Тэжик, Теодор Чеславович

Теодор Тэжик
В мастерской художника 12 декабря 2015 года
Имя при рождении:	Теодор Чеславович Тэжик
Дата рождения:	7 февраля 1946(1946-02-07) (78 лет)
Место рождения:	Электросталь
Гражданство:	СССР СССР → Россия Россия
Жанр:	художник, живописец, скульптор, театральный режиссёр, художник-постановщик, художник по костюмам, сценограф
Учёба:	Московская центральная художественная школа, Московский государственный художественный институт им. В. И. Сурикова
Влияние:	Рындин, Вадим Фёдорович
Сайт:	[www.facebook.com/groups/theatreinfields Театр в Полях]

Теодо́р Чесла́вович Тэ́жик (род. 7 февраля 1946, Электросталь, Московская область) — советский и российский художник, скульптор, художник-постановщик, художник по костюмам, театральный художник. Создатель оригинальной, ассоциативной, метафорической визуализации и фантастических, сложных в техническом исполнении конструкций — таких, как пепелац для фильма «Кин-дза-дза!» или гигантская надувная волынка-картофелина, ощетинившаяся звучащими трубами. В его творчестве уживаются разнообразные формы и жанры: живопись, скульптура, монументальное искусство, сценарная разработка, дизайн, кино, драматический театр, опера, мюзикл, балет…

Биография и творчество

Родился 7 февраля 1946 году в Электростали Московской области. Отец — чех, предки которого жили в Богемии, мать — русская, из Мариинска Кемеровской области.

Окончил Московскую центральную художественную школу, в 1970 году — Московский художественный институт имени Сурикова по мастерской профессора В. Ф. Рындина, театрального художника-конструктивиста, тяготевшего к ёмким метафорам, сочетавшего условные конструкции с живописными декорациями, эмоциональную насыщенность с лаконизмом образов.

С 1970 года участвовал в коллективных и персональных зарубежных выставках живописи. Работы Теодора Тэжика находятся в европейских частных коллекциях Вены, Лондона, Парижа, Франкфурта-на-Майне. По его собственным словам, прозвучавшим 23 сентября 2013 года на телеканале «Время» в передаче «История одной страсти», живопись для него — основная профессия, которая из-за неумения реализовывать свои произведения не приносит средств для существования. Разумеется, на работы Тэжика в кино это не распространяется.

Создал серию городских памятников — «Пегас», «Памятник обывателю», «Памятник времени, потерянному на мытье посуды» и другие.

В 2005 году Теодор Тэжик в Париже создал серию гигантских скульптур и объектов «Зелёные», а в Нижнем Тагиле установил «Памятник замученному металлу».

Широта взглядов художника обусловлена его отношением к книгам, на силе которых «цивилизация, видимо, держится…». При этом Тэжик особо выделяет иероглифическое мышление:

Текст, смысл должны передаваться необезличенно. Любые древние тексты, знаки-иероглифы, подобно книгам, необходимо беречь и сохранять. Ведь иероглиф, как знаковый символ, стоит гораздо выше буквы. Значение иероглифа одновременно эмоциональное и логическое, и очень информативное. Гораздо более ёмкое, чем слово, сотканное из букв.

— Теодор Тэжик. На чём держится мир

Гибель «Пегаса»

Внешние видеофайлы
Знаменитые инкогнито. Теодор Тэжик
	[tvkultura.ru/video/show/brand_id/57400/episode_id/944139 Телеканал «Культура», 6 января 2014]

«Пегас», ассамбляж из сваренных разнородных металлов, долгое время находился на Комсомольском проспекте, напротив здания Союза писателей России, но после скандала их руководства о принадлежности недвижимых памятников культуры таинственно исчез. Со слов скульптора, владельцы одноимённого ресторана, расположенного в здании и закрытого из-за дрязг писателей, посчитали, что стоимость «Пегаса», символический авторский гонорар за который составил всего один доллар, будет приемлемой компенсацией их потерям. И действительно, проект обошёлся скульптору в пять тысяч долларов США, не считая стоимости произведённой реставрации, также осуществлённой самим автором за собственный счёт, когда «Пегаса» однажды покрасили серебрянкой и начистили до самоварного состояния, убрав всю патину. По предположению Тэжика, стоит «Пегас» на даче у кого-то из бывших хозяев ресторана и потихоньку разваливается…

От мультфильмов к кинофильмам

Внешние видеофайлы
История одной страсти. Теодор Тэжик
	[www.vremya.tv/video/10842 Телеканал «Время», 23 сентября 2013]

В 1972 году как художник-постановщик Теодор Тэжик создал мультфильм «Мастер из Кламси» по мотивам произведения Ромена Роллана «Кола Брюньон», отмеченный призом Парижской синематеки. В 1973 году появились «Немухинские музыканты», в 1977 году — «Старый дом».

В 1974 году также как художник-постановщик, но уже фильмов, работал над первоначальной, уничтоженной версией картины «Раба любви» режиссёра Рустама Хамдамова, над «Сказкой странствий» Александра Митты, получившей премию на Лондонском фестивале экзотических фильмов, совместно с Александром Самулекиным — над фильмом «Кин-дза-дза!» Георгия Данелии, совместно с В. Зенковым — над фильмом «Жена керосинщика» Александра Кайдановского (премия ФИПРЕССИ на МКФ в Амстердаме), над телефильмом «Остров ржавого генерала».

Интересно, что «Кин-дза-дза!» получил только одну международную премию — