Тысячелетие России

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Памятник
Тысячелетию Государства Российского
Страна Россия
Город Великий Новгород
Автор проекта Михаил Микешин,
Иван Шредер, архитектор Виктор Гартман
Строительство 1862—20 сентября 1862 годы
Координаты: 58°31′14″ с. ш. 31°16′30″ в. д. / 58.5206111° с. ш. 31.2750556° в. д. / 58.5206111; 31.2750556 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=58.5206111&mlon=31.2750556&zoom=17 (O)] (Я)

Культурное наследие
Российской Федерации

[kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=5310033027 объект № 5310033027]

Всемирное наследие ЮНЕСКО

Ссылка: 604 [whc.unesco.org/ru/list/604 рус.] • [whc.unesco.org/en/list/604 англ.]
Год внесения: 1992
Тип: Культурный объект
Критерии: ii, iv, vi

Па́мятник «Тысячеле́тие Росси́и» — монумент, воздвигнутый в Великом Новгороде в 1862 году в честь тысячелетнего юбилея легендарного призвания варягов на Русь. Авторами проекта памятника являются скульпторы Михаил Микешин, Иван Шредер и архитектор Виктор Гартман. Памятник находится в новгородском детинце, напротив Софийского собора и бывшего здания Присутственных мест.





Описание памятника

Памятник представляет собой гигантский шар-державу на колоколообразном постаменте; общие очертания монумента колоколообразные (по некоторым предположениям, был призван «благовестить потомкам о героическом прошлом России»[1]). Вокруг державы установлены шесть скульптурных групп. Общая высота памятника 15,7 м (высота пьедестала — 6 м; высота фигур — 3,3 м; креста на державе — 3 м).

Диаметр гранитного постамента — 9 м; шара-державы — 4 м; окружности горельефа — 26,5 м. Вес металла памятника — 100 тонн, вес бронзового литья — 65,5 тонны (шар-держава — 400 пудов; колоссальных фигур — 150 пудов; крест на шаре — 28 пудов)[2].

Всего памятник содержит 128 фигур.

Скульптурные изображения делятся на три уровня:

  1. Группа из двух фигур — ангела с крестом в руке (олицетворение православной церкви) и коленопреклоненной женщины (олицетворение России). Установлена эта группа вверху на державе (эмблема царской власти), венчая композицию. Держава украшена рельефным орнаментом из крестов (символ единения церкви и самодержавия) и опоясана надписью: «Свершившемуся тысячелѣтію государства Россійскаго въ благополучное царствованіе императора Александра ІІго лѣта 1862».
  2. Среднюю часть памятника занимают 17 фигур (т. н. «колоссальные фигуры»), группирующиеся в шесть скульптурных групп вокруг шара-державы, символизирующих различные периоды истории Русского государства (согласно официальной историографии того времени). Каждая группа ориентирована на определённую часть света, что имеет символический смысл и показывает роль каждого государя в укреплении определённых рубежей государства.
  3. В нижней части монумента расположен фриз, на котором помещены горельефы 109 исторических деятелей[3], воплощая идею опоры самодержавной власти на общество в лице его славнейших представителей[4]. Внутри каждого раздела персоны расположены согласно позиции на памятнике слева направо.

Средний ярус

 • Призвание варягов на Русь (862 год): фигуры — первый князь Рюрик в остроконечном шлеме с остроконечным щитом (надпись «Лета 6370» — по византийскому летоисчислению, разница между этим летоисчислением и современным равна 5508 лет, следовательно получается 6370-5508=862 год н. э.), в звериной шкуре, наброшенной на плечи. За ним справа находится языческий бог Велес (см. фото) (обращены на юг, к Киеву)
 • Крещение Руси (988989 годы): Великий князь киевский Владимир Святославич в центре композиции с поднятым вверх восьмиконечным крестом, славянка, протягивающая ему ребёнка для крещения, и славянин, низвергающий языческого идола Перуна (обращены на юг)
 • Начало изгнания татар (Куликовская битва, 1380 год): Дмитрий Донской, в правой руке держит шестопер, а в левой — бунчук, попирает ногой побежденного татарского мурзу (обращены на восток, к Москве)
 • Основание самодержавного царства Русского (1491 год): Иван III в царских ризах, шапке Мономаха, со скипетром и державой, принимающий от коленопреклонённого татарина знак власти — бунчук. Рядом лежат побежденный в битве литовец и поверженный ливонский рыцарь с обломанным мечом (обращены на восток). На заднем плане фигура сибиряка — символ грядущего освоения Сибири.
 • Начало династии Романовых (1613 год): Михаил Федорович, князь Пожарский, защищающий его обнажённым мечом, и коленопреклонённый Кузьма Минин, вручающий ему шапку Мономаха и скипетр.
 • Образование Российской империи (1721 год): Пётр I в порфире, увенчанный лавровым венком со скипетром в правой руке и Гений-крылатый ангел, указывающий путь на север, к месту будущего Санкт-Петербурга. У ног Петра поверженный на колени швед, защищающий своё разорванное знамя (обращены на север, к Петербургу)

