Тхоржевский, Иван Иванович

Иван Иванович Тхоржевский
Дата рождения:	1878(1878)
Место рождения:	Ростов-на-Дону
Дата смерти:	11 марта 1951(1951-03-11)
Место смерти:	Париж, Франция
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Род деятельности:	поэт, переводчик
Язык произведений:	русский

Ива́н Ива́нович Тхорже́вский (1878, Ростов-на-Дону — 11 марта 1951, Париж) — русский поэт и переводчик.

Биография

Его родители, Иван Феликсович и Александра Александровна (урождённая Пальм), под псевдонимом «Иван-да-Марья» составили и издали полное собрание песен Беранже в переводах русских поэтов.

Окончил юридический факультет Петербургского университета. Был оставлен для подготовки к профессорскому званию, но предпочёл государственную службу. Дослужился до поста управляющего канцелярией Министерства земледелия, камергер; в 1916 вышел в отставку. Был избран председателем совета акционеров Нидерландского банка для русской торговли, вошёл в правление Торгово-промышленного банка, стал акционером петроградской промышленной мануфактуры «Треугольник».

Творчество

Известен как мастер художественного перевода. Переводил с французского и итальянского: Верлен, Пруст, Малларме, Корбьер, Леопарди и т. д. Главный переводческий труд поэта — рубаи Омара Хайама.

Писал Тхоржевский и оригинальные стихи. Известность получило восьмистишие Тхоржевского — вольное подражание Гафизу:

Лёгкой жизни я просил у Бога: Посмотри, как мрачно всё кругом. И ответил Бог: пожди немного, Ты еще попросишь о другом. Вот уже кончается дорога, С каждым годом тоньше жизни нить. Лёгкой жизни я просил у Бога, Лёгкой смерти надо бы просить.

«Новые поэты Франции»

Масштабный труд Тхоржевского «Новые поэты Франции» увидел свет в Париже в июле 1930 г. В предисловии «От переводчика» Тхоржевский объяснял, что старался представить «живую историю французской поэзии в образцах», руководствуясь тем, что он назвал «общей линией развития французской поэзии за последнее время». О том, насколько глубоко Тхоржевский уяснил себе художественную специфику некоторых из самых ярких составляющих этой «общей линии», может свидетельствовать следующая фраза из того же предисловия: «от бесцельных скитаний „Пьяного Корабля“ Рэмбо — к настойчивому и смелому „Гребцу“ Валери». Таким образом Тхоржевский сопоставил столь разновеликие явления как «Пьяный корабль» («Le Bateau ivre») Артюра Рембо и «Гребец» («Rameur») Поля Валери.

Антология Тхоржевского, равно как и его подход к трактовке оригинала в переводе, не остались незамеченными в литературных кругах диаспоры. Так, в одном из писем к Глебу Струве Владимир Набоков выразил сожаление, что «поленился» написать рецензию на сборник Тхоржевского: «она была бы убийственной. Я просмотрел вчера книжку, и до сих пор меня слегка мутит. Особенно очарователен перевод „Пьяного Корабля“ Рембо, где совершенно помимо воли Рембо появился на борту капитан из русских интеллигентов, обличитель лицемерия Европы, ведущий рассказ от собственного лица и принимающий „Флориды“ за русалок» (письмо Набокова датировано 8 ноября 1930 года).

В советской и постсоветской России этот труд Тхоржевского остаётся малоизвестным. Ниже приведены выходные данные антологии, а также её оглавление.

Новые поэты Франции в переводах Ив. Тхоржевского. — Paris: Книжн. дело «Родник» в Париже / Libr. «La Source», 106, r. de la Tour, Paris, [июль] 1930.

От переводчика

Отдел I

ПРЕДТЕЧИ

Артюр Рэмбо

Шарль Кро

Тристан Корбьер

Граф де-Лотреамон

Поль Верлен

Стефан Маллармэ

Леон Диркс

Анатоль Франс

Поль Дерулэд

Жан Ришпэн

Жюль Лафорг

Эфраим Микаэл

Отдел II

ВЧЕРАШНИЙ БЛЕСК

Символисты

Жан Мореас

Анри де-Ренье

Жорж Роденбах

Шарль ван-Лерберг

Морис Метерлинк

Эмиль Верхарн

Рене Гиль

Адольф Реттэ

Франсис Вьеле-Гриффэн

Шарль Морис

Альбер Самен

Пьер Луис

Виктор Маргерит

Густав Кан

Шарль Герэн

Стюарт Меррил

Анри Бернэс

Огюст Анжелье

Нео-романтики

Эдмон Ростан

Эмманюэль Синьорэ

Лоран Тальяд

Эдмон Гарокур

Теодор Ботрель

Шарль ле-Гоффик

Элен Вакареско

Анри Мальтест

Луи Марсолло

Граф Монтескью

Шарль Пеги

Отдел III

Современники

Поль Фор

Поль Клодель

Андрэ Жид

Анри Батайль

Франсис Жамм

Марсель Пруст

Графиня де-Ноайль

Музурус-бей

Камилл Моклэр

Филеас Лебэг

Фернанд Грэг

Андрэ Спир

Поль-Жан Туле

Макс Жакоб

Гильом Аполлинэр

Андрэ Сальмон

Франсис Карко

Жан Кокто

Раймонд Радигэ

Реми Буржери

Валери Ларбо

Жуль Сюпервиэль

Тристан Дерэм

Поль Жеральди

Леон-Поль Фарг

Сесиль Соваж

Франсуа Мориак

Жюль Ромэн

Поль Валери

Книги

• Иван Тхоржевский. [books.google.com/books?id=dutLAAAAMAAJ Последний Петербург: воспоминания камергера]. — Алетейя, 1999. — ISBN 978-5-89329-170-4.

Ссылки

• [www.vekperevoda.com/1855/itkhor.htm Иван Тхоржевский] на сайте «Век перевода»
• Воронов И. [www.zvezdaspb.ru/index.php?page=8&nput=997 Служил Отечеству словом и делом] // Звезда. — 2008. — № 6.
• Ваншенкин, К. Я. [znamlit.ru/publication.php?id=1124 Две строчки] // Знамя, № 5 за 2000 г. via [romisland.synnegoria.com/new/twoln.html Михаил Мазель].

Отрывок, характеризующий Тхоржевский, Иван Иванович

Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.