Китаизмы во вьетнамском языке
Ханвьет (вьетн. Hán Việt, тьы-ном 漢越, китаизмы во вьетнамском языке) — часть лексики вьетнамского языка, которая была заимствована из китайского языка или составлена во Вьетнаме из заимствованных элементов. Если не считать калек, то от 30 до 60 процентов лексики вьетнамского языка являются заимствованиями из китайского[1]. Изначально подобные слова записывались вьетнамскими иероглифами, однако после реформы правописания вьетнамский полностью перешёл на латиницу.
История
В результате сотен лет китайского владычества множество китайских слов были заимствованы во вьетнамский, включая отрицательную частицу кхонг (không, 空), которая вытеснила исконную тянг (chẳng)[2]. Чиновники использовали вэньянь, и термины, относящиеся к науке, политологии, образованию, философии и другим областям, были взяты из вэньяня. Аналогично корейцам и японцам, вьетнамцы изменили чтение китайских слов на свой манер; со временем появилась система чтения китайских иероглифов.
Когда контакты с Западом стали постоянными, европейские и американские слова стали попадать во вьетнамский через китайский. Западные работы, переведённые на китайский, переводились затем во Вьетнаме, причём топонимы также попадали во Вьетнам через китайский:
- Португалия → кит. трад. 葡萄牙, пиньинь: pútáoyá, палл.: путаоя → Бодаоня (вьетн. Bồ Đào Nha);
- Англия → кит. трад. 英吉利, пиньинь: yīngjílì, палл.: инцзили → Anh Cát Lợi → Anh;
- Америка → кит. трад. 亞美利加洲, пиньинь: yàměilìjiā zhōu, палл.: ямэйлицзя чжоу → Милойзя (вьетн. Mỹ Lợi Gia, тьы-ном 美利加) → Mỹ.
Слово «клуб» было заимствовано в японский в виде атэдзи «курабу» (яп. 倶楽部), затем — в китайский в виде кит. трад. 俱樂部, пиньинь: jùlèbù, палл.: цзюйлэбу, а после этого — во Вьетнам, где читается каулакбо (câu lạc bộ).
В последнее время во вьетнамском имеется тенденция к замене китаизмов кальками, к примеру, Белый дом называют не бать ок (Bạch Ốc, 白屋), а ня чанг (Nhà Trắng).
Иногда в разных регионах пользуются разными словами: на севере страны для обозначения понятия «самолёт» используется исконное слово майбай (máy bay), а на юге — китаизм фико (phi cơ, 飛機).
Использование
Китаизмы во вьетнамском, как заимствования из латинского языка в русском, имеют оттенок научности (ср. «депрециативный» и «уничижительный»; «лингвистический» и «языковой»). Так как в китайском и вьетнамском разный порядок следования определения и определителя, составные китаизмы во вьетнамском могут выглядеть как ошибки. К примеру, китаизм для обозначения белорождённой лошади — бать ма (bạch mã, 白馬, «белый» + «лошадь») может быть заменён вьетнамским словом нгыа чанг (ngựa trắng, «лошадь» + «белый»). Из-за этого смешение вьетнамских и китайских по происхождению слов встречается очень редко. Часто китаизм заменяется на местное слово:
- чунг кы (chung cư, квартира) изначально было китаизмом чунг кы (chúng cư, 眾居, «жилище для многих»), первый слог chúng был заменён на исконный chung, означающий «совместный», «вместе».
Некоторые китаизмы были созданы уже во Вьетнаме, и не существуют в китайском:
- линь мук (linh mục, 靈牧, пастор, духовный пастырь).
Другие китаизмы во вьетнамском устарели и больше не используются:
- ли тхюет (lý thuyết, 理說, «теория»);
- хоаки (hoa kỳ, 花旗, США) — бывшее китайское название США.
Если записывать сино-вьетнамские заимствования латиницей, то возникают проблемы омофонии: как 明 (светлый), так и 冥 (тёмный) читаются minh (минь), то есть, одно и то же слово имеет противоположные значения (хотя значение «тёмный» используется только в ограниченном числе составных слов). Возможно поэтому Плутон называется не 冥王星 (дословно «звезда подземного короля», минь выонг тинь), как в других юго-восточноазиатских языках (кит. míngwángxīng, минвансин, яп. мэйо: сэй), а зьем выонг тинь (閻王星), по имени буддийского бога Ямы. В династию Хо Вьетнам назывался Дай нгу (вьетн. Đại Ngu, тьы-ном 大虞, Великий Юй). Но в современном вьетнамском «нгу» — это, в первую очередь, глупец (愚), соответственно, вьетнамцы иногда интерпретируют название как «Круглый идиот». Проблема омофонов не так велика, как могла бы, из-за того, что, хотя китайские заимствования и превращаются в омофоны при записи латиницей, обычно лишь одно значение распространено широко.
См. также
Напишите отзыв о статье "Китаизмы во вьетнамском языке"
Примечания
- ↑ Wm C. Hannas. [books.google.com/books?id=aJfv8Iyd2m4C&pg=PA77&dq=sino-vietnamese+vocabulary&hl=en&ei=-KOYTrLAJqbhiALQutnmDQ&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=4&ved=0CEYQ6AEwAw#v=onepage&q=sino-vietnamese%20vocabulary&f=false Asia's orthographic dilemma]. — University of Hawaii Press, 1997. — P. 77.
- ↑ Nguyễn Phú Phong. [sealang.net/archives/mks/NGUYNPhPhong.htm sealang.net/archives/mks/NGUYNPhPhong.htm] The Nguồn language of Quảng Bình]. — 1996.
Литература
- Alves, Mark J. 2001. «What’s So Chinese About Vietnamese?» In Papers from the Ninth Annual Meeting of the Southeast Asian Linguistics Society, edited by Graham W. Thurgood. 221—242. Arizona State University, Program for Southeast Asian Studies. [sealang.net/sala/archives/pdf8/alves2001what.pdf PDF]
- Alves, Mark J. 2007. «Categories of Grammatical Sino-Vietnamese Vocabulary» in Mon-Khmer Studies Volume 37, 217—229. [sealang.net/sala/archives/pdf8/alves2007categories.pdf PDF]
- Alves, Mark J. 2009. «Loanwords in Vietnamese» in Loanwords in the World’s Languages: A Comparative Handbook, ed. Martin Haspelmath and Uri Tadmor. 617—637. De Gruyter Mouton.
- Hannas, William C. 1997. Asia’s Orthographic Dilemma. University of Hawaii Press.
Ссылки
- [nomfoundation.org/ Что такое «ном»?]
- [www.cjvlang.com/Writing/writsys/writviet.html Вьетнамское письмо]
Отрывок, характеризующий Китаизмы во вьетнамском языке
Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