Нижний ярус (фриз)

Фриз делится на четыре раздела:

«Просветители»

31 фигура, начинается с юго-западной стороны под фигурой великого князя Владимира Святославича

Имя Характеристика Изображение
Кирилл и Мефодий христианские проповедники
Ольга Великая княгиня Киевская
Владимир Святославич Великий князь Киевский
Авраамий Ростовский епископ Ростовский
Антоний Печерский основатель Киево-Печерского монастыря
Феодосий Печерский игумен Киево-Печерского монастыря
Кукша Печерский иеромонах Киево-Печерского монастыря
Нестор Летописец историк
Кирилл Белозерский основатель Кирилло-Белозерского монастыря
Стефан Пермский епископ, просветитель Пермского края
Алексий митрополит Киевский и Всея Руси
Сергий Радонежский православный святой, основатель Троице-Сергиева монастыря
Петр Могила митрополит Киевский и Галицкий
Зосима Соловецкий основатель Соловецкого монастыря
Максим Грек крупный деятель русского просвещения, писатель
Савватий Соловецкий основатель Соловецкого монастыря
Иона Московский митрополит
Макарий митрополит Московский и Всея Руси
Варсонофий архиепископ Тверской
Гурий архиепископ Казанский
Константин Острожский князь, киевский воевода
Никон шестой патриарх Московский и Всея Руси
Фёдор Ртищев родоначальник русской благотворительности
Димитрий Ростовский церковный деятель, писатель
Тихон Задонский епископ Ладожский, затем Воронежский, писатель
Митрофан Воронежский первый епископ Воронежский
Георгий Конисский архиепископ Белорусский, писатель
Феофан Прокопович архиепископ Новгородский, писатель и учёный
Платон митрополит Московский
Иннокентий архиепископ Херсонесский и Таврический

«Государственные люди»

(26 фигур), на восточной стороне памятника

Имя Характеристика Изображение
Ярослав Мудрый Великий князь Киевский, князь Новгородский и Ростовский, автор первого письменного русского законодательства (Русская Правда)
Владимир Мономах великий князь Киевский, завершил «Русскую правду» текстом своего «Поучения»
Гедимин Великий князь Литовский
Ольгерд Великий князь Литовский
Витовт Великий князь Литовский
Иван III Великий князь Московский, автор Судебника 1497 года
Сильвестр священник, политический деятель, сподвижник Ивана IV, член Избранной рады
Анастасия Романовна первая жена Ивана Грозного
Алексей Адашев государственный деятель, член Избранной рады
Гермоген патриарх
Михаил Фёдорович родоначальник династии Романовых
Филарет патриарх
Афанасий Ордин-Нащокин дипломат
Артамон Матвеев государственный деятель, дипломат
Алексей Михайлович второй русский царь из дома Романовых
Пётр I первый российский император
Яков Долгоруков государственный деятель, военачальник
Иван Бецкой общественный деятель
Екатерина II российская императрица
Александр Безбородко дипломат
Григорий Потёмкин государственный деятель
Виктор Кочубей дипломат
Александр I российский император
Михаил Сперанский государственный деятель
Михаил Воронцов генерал-фельдмаршал
Николай I российский император

«Военные люди и герои»

