Тухаринов, Юрий Владимирович

Юрий Владимирович Тухаринов
Ю. В. Тухаринов
Дата рождения	3 мая 1927(1927-05-03)
Место рождения	Вятка (РСФСР, СССР)
Дата смерти	20 декабря 1998(1998-12-20) (71 год)
Место смерти	Киров (Россия)
Принадлежность	СССР СССР
Годы службы	1946—1990
Звание
Командовал	29-я армия; 40-я армия
Сражения/войны	Афганская война (1979—1989)
Награды и премии
В отставке	с 1990

Ю́рий Влади́мирович Туха́ринов (3 мая 1927 — 20 декабря 1998) — советский военачальник, генерал-полковник.

Молодые годы

Уроженец города Вятки. Жил в Вятке, которая в 1934 году была переименована в Киров. Сын инженера, репрессированного в конце 1930-х годов и отправленного в лагерь под Воркутой. В 1942 году отец был реабилитирован и вернулся домой, работал на оборонном предприятии, затем в городском коммунальном хозяйстве.

После окончания средней школы с 1943 года работал учеником слесаря-лекальщика, фрезеровщиком на машиностроительном заводе «1 мая», выпускавшем в годы Великой Отечественной войны легкие танки, а затем детали для средних и тяжелых танков.

Военная служба

В Советской Армии с 1946 года. Окончил Саратовское пехотное училище в 1949 году. С октября 1949 года служил в Белорусском военном округе командиром пулемётного взвода мотострелкового полка. С января 1954 года служил в Группе советских войск в Германии, командовал стрелковой ротой, был заместителем командира батальона (с июня 1958 года) и начальником полковой школы сержантов.

В 1963 году окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе, направлен в Киевский военный округ заместителем командира мотострелкового полка. С ноября 1965 года — командир 426-го гвардейского мотострелкового полка 25-й гвардейской мотострелковой дивизии в том же округе. В 1972 году окончил Военную академию Генерального штаба.

С марта 1972 года служил в Забайкальском военном округе, начальник оперативного управления штаба округа, командир 150-й мотострелковой дивизии в городе Борзя Читинской области, с апреля 1974 года — первый заместитель командующего 29-й общевойсковой армией в Улан-Удэ, с января 1976 года — командующий 29-й армией.

Афганская война

В сентябре 1979 года назначен первым заместителем командующего войсками Туркестанского военного округа. Неоднократно посещал Афганистан в составе советских военных делегаций. Когда было принято решение о вводе советских войск в Афганистан, 12 декабря 1979 года генерал-лейтенант Юрий Тухаринов был назначен командующим 40-й общевойсковой армией. Под его руководством армия была спешно сформирована из войск округа и 27 декабря 1979 года начала ввод в Афганистан. Тем самым началась Афганская война (1979—1989).

Под командованием Ю. Тухаринова войска армии заняли части своего базирования, наладили армейский быт и снабжение, приступили к ведению боевых действий. Войска армии включали в себя в 1980 году три мотострелковые дивизии, одну воздушно-десантную дивизию, 5 отдельных бригад (мотострелковую, десантно-штурмовую, зенитно-ракетную, две бригады спецназа), 4 отдельных полка (два мотострелковых, 1 артиллерийский, 1 парашютно-десантный), а также смешанный авиационный корпус и авиационную бригаду.

В сентябре 1980 года был освобожден от должности командующего армией, вернувшись к исполнению обязанностей первого заместителя командующего войсками Туркестанского военного округа. В 1981—1982 годах одновременно был руководителем оперативной группы округа по обеспечению руководства боевых действий Ограниченного контингента советских войск в Афганистане. Генерал-полковник (1981).

Последние годы

С 1983 года — помощник представителя Главнокомандующего Объединёнными вооружёнными силами государств Варшавского договора в ГДР. В апреле 1990 года уволен в отставку по болезни.

Награждён орденами Октябрьской Революции (1981), Красной Звезды (1974), «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» 3-й степени (1979), медалью «За боевые заслуги» (1958), другими медалями.

Жил в Кирове.

Скончался 20 декабря 1998 года. Похоронен в Кирове.

Ссылки

• [www.rsva.ru/biblio/prose_af/secret_com/index.shtml Книга И. Ю. Тухаринова «Секретный командарм»]

Литература

• Окороков А. Секретные войны. — М.: «Яуза», «Эксмо», 2014. — С. 700—701.

Отрывок, характеризующий Тухаринов, Юрий Владимирович

В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.