Тучков, Алексей Алексеевич (декабрист)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Алексей Алексеевич Тучков

Портрет А. А. Тучкова. 1843. В. А. Тропинин
Род деятельности:

декабрист

Дата рождения:

26 декабря 1800(1800-12-26)

Дата смерти:

1878(1878)

Отец:

Алексей Алексеевич Тучков

Мать:

Каролина Ивановна Ивановская

Супруга:

Наталья Аполлоновна Жемчужникова

Дети:

Анна, Елена, Наталья

Алексе́й Алексе́евич Тучко́в (26 декабря 1800—1878) — декабрист, член Союза благоденствия (1818), московской управы Северного общества и тайной декабристской организации «Практический союз», отставной поручик.





Биография

<А.А.> Тучкову

Я знаю, друг, что значит слово мать,
Я знаю — в нём есть мир любви чудесный,
Я знаю — мать прискорбно потерять
И сиротой докончить путь безвестный…

Н.П. Огарёв, 1839[1]

Происходил из дворян Московской губернии. Алексей Алексеевич родился в семье генерал-майора Алексея Алексеевича Тучкова (1766—1853) и Каролины Ивановны Ивановской (в 1839 году друг и ближайший сосед по имению Н. П. Огарёв посвятил Тучкову стихотворение, написанное в связи со смертью его матери). Имел брата Павла, впоследствии московского градоначальника. По линии отца — племянник знаменитых братьев-генералов Тучковых.

Детские годы Алексея Алексеевича проходили в подмосковном имении Тучковых в Ляхове. Тучков получил образование в Московском учебном заведении для колонновожатых и прослушал курс лекций в Московском университете[2]. В службу вступил 1 июля 1817 года из пажей в Свиту Его императорского величества по квартирмейстерской части в чине прапорщика, с 15 сентября 1819 — подпоручик, 3 октября 1820 года оставил службу «за болезнью» поручиком.

С 1818 года состоял членом Союза благоденствия, входил в состав московской управы Северного общества и тайной декабристской организации «Практический союз». После разгрома восстания арестован в Москве согласно приказу от 11 января 1826 года и 19 января препровождён в Петербург на главную гауптвахту, 25 января отправлен к дежурному генералу Главного штаба. 14 апреля 1826 года Высочайше повелено, продержав ещё месяц под арестом, освободить. В Алфавите Боровкова указано:

В 1818 году вступил в Союз благоденствия, будучи 18-ти лет от роду. Ни влияния на действия общества, ни сношений с членами оного не имел, а впоследствии слышал, что Союз разрушился. О существовании же тайного общества не знал. Вопреки сего, сначала Пущин 1-й показал, что в 1825 году несколько прежних членов, собиравшихся у Тучкова. говорили о средствах введения в России конституции, но все находили оное невозможным. Против сего Тучков и все, на кого Пущин указывал, единогласно отвечали отрицательно. Затем Пущин на очных с ними ставках признал своё показание ошибочным, происшедшим от душевных страданий. Содержался с 19-го генваря сначала на главной гауптвахте, а потом в Главном штабе. По докладу Комиссии 14-го апреля высочайше повелено, продержав месяц под арестом, выпустить.

Декабристы. Биографический справочник / Под редакцией М. В. Нечкиной. — М.: Наука, 1988. — С. 326—327. — 448 с. — 50 000 экз.

Жил под полицейским наблюдением в своём имении в с. Яхонтово Пензенской губернии (теперь с. Долгоруково Мокшанского района), где он занимался хозяйственной деятельностью. Один из первых в России сахарозаводчиков. Начав самостоятельно управлять своим имением Яхонтовым, Тучков произвёл ряд изменений, облегчающих жизнь крепостных: отменил все поборы с крестьян, крестьяне ходили на барщину только с тягла, то есть наделенные землею; неженатые и девушки к барщине не привлекались. В имении была школа, в которой числилось до сорока учеников; которых он учил сам не только арифметике, но и алгебре, геометрии, снимать планы и т. д.

