Тучи над Борском
| Тучи над Борском | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
80 мин. |
| Страна | |
| Язык | |
| Год | |
| IMDb | |
«Тучи над Борском» — художественный фильм на антирелигиозную тему режиссёра Василия Ордынского, снятый в 1960 году и ставший одним из инструментов хрущёвской антирелигиозной кампании. В фильме снимались сразу нескольких известных впоследствии киноактёров: Никита Михалков, Владимир Ивашов. Инна Чурикова, Инна Гулая, Роман Хомятов. Съёмки проходили в городе Бор Горьковской области, хотя по сюжету действие происходит где-то под Курском.
Содержание
Сюжет
Борск — провинциальный посёлок городского типа. Сюда после блестящего окончания педагогического института прибывает по распределению учительница физики — Кира Сергеевна: девушка примерно 22-23 лет с городскими манерами и современными взглядами на жизнь. В девятом классе, руководство которым сразу поручает ей директор школы, учатся «дети войны» — уже самостоятельные, но ещё духовно не созревшие девушки и юноши, стихийно ищущие способы для личного самоутверждения и общения вне школы. Оля Рыжкова — главная героиня фильма — воспитывается овдовевшим отцом: ответственным, но из-за вдовства «живущим на работе» и потому далёким от забот взрослеющей дочери, начальником местного леспромхоза. Чтобы убежать от домашнего одиночества и отчасти самоутвердиться (над ней издеваются в классе), комсомолка ВЛКСМ Оля занимается общественной деятельностью — она вожатая пионеров, легко находящая общий язык с подростками, из-за чего ей поручают подготовку театрализованного «антирелигиозного вечера». Но трагедия Ольги в том, что внешнее, официально-формальное общение её не удовлетворяет: она ищет у окружающих сочувствия и личного, обусловленного внутренними мотивами, общения без принуждения, в котором она могла бы самоутвердиться по-настоящему. Новое лицо посёлка и школы — Кира Сергеевна по-началу становится для Оли Рыжковой не столько учительницей, сколько подругой: из-за чего Кира Сергеевна вскоре оказывается в двусмысленном для своей школьно-чиновной репутации положении. Кира Сергеевна поэтому отдаляет от себя Олю, оставив с ней только деловые отношения. Разочарованная Оля остро переживает разрыв, казавшейся ей вполне возможной дружбы с учительницей, отрешается от школы и своих школьных дел. В отчаянии найти сочувствие у «взрослых», она даже предлагает себя в качестве покорной и безропотной жены (признаётся в любви) своему однокласснику Мите Саенко — довольно высокомерному и замкнутому юноше, причём их разговор случайно подслушивает директор школы — Сергей Капитонович. Митя Саенко — круглый сирота, живущий у тётки, работающей в «Госстрахе», держится стороной от школьных дел, не имеет друзей среди одноклассников, и откровенно высмеивает их попытки «антирелигиозной пропаганды». На следующий день директор школы (типичный чиновник от советского образования, имеющий о педагогике и возрастной психологии весьма смутное представление) на уроке русского языка и литературы осуждает Рыжкову за аморальное поведение — потерю «девичьей чести» — в «лучших традициях» сталинизма, сперва заручившись поддержкой Киры Сергеевны. Косвенно достаётся и Саенко, но тот оказывается подготовленным к такого рода «товарищеским судам» и даёт отпор, чем вызывает у Оли самозабвенный восторг и полное доверие к себе. Пользуясь своим положением, Митя начинает проповедовать Ольге «слово божие», знакомит её со своей тёткой: выясняется, что они оба — участники местной религиозной секты пятидесятников[1], в которую они в итоге приводят Олю, к тому времени готовую бросить школу и полностью отдалившуюся от отца. Когда же до её, ни о чём не подозревающего, отца доходят сведения из школы о том, как резко и без видимых причин изменилось поведение дочери, он как умеет пытается её «вразумить». Но в ответ на наставления, Оля бросает отцу на стол свой комсомольский билет, чем вызывает у него сердечный приступ: пока он пребывает в больнице, в его квартире вместе с Олей поселяются и хозяйничают сектанты.
Обстановка в секте резко отличается от обыденной жизни посёлка: общинники живо откликаются на беды и заботы друг друга, часто собираются на общие молитвы, выступают против «безбожников» как единое целое. Оля среди них быстро начинает чувствовать себя частью этого целого: в её воображении давнее желание самоутверждения связывается только с общинной жизнью. Вдобавок Митя Саенко оказывается рассудительнее, внешне кажется серьёзнее и «взрослее», убеждённее в своей нравственной правоте, чем другие одноклассники Например, Генка Бочарников, верхом атеистической пропаганды для которого становится шутовская выходка на собрании верующих. Наблюдая и переживая внешнее различие советских и общинных форм и способов жизни, Оля стихийно решает насколько возможно «уйти от мира» и бросает школу. После этого шага руководители секты решают, что девушка готова для крещения Святым Духом. Во время «радения» Оля выкрикивает нечленораздельные звуки, входит в общий экстаз на глазах у Мити. Убедившийся на её примере в своей способности истинного проповедника, Саенко решает открыто исповедовать и проповедовать свою веру, в то время как его тётка решает использовать Олю в качестве юродивой.