(36 фигур), с северо-восточной стороны памятника

Имя Характеристика Изображение
Святослав Игоревич великий князь Киевский, полководец
Мстислав Удалой князь Торопецкий, Новгородский и Галицкий, полководец
Даниил Галицкий князь Галицкий и Волынский, полководец
Довмонт великий князь литовский, князь Псковский
Александр Невский князь Новгородский, великий князь Владимирский
Михаил Тверской князь Тверской, великий князь Владимирский
Дмитрий Донской великий князь Владимирский и Московский, полководец
Кейстут князь Трокский и Жемайтский
Даниил Холмский московский воевода
Михаил Воротынский полководец
Даниил Щеня князь, воевода
Марфа Посадница жена новгородского посадника Борецкого
Ермак Тимофеевич казачий атаман, совершил поход в Сибирь
Михаил Скопин-Шуйский князь, полководец
Дмитрий Пожарский князь, организатор Второго народного ополчения
Кузьма Минин организатор Второго народного ополчения
Авраамий Палицын келарь Троице-Сергиевой лавры, писатель
Богдан Хмельницкий украинский государственный и военный деятель, гетман
Иван Сусанин народный герой
Борис Шереметев генерал-фельдмаршал, дипломат
Михаил Голицын генерал-фельдмаршал
Пётр Салтыков генерал-фельдмаршал
Бурхард Миних генерал-фельдмаршал
Алексей Орлов генерал-аншеф
Пётр Румянцев фельдмаршал
Александр Суворов генералиссимус, полководец
Михаил Барклай-де-Толли генерал-фельдмаршал, герой Отечественной войны 1812 года
Михаил Кутузов генерал-фельдмаршал, полководец, герой Отечественной войны 1812 года
Дмитрий Сенявин флотоводец, адмирал
Матвей Платов войсковой атаман, генерал от кавалерии
Пётр Багратион генерал, герой Отечественной войны 1812 года
Иван Дибич генерал-фельдмаршал
Иван Паскевич генерал-фельдмаршал
Михаил Лазарев флотоводец, адмирал
Владимир Корнилов вице-адмирал, герой обороны Севастополя 1854—1855 гг.
Павел Нахимов флотоводец, адмирал

«Писатели и художники»

(16 фигур)

Имя Характеристика Изображение
Михаил Ломоносов поэт, художник, учёный
Денис Фонвизин писатель, драматург
Александр Кокоринов архитектор
Гавриил Державин поэт, государственный деятель
Фёдор Волков актёр, основатель русского драматического театра
Николай Карамзин писатель, историк
Иван Крылов баснописец
Василий Жуковский поэт, переводчик
Николай Гнедич поэт, переводчик
Александр Грибоедов писатель, дипломат
Михаил Лермонтов поэт
Александр Пушкин поэт, писатель
Николай Гоголь писатель
Михаил Глинка композитор
Карл Брюллов художник
Дмитрий Бортнянский композитор

История монумента

Создание

Конкурс

В 1857 году, в преддверии памятной даты 1000-летия призвания Рюрика на княжение, по пожеланию министра внутренних дел и последовавшего за ним постановлению Комитета Министров был объявлен конкурс на лучший проект памятника, который планировалось поставить в Новгороде, куда, согласно легенде, варяг и был призван. Государство объявило о начале повсеместного сбора денег от всех сословий населения на сооружение этого памятника. Планировалось, что стоимость памятника составит полмиллиона руб., но народ пожертвовал только около 150 тыс. руб.; и основная сумма в 400 тыс. руб. была добавлена государством[5].

В апреле 1859 года в печати объявили о начале конкурса между скульпторами на осуществление этого проекта, а также озвучили программу, которой должен был соответствовать памятник (шесть периодов истории России). На проекты отводилось полгода (до 1 ноября 1859 года). Шесть периодов должны были быть осуществлены в скульптурных группах, высота памятника должна была быть не больше 18 метров.

На конкурс было подано 52 проекта (подавались анонимно под девизами[4]), из которых Конкурсный совет, созданный при Академии художеств, под председательством её вице-президента князя Г. Г. Гагарина с участием архитекторов и инженеров, командированных от Главного управления путей сообщений и публичных зданий, признал соответствующим условиям конкурса только три проекта:

  1. архитектора Антипова. Проект был подражанием памятника «Бавария» в Мюнхене и был слишком большим для новгородской площади
  2. академика Горностаева. В этом проекте Россия была аллегорически изображена в виде большой статуи. Комиссия решила, что эта аллегория не будет понятна широким слоям и не произведёт впечатления.
  3. художника Микешина.

Между Горностаевым и Антиповым была разделена вторая премия (1000 руб.), первая — присуждена Микешину (4000 руб.). Также участвовали Николай Штром, Я. Домбровский и другие[4].

Создание проекта

Первоначальный проект Микешина представлял собой опрокинутую «шапку Мономаха» и состоял из трёх частей.

