предпоследнем, этапе люксембуржец уехал в отрыв, но из-за своей вечный проблемы — частых проколов — снова проиграл Лапизу, который часто работал в парес Густавом Гарригу. Все 3 гонщика представляли Alcyon и разыграли подиум: Лапиз выиграл, Фабер стал 2-м из 41 финишировавшего гонщика, Гарригу — 3-м. Шарль Крюшон выиграл зачёт гонщиков без команд, Лапиз был также признан лучшим горным гонщиком.
10-й этап стал историческим, на нём дебютировали привычные теперь вершины, которые в тот день были для велогонщиков непреодолимы. Взойдя пешком в Турмале, лидировавший на этапе Лапиз разразился руганью в адрес организаторов, называя их убийцами. На последней вершине дня, Обиске, с 16-минутным преимуществом лидировал уже Франсуа Лафуркад, но он решил остановиться на отдых, после чего не сумел возобновить прежний темп. Этап с финишем в Байонне выиграл Лапиз, в лимит времени уложились только 10 спортсменов. Организаторы решили не дисквалифицировать вышедших из лимит, даже учитывая, что некоторые из них поднимались в горы на автомобилях. Для отлова мошенников на Туре 1910 впервые появилась машина-метла, едущая за последним гонщиком[1]. Единственным из 46 финишировавших, кто не слезал с седла в подъёмах, стал Гарригу, финишировавший на этапе 8-м[2].
Итоговый зачёт
Гонщик | Команда | Очки | |
---|---|---|---|
1 | |
Alcyon | 63 |
2 | |
Alcyon | 67 |
3 | |
Alcyon | 86 |
4 | |
Alcyon | 97 |
5 | |
– | 119 |
6 | |
Le Globe | 148 |
7 | |
– | 154 |
8 | |
Alcyon | 166 |
9 | |
Le Globe | 171 |
10 | |
Alcyon | 175 |
Напишите отзыв о статье "Тур де Франс 1910"
Примечания
Ссылки
- [www.letour.fr/HISTO/fr/TDF/1910/index.html Тур де Франс 1910] на официальном сайте
- [velolive.com/velo_legend/895-stranicy-istoriitour-de-france-1910.html Страницы истории: Tour de France-1910] на velolive.com
|
Отрывок, характеризующий Тур де Франс 1910
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.