Тыква (бомба)

Бомба-тыква
A pumpkin bomb
Тип:	Обычное взрывчатое вещество
Страна:	США США
История службы
Годы эксплуатации:	1945
На вооружении:	ВВС США
Войны и конфликты:	Вторая мировая война
История производства
Всего выпущено:	486
Характеристики
Масса, кг:	5,26 тонны
Длина, мм:	10 футов 8 дюймов (3,25 метра)
Диаметр, мм:	60 дюймов (152 см)
Взрывчатое вещество:	Composition B
Масса взрывчатого вещества, кг:	6300 фунтов (2900 кг)

Тыква (бомба)Тыква (бомба)

«Бомбы-тыквы» (англ. Pumpkin bombs) — авиационные бомбы, разработанные в рамках Манхэттенского проекта и использовавшиеся ВВС США против Японии во время Второй мировой войны. Бомба-тыква была близка по своим баллистическим характеристикам к плутониевой бомбе «Толстяк», но, в отличие от «Толстяка», была оснащена обычным осколочно-фугасным зарядом. Бомбы-тыквы использовались как для тренировочных и учебных целей, так и для выполнения боевых задач 509-м соединением ВВС США, которое осуществляло бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Своё название этот боеприпас получил благодаря эллипсоидальной форме вместо цилиндрической, более характерной для бомб, это название из армейского сленга постепенно перешло в официальные документы.

Разработка

«Бомбы-тыквы» были разработаны для обучения экипажей бомбардировщиков Boeing B-29 Superfortress 509-го соединения ВВС США, предназначенных для осуществления атомных бомбардировок Японии. По своим баллистическим характеристикам и управляемости бомбы-тыквы была близки к характеристикам плутониевой бомбы «Толстяк», но не несли ядерного заряда. Согласно техническим требованиям, эти бомбы должны были помещаться в бомбовый отсек бомбардировщика Silverplate B-29 и быть оснащены взрывателями для эффективного поражения реальных целей.

Бомбы-тыквы изготавливались в двух вариантах: инертном и фугасном вариантах. Бомбы в инертной модификации были заполнены цементно-гипсово-песчаной смесью, которую смешивали с водой, доводя её плотность до 1,67-1,68 граммов на кубический сантиметр, то есть плотности взрывчатки Composition B. Наполнитель бомб в обеих модификациях распределялся так же, как и наполнитель плутониевой бомбы. Концепция бризантного взрывчатого вещества для бомб-тыкв была разработана в декабре 1944 года капитаном Уильямом Парсонсом, руководителем Отдела артиллерии Лос-Аламосской лаборатории, и подполковником Полом Тиббетсом, командиром 509-го соединения ВВС США. Первые испытания бомб проводились с инертными модификациями изделий.

Термин «бомба-тыква» был введён У.Парсонсом и доктором Ч.Лауритсеном из Калифорнийского технологического института, который руководил командой разработчиков, вероятно, из-за эллипсоидальной формы бомбы. Этот термин стал использоваться в официальных встречах и документах. Бомбы-тыквы были окрашены, как правило, в оливковый цвет или цвет хаки. На фотографии бомб, доставленных на Тиниан, видно, что они были окрашены в такой же жёлтый цвет, что и бомба «Толстяк».

В то время как многие специалисты, задействованные в Манхэттенском проекте, предполагали, что разработка средств доставки атомной бомбы — относительно простая задача, У.Парсонс, напротив, считал, что это потребует значительных усилий. Программа испытаний была начата 13 августа 1943 на военно-морском полигоне в Дальгрене, штат Вирджиния, где была разработана масштабная модель плутониевой бомбы «Толстяк». С 3 марта 1944 года испытания были перенесены базу ВВС США «Мюрок» в Калифорнии. Первые тесты показали, что макет «Толстяка» был нестабилен в полете, и его взрыватели не работают должным образом.