Весь памятник решено было соорудить из бронзы. Открытие памятника намечено было на 26 августа 1862 года. Строительство памятника было поручено Главному управлению путей сообщения и публичных зданий, возглавляемому генерал-адъютантом К. В. Чевкиным. «Для достижения стилистического и композиционного единства памятника Главное управление путей сообщения заказало Микешину и Шредеру модель в одну пятую часть натуральной величины. Модель была выполнена Шредером. Шредер работал, не зная отдыха, забывая о сне, и выполнил ответственное поручение с честью»[6]. Сначала были изготовлены все части памятника в одну пятую величины из гипса, затем все было изготовлено в натуральную величину, также из гипса.

На цоколе, где сейчас располагаются исторические деятели, по первоначальному плану должны были располагаться барельефы, которые изображали шесть эпох и отделялись друг от друга медальонами. После избрания проекта предполагалось, что их подготовят в течение трёх месяцев. Задание было поручено Клодту. Но в июне 1860 года император Александр II осмотрел модель и увидел, что сюжеты барельефов всего лишь повторяют сюжеты шести скульптурных групп. Он повелел (Микешин пишет, что по его рекомендации) заменить отдельные барельефы на пьедестале сплошным скульптурным поясом со знаменитыми людьми России. К 1 сентября 1860 года Микешин представил новый вариант проекта.

Долгий период заняло также утверждение списка этих «видных людей»: были исключены поэт Кольцов, драматический актёр Дмитревский, поэт Кантемир и флотоводец Ушаков. Не помещены на памятнике знаменитые русские зодчие: Воронихин, Захаров, Баженов, Казаков. Разразился скандал с вычеркиванием из списка поэта Тараса Шевченко. Среди государственных деятелей отсутствует изображение Ивана Грозного, хотя присутствуют трое его приближенных: первая жена Анастасия Романова, А. Ф. Адашев, протопоп Сильвестр. Николай I добавлен в последний момент. В Российском государственном историческом архиве сохранился первоначальный список Микешина с карандашными исправлениями Чевкина, а также список, представленный на рассмотрение и утверждение императору[4].

Модель скульптурного пояса была изготовлена М. Микешиным и Шредером.

В июле 1860 года Главное управление путей сообщения заключило со скульпторами контракты, по которым за лепку каждой фигуры в глине, затем за отливку её в гипсе в двух экземплярах с последующей доставкой на бронзовую фабрику было назначено вознаграждение в 4000 рублей. К 1 июля 1862 года все бронзовые группы, рельефы и решетка вокруг памятника были собраны в литейной мастерской, и на их осмотр пригласили царя. Он одобрил готовые части памятника. Вскоре их переправили по Неве и Волхову в Новгород[6].

Авторы

Победивший проект принадлежал молодым скульпторам М. О. Микешину (за год до этого закончившему Академию) и И. Н. Шредеру. Формально автором проекта считается только Микешин, однако Шредер также участвовал в его создании (в частности, он вылепил уменьшенную модель памятника). Живописец, не имеющий опыта работы в скульптуре, Микешин привлек к разработке памятника своего сверстника Шредера — вольноопределяющегося ученика скульптурного класса Академии художеств[7].

Строителем назначили инженера Евреинова, а производителем работ инженера Адамса, десятником А. Казакова.

Совет академии считал целесообразным привлечь к сотрудничеству нескольких скульпторов, которые должны были выполнить отдельные группы и рельефы пьедестала"[6].

В создании скульптур приняли участие Р. К. Залеман (группы Михаила Федоровича, Владимира Святого и Дмитрия Донского), П. С. Михайлов (группа Рюрика), Н. А. Лаверецкий («Государственные люди»), А. М. Любимов («Военные люди»), М. А. Чижов («Просветители», «Военные люди») при участии архитекторов Г. А. Боссе (железная решетка) и В. А. Гартмана. Микешин и Шредер выполнили группу из ангела с крестом и «России», группы Петра I и Ивана III, отдельно Шредер — «Писатели и художники»[8].

Возведение и открытие

Закладка памятника состоялась 16 (28) мая 1861 года на кремлёвской площади, между Софийским собором и зданием присутственных мест. До этого там находился памятник Новгородскому ополчению 1812 года, который перенесли на площадь перед зданием Дворянского Собрания.