С середины 1830-х неоднократно избирался инсарским уездным предводителем дворянства Пензенской губернии. В 1846 году происходит сближение Тучкова с Н. П. Огарёвым, который поселился своем пензенском имении, вернувшись из-за границы. В 1847—1848 годах Тучков со своей семьёй отправился во Францию, где произошла встреча с семьёй Герцена. Нахождение Тучкова в Париже во время восстания привело к вниманию властей. Квартира, где проживали Тучковы, была обыскана, у него была изъята статья о революции 1848 года. Этим событием были недовольны и в Петербурге. Н. Тучкова вспоминала слова графа П. Д. Киселева, сказанные её отцу: « …одним словом, от вас за версту пахнет баррикадами. Да, друг мой, не следовало оставаться в Париже во время июньских дней».

В 1849 году отношения Огарёва с младшей дочерью Алексея Алексеевича, Натальей, переходят в любовную связь. Однако жена Огарёва, Мария Львовна, племянница пензенского губернатора А. А. Панчулидзева, наотрез отказывает в разводе. Несмотря на протесты родных (говоря об отце, Наталья писала Герценым: «Он… очень расстроился невозможностью легального брака») и негодование светского общества, Наталья Алексеевна открыто живёт с Огарёвым. В 1850 году вместе с Н.П Огаревым и Н. М. Сатиным (мужем второй дочери Елены) Тучков был арестован по обвинению в принадлежности к «коммунистической секте». Дело во многом было инициировано Панчулидзевым, который, по воспоминаниям Натальи Алексеевны, «ненавидел отца за независимый характер, за свободный образ мыслей и считал его человеком „беспокойным“. Исполняя свой долг, отец невольно постоянно мешал губернатору». Арестованного Тучкова в сопровождении жандармского генерала вместе с Огаревым и Сатиным отправили в Петербург в III отделение. Вскоре они были освобождены из-под ареста, но Тучкову был запрещён въезд в Яхонтово в течение 2 лет, которые он должен жить в Москве под надзором полиции.

Алексей Алексеевич Тучков скончался в 1878 году[3].

Брак и дети

В 1823 году в Оренбурге Алексей Алексеевич женился на Наталии Аполлоновне (1802—1894), дочери генерал-лейтенанта Аполлона Степановича Жемчужникова и Анны Ивановны Типольд. Н. А. Тучкова-Огарёва вспоминала: «Мой отец учился у Муравьева со старшими братьями моей матери и был очень дружен с ними; навестив их однажды в Оренбурге, он увидел мою мать и просил её руки. Бабушка, Каролина Ивановна, нашла, что отец слишком молод, чтобы жениться; его послали на год за границу, но по возвращении отец не изменил своего намерения и женился на Наталье Аполлоновне Жемчужниковой». В браке родились:

Напишите отзыв о статье "Тучков, Алексей Алексеевич (декабрист)"

Примечания

  1. Огарёв Н.П. А.А. Тучкову // Избранное / Сост., вступ. ст., подгот. текста и прим. Г.Г. Елизаветиной. — М: Правда, 1983. — С. 37. — 448 с. — 200 000 экз.
  2. Н. В. Чичерин, отец Б. Н. Чичерина, писал о нём: «…в каждой фразе его виден умный человек. Правда, что по живости своей и говорливости он иногда нападает на ложные мысли, но всегда умно и прилично их поддерживает. Особенно замечателен он тем, что говорит о математике с какой-то увлекательной прелестью» — см. Б. Н. Чичерин [feb-web.ru/feb/rosarc/ra9/ra9-089-.htm Воспоминания]
  3. В некоторых источниках — 1879 год

Источники

  • Декабристы. Биографический справочник / Под редакцией М. В. Нечкиной. — М.: Наука, 1988. — С. 180—181. — 448 с. — 50 000 экз.
  • [az.lib.ru/t/tuchkowaogarewa_n_a/text_0020.shtml Н.А. Тучкова-Огарёва Воспоминания]. Проверено 21 июля 2013.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Тучков, Алексей Алексеевич (декабрист)

– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.