Тем временем, учительница Кира Сергеевна не сидит сложа руки: она выясняет то, что хозяин дома, где для неё РайОНО сняло комнату, является настоятелем общины сектантов, причём много лет обманывающим также состоящего в общине отца Гены Бочарникова насчёт судьбы якобы пропавшего без вести в войну сына, пытается воздействовать на Ольгу и поставить под сомнение нравственные убеждения Мити Саенко, ограничить участие в событиях директора школы с его «сталинскими методами» идейно-воспитательной работы. Собрав доказательства существования в Борске религиозной секты, она публикует в газете «Борский рабочий» статью «Внимание: сектанты! Ползущие из мрака», после чего в Доме культуры устраивается открытая дискуссия, куда приглашают самих верующих. Сектанты со своей стороны решают прибегнуть к «святому обману» (reservatio mentalis) — отказаться от своей веры и общины на дискуссии. Однако Дмитрий Саенко не поддерживает их и выступает в Доме культуры, решив таким образом начать проповедование «безбожникам». Выступившая на дискуссии Кира Сергеевна обличает руководителей секты в лицемерии, рассказав о подлинной истории «чудесного обретения» Гены Бочарникова. Тем временем секта решает распять находящуюся в молельном доме Олю во искупление её греха гордыни. Правда, благодаря бдительному Гене Бочарникову горожане успевают спасти девушку.
Оценка фильма
В ряду картин для юношества и молодёжи, созданных в рамках «антирелигиозной кампании», сюжет (в сравнении с таким фильмами, как, например, «Всё остаётся людям») картины отличает внимание с одной стороны — к бытовым, повседневным условиям советской действительности, способствующим переходу советского человека в протестантскую версию христианской религии, с другой стороны — намеренно искажённое и оглуплённое изображение собственно верующих (в данном случае — пятидесятников, что прямо способствовало временному нарастанию в СССР массовой истерии против участников любых организованных форм отправлений культа (служения), давшей политическое основание для преследования религиозных общин в СССР на уровне государства[2]. Гиперболизируя внешние, часто случайные или выдуманные, проявление бытовой религиозности, авторы фильма оставляют без определённого художественного изображения как сами причины возникновения потребности в религии, так и положительное разрешение тех условий советской действительности, которые прямо или косвенно порождают такую потребность у советских людей, даже вопреки антирелигиозной пропаганде.
Художественная беспомощность такой пропаганды в школе, между тем, была показана в фильме вполне очевидно. И если главному герою фильма Всё остаётся людям — профессору Дронову — удаётся одержать полную победу над отцом Серафимом, доказав практически — собственной смертью — возможность действительного бессмертия души, лишённого какого-либо религиозного содержания (людям остаётся именно то, что создано мыслящим духом Дронова — его научные труды, идеи и решения, продолжающие существовать и развиваться в человеческой культуре после смерти их автора), то в фильме «Тучи над Борском» о победе учительницы Киры Сергеевны над проповедником Митей Саенко в битве за душу Оли Рыжковой говорить не приходится. Советской учительнице по существу нечего противопоставить религиозной вере своих учеников, кроме внешнего осуждения случайных проявлений религиозности, подкреплённого опять же внешней, карающей любое инакомыслие вообще, силой государственного аппарата, который Кира Сергеевна, будучи учительницей, как раз и представляет. Художественным антиподом образу Киры Сергеевны в советском кинематографе с некоторыми оговорками можно рассматривать образ Марины Максимовны из фильма Динары Асановой Ключ без права передачи.
уже первая роль — сектантки в картине Ордынского «Тучи над Борском» очень болезненно ударила по её [ Гулая ] психике (сами обстоятельства, предлагаемые ролью, оказались очень вредны для неё), на что вовремя никто не обратил внимания— Александр Нилин. Станция Переделкино: поверх заборов : роман частной жизни. Москва: АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2015 ISBN 978-5-17-087072-1
В ролях
- Инна Гулая — Оля Рыжкова
- Роман Хомятов — Митя Саенко, друг Оли, сектант
- Владимир Ивашов — Генка Бочарников, одноклассник Оли
- Наталья Антонова — Кира Сергеевна, учительница
- Виктор Рождественский — Сергей Капитонович Боярцев, директор школы
- Пётр Константинов — отец Ольги
- Пётр Любешкин — Бочарников, отец Генки
- Валентина Беляева — тётка Мити, начальствующая у сектантов
- Евгений Тетерин — Артемий Николаевич, сектант
- Анна Троицкая — Меланья, сектантка
- Игорь Охлупин — Герман, комсорг
- Геннадий Крашенинников — Обишкин, одноклассник Оли
- Инна Чурикова — Райка, одноклассница Оли
- Пётр Кононыхин — председатель собрания
- Никита Михалков — пионер, «отец Никон» в антирелигиозной сценке школьников
Напишите отзыв о статье "Тучи над Борском"
Примечания
- ↑ В фильме члены общины называются просто «сектантами» без уточнения конкретной деноминационной принадлежности.
- ↑ Никольская Т.К. "Русский протестантизм и государственная власть в 1905—1991 годах". — СПб.: Издательство Европейского университета, 2009. ISBN 978-5-94380-081-8 С.176-177
См. также
Ссылки
- «Тучи над Борском» (англ.) на сайте Internet Movie Database
| ||||||
Отрывок, характеризующий Тучи над Борском
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.
Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.
Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