На глубину 10 метров был заложен фундамент, выполненный в виде цилиндрической стены, расширяющейся книзу, с пустотой внутри около 4 м в диаметре. В фундамент был заложен гранитный камень, в выемку в котором был вставлен бронзовый ящик с надписью о времени закладки памятника и его назначении. В этот ящик были вложены медали времен Александра II, а также золотые и серебряные монеты 1861 года. На фундаменте был возведен гранитный пьедестал, постепенно суживающийся кверху. Он также имеет внутри пустоту, покрытую сводом. Наружная облицовка — серый полированный сердобольский гранит, добытый на северном берегу Ладожского озера[9]. Бронзовые части памятника отлиты в Петербурге на фабрике Плинке и Никольса[1].

Памятник был торжественно открыт 8 (21) сентября 1862 года в присутствии Александра II. В связи с возведением и торжественным открытием памятника Новгород был отремонтирован и заново замощён. Был устроен торжественный парад, торжества длились три дня.

В Новгород к этому событию приехало всё августейшее семейство с членами ближайшей свиты, было привезено до 12 тысяч солдат и офицеров, а также просто зрители. Численность населения Новгорода на несколько дней практически удвоилась[4]. Церемония включала: крестный ход к Софийскому собору после литургии во всех храмах Новгородского кремля и в Знаменской церкви, переложение святых мощей строителя Софийского собора князя Владимира Ярославича из обветшавшей деревянной раки в новую серебряную (7 сентября); на следующий день царь принял депутацию от местных дворян, затем объехал войска, построенные для парада, а затем вместе с императрицей и свитой под колокольный звон направился в Софийский собор, где отстоял литургию. После этого крестный ход двинулся от собора к памятнику, вокруг которого стояли войска и разместилась на специально сооруженных помостах публика. С памятника было снято покрывало. За этим последовал салют из 62 пушек, военный парад, торжественный обед. Третий день празднования совпал с днём рождения великого князя Константина Николаевича. После молебна в соборе царь принял хлеб-соль, преподнесённые ему крестьянской депутацией на деревянном блюде. Затем он посетил гимназию и приют, и за этим последовал обед, а вечером бал.

Специально к открытию были выпущены два путеводителя по Новгороду (первые в истории города). В конце апреля-начале мая 1862 года вышел «Путеводитель по Новгороду с указанием на его церковные древности и святыни» (Автор — митрополит Макарий; СПб, 1862. — 32 с.). В июле-августе — «Путеводитель по Новгороду: Справочная книга для едущих на открытие памятника тысячелетию России» (Книга была выпущена анонимно. Автор —В. А. Долгоруков. СПб, 1862. С.27[10]).

Дальнейшее существование

1917—1941

После революции монумент воспринимался как памятник самодержавию и был зашит фанерой и досками. Однако, позже[уточнить] он снова был открыт для обозрения[11].

Разрушение памятника во время Великой Отечественной войны и последующее восстановление

15 августа 1941 года в Новгород вошли немцы. Немецкий генерал фон Герцог, служивший в штабе немецкой армии, осаждавшей Ленинград, приказал разобрать памятник «Тысячелетие России» и вывезти в Германию, решив сделать подарок своему другу на родине. Зимой 1943—1944 года начались работы по демонтажу. Железной дорогой успели увезти бронзовую решётку работы профессора Боссе, окружавшую памятник, а также бронзовые фонари художественной работы, стоявшие вокруг него. Разобранный памятник оккупантам вывезти не удалось. 20 января 1944 года Новгород был освобождён советскими войсками.

К этому моменту монумент представлял собой совершенно голый пьедестал, на котором оставалась нижняя половина шара-державы. Верхняя её часть была полуразрушена. Ранее окружавшие шар колоссальные фигуры были разбросаны вокруг памятника. При этом многие из них оказались испорченными: трёхметровый крест, стоявший на шаре-державе, был срублен у основания и согнут в дугу; бронзовое крепление всюду было перерублено или вырвано из своих мест. Такие небольшие детали, как шпаги, мечи, посохи, щиты и т. п. бесследно исчезли[12].

Комитет по делам архитектуры при СНК СССР и исполком Ленинградского областного Совета депутатов трудящихся принял решение восстановить памятник в прежнем его виде в самый короткий срок, причём в числе первых объектов разорённого Новгорода. Этим занимался Ленинградский областной отдел архитектуры. «Для передвижения и подъёма фигур был построен узкоколейный путь, а для установки фигур на свои места вокруг памятника устроены леса и изготовлены необходимые приспособления. Потребовалось изготовить более 1 500 недостающих деталей»[13]. Памятник был восстановлен уже ко 2 ноября 1944 года, после чего состоялось его второе торжественное открытие.