Производство

Оболочки для бомб-тыкв были изготовлены двумя фирмами из Лос-Анджелеса, Consolidated Steel Corporation и Western Pipe and Steel Company, а оперение бомб — Centerline Company из Детройта. После начального этапа руководство проектом по производству бомб-тыкв было передано Главному управлению вооружений ВМС США в мае 1945 года. В общей сложности за время проекта было изготовлено и поставлено для использования 486 учебных бомб-тыкв, при стоимости от $ 1000 до $ 2000 за штуку.

Все бомбы-тыквы инертной модификации были направлены компанией-изготовителем по железной дороге на базу ВВС США в Вендоувере, штат Юта, где они были использованы в лётных испытаниях. Некоторые испытания были проведены 393-й бомбардировочной эскадрильей 509-го соединения ВВС США. Бомбы, предназначенные для использования с фугасным наполнением, были доставлены на склад боеприпасов в Макалестере, Оклахома, для заполнения взрывчаткой. После заполнения бомб взрывчаткой Composition B их сушили в сушильной установке в течение 36 часов и отправляли по железной дороге в Порт-Чикаго (Калифорния), откуда их доставляли морем на Тиниан.

Описание

Бомбы-тыквы по размеру и форме были сходны с бомбой «Толстяк», они имели такое же 52-дюймовое (130 см) квадратное оперение (California Parachute) и одну точку крепления ушек. Бомба-тыква была оснащена тремя контактными взрывателями, расположенными в виде равностороннего треугольника вокруг носа бомбы, в то время как атомная бомба имела четыре корпусных предохранителя. У атомной бомбы секции оболочки были скреплены сваркой, но большинство, если не все, бомбы-тыквы имели в оболочке 4-дюймовые (100-миллиметровые) отверстия, используемый для заполнения оболочки. «Толстяк» также имел четыре внешние точки крепления для радиолокационной антенны, которых не было у бомб-тыкв.

Бомбы-тыквы имели в длину 10 футов 8 дюймов (3,25 м) и 60 дюймов (1,5 м) в диаметре. Вес бомбы-тыквы составлял 5,34 тонны, в том числе 1,7 тонны — оболочка, 193 кг — хвостовое оперение и 2,9 тонны взрывчатки Composition B. Оболочка была изготовлена из 0,375-дюймовой (9,5 мм) стальной пластины, а хвост — из 0,2-дюймовой (5,1 мм) алюминиевой пластины.

Бомбардировки

Бомбардировки бомбами-тыквами были осуществлены 509-м соединением ВВС США 20, 23, 26 и 29 июля и 8 и 14 августа 1945 года, против отдельных целей в японских городах. В общей сложности на 14 мишеней было сброшено 49 бомб, одна бомба была выброшена за борт в океан, и две были на борту самолёта, прервавшего свою миссию.

Бомбардировки бомбами-тыквами были фактически репетицией атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, все цели были расположены в непосредственной близости от городов, предназначенных для атомной атаки. Бомбы сбрасывались на высоте 30000 футов (9100 м), после чего бомбардировщик делал крутой поворот, как и при выполнении атомной бомбардировки. После войны, сообщество военных экспертов United States Strategic Bombing Survey пришло к выводу о том, что бомбы-тыквы были «достаточно эффективным оружием против японских заводов, когда прямые удары были нанесены по жизненно важным объектам, или достаточно близко к важным объектам, чтобы вызвать серьёзные структурные повреждения».

Литература

• Campbell, Richard H. The Silverplate Bombers: A History and Registry of the Enola Gay and Other B-29s Configured to Carry Atomic Bombs. — Jefferson, North Carolina: McFarland & Company, 2005. — ISBN 0-7864-2139-8.
• Coster-Mullen, John. Atom Bombs: The Top Secret Inside Story of Little Boy and Fat Man. — 2012.
• Hoddeson, Lillian; Henriksen, Paul W.; Meade, Roger A.;Westfall, Catherine L. Critical Assembly: A Technical History of Los Alamos During the Oppenheimer Years, 1943–1945. — New York, New York: Cambridge University Press, 1993. — ISBN 0-521-44132-3.

Отрывок, характеризующий Тыква (бомба)

– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.