Тыгын Дархан

Тыгын Дархан Тыгын Дархан<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
тойон Якутии
XVI век — 1632
Предшественник:	Мунньан Дархан
Преемник:	русская колонизация
Рождение:	Туймаада
Смерть:	около 1632 Якутия
Отец:	Мунньан Дархан

Тыгын Дарха́н (якут. Тыгын Дархан; ? — 1632) — тойон (князь) кангаласского племени якутов, известный герой многочисленных якутских преданий, подлинная историческая личность, жившая в конце XVI — первой трети XVII вв.

Согласно преданию, первым вождем якутов на Средней Лене был дед Тыгына, Баджей. В якутских легендах XIX-XX вв. он фигурирует как Дойдуса Дархан, а по данным С. И. Боло также Тюсюлге Дархан. У Тюсюлге было два сына: Мунньан Дархан и Молдьогор. Мунньан Дархан имел двух сыновей: Тыгына и Усун Ойууна.

Есть предположение, что Тыгын Дархан происходил от аргынского рода мейрам.

По преданиям имел усадьбы почти по всем приметным местам обширной долины Туймаады на левом берегу Лены. Держал много конного и крупного рогатого скота, воинов, холопов, зависимых табунщиков и коровников и прочей прислуги.

В наиболее распространенных вариантах легенд Тыгын изображался в виде богатыря-гиганта (преимущественно в хангаласских преданиях). По поводу его роли, как исторической личности, на данный момент нет единого мнения. Некоторые историки считают его наиболее вероятным объединителем якутских племён, в которых на тот момент происходил переход к раннеклассовому обществу и существовали предпосылки к появлению протогосударства. Другие обращают внимание на слишком жёсткие методы в его политике, которые не приводили к подчинению других родов, а напротив — отталкивали даже некоторых сподвижников и приводили к децентрализации.

Тыгын жил на стыке эпох, ему пришлось столкнуться с пришедшими с Енисея русскими казаками, вследствие чего происходили военные стычки и дипломатические переговоры. Достоверно неизвестно, когда и при каких обстоятельствах окончил свой жизненный путь первый верховный тойон якутов. Линденау пишет, что Тыгын был взят казаками в заложники и умер как пленник перед приездом первых воевод в Якутский острог. По другим сведениям, Тыгын умер уже дряхлым стариком, и вопрос, связана ли его смерть с приходом русских, остаётся открытым.

По мнению академика А. П. Окладникова, Тыгын, благодаря своей личной энергии, бесспорным организаторским и военным способностям, стал повелителем большинства якутских родов и племён. Он стремился объединить их вокруг себя с целью создания основ государственности, примерно так же, как в IX в. происходило объединение Руси под властью киевских князей.

Именем Тыгына названа одна из гостиниц в центре Якутска — гостиница «Тыгын Дархан». Перу якутского писателя Яковлева В. С. — Далана принадлежит роман «Тыгын Дархан».

См. также

• Якуты

Литература

• Пестерев В. И. История Якутии в лицах. — Якутск: Бичик, 2001. — С. 11—16. — 464 с. — ISBN 5-7696-1606-7.

Ссылки

• [zaimka.ru/borisov-tygyn/ Статья «Якутский тойон Тыгын — исторический и легендарный» на сайте Zaimka.ru]
• [www.sitc.ru/nasled/tygyn/tygyn.htm Статья «Тыгын — человек, легенда, символ» на сайте ЦНИТ]

Отрывок, характеризующий Тыгын Дархан

пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.