Последующие реставрации

  • В 1954 году была произведена доделка прежних работ по восстановлению (сварка швов, укрепление отдельных плит литья, все бронзовые части были патинизированы)[13].
  • Вторая половина 1970-х годов — специалисты Ленинградского научно-производственного объединения «Реставратор» восстановили вокруг памятника фонари и решетку (вместо увезённых в Германию).
  • Апрель-июнь 1982 года — тщательный осмотр и чистка.
  • Наконец, в 1994 году детальный осмотр памятника выявил его угрожающее состояние по причине частичного разрушения и значительной коррозии деталей стальной несущей конструкции верхней части памятника. Отсутствовали некоторые элементы декора (не восстановленные в 1982 году). АО «Ампир» (Санкт-Петербург) в период с февраля по октябрь 1995 года провёл очередной цикл восстановительных работ.

При реставрациях случались неожиданные находки:

  • В 1990-х годах в маленьком помещении внутри монумента специалисты отыскали своеобразные сталактиты, сталагмиты и остатки лестницы, забытой в середине XIX века[14].

Напишите отзыв о статье "Тысячелетие России"

Примечания

  1. 1 2 [mapcy.narod.ru/novgorod_ru/pam_1000_txt.htm Памятник Тысячелетия России]
  2. [fio.novgorod.ru/projects/Project1647/2.htm Внешний вид памятника]
  3. [elibrary.karelia.ru/m1000/ideas/list_i.shtml Список, поданный на подпись Александру II (по Антощенко)]
  4. 1 2 3 4 5 [elibrary.karelia.ru/m1000/ Антощенко А. В. Памятник Тысячелетию России]
  5. [fio.novgorod.ru/projects/Project1647/index.htm Конкурс проектов памятника]
  6. 1 2 3 [monument1000.narod.ru/html2.html История создания]
  7. [www.thimble.ru/novg2.html Памятник Тысячелетию России]
  8. [1000.home.nov.ru/history_stage.htm Этапы создания]
  9. [1000.home.nov.ru/history_erection.htm Возведение]
  10. Мельцин, М. О. «Автор одного из первых путеводителей по Новгороду» //Новгородика-2006: материалы научной конференции. — Великий Новгород, 2007. —352. — С.257—264. —ISBN 978-5-98769-037-6
  11. В. Л. Янин. Великий Новгород. История и культура IX-XVII веков. Энциклопедический словарь. — СПб., 2007. — С. 376. — ISBN 5-98187-236-5.
  12. [1000.home.nov.ru/history_war.htm Великая Отечественная война]
  13. 1 2 [1000.home.nov.ru/history_restoration.htm Послевоенное восстановление]
  14. [novgorod.rfn.ru/rnews.html?id=15289 Юрий Левиков. Памятнику «Тысячелетие России» 145 лет]

Литература

  • Захаренко А. Г. Памятник «Тысячелетию России» в Новгороде / Новгородский историко-художественный музей. — Новгород: Новгородская правда, 1958. — 56 с. — 10 000 экз. (обл.)
  • Памятник «Тысячелетие России». — М.: Советская Россия, 1974. — 72 с. — 50 000 экз. (в пер., суперобл.)
  • Маслова Е. Н. Памятник «Тысячелетию России». — Изд. 2-е, испр. и доп. — Л.: Лениздат, 1977. — 104 с. — (Туристу о Новгороде). — 100 000 экз. (обл.)
  • Памятник «Тысячелетие России» / Составитель Сергей Семанов. — М.: Советская Россия, 1986. — 96 с. — 25 000 экз. (в пер.)
  • Смирнов В. Г. Россия в бронзе: Памятник Тысячелетию России и его герои. — Новгород: Русская провинция, 1993. — 240 с. — 50 000 экз. — ISBN 5-87266-004-9. (в пер.)
  • Николаева Л. А. Великий Новгород. Памятник Тысячелетию России. — Офсет 888, 2005. — 48 с. — (История России в бронзе). — 1 000 экз. (обл.)

Ссылки

  • [elibrary.karelia.ru/m1000/ Антощенко А. В. Памятник Тысячелетию России]
  • [magazines.russ.ru/nlo/2000/43/s6.html Ольга Майорова. Бессмертный Рюрик. Празднование Тысячелетия России в 1862 г.]
  • Захаренко А. Г. История сооружения памятника «Тысячелетию России» в Новгороде // «Ученые записки» историко-филологического факультета Новгородского государственного педагогического института. — Новгород, 1957. — Вып. 2. — С. 51-82.

Отрывок, характеризующий Тысячелетие России

Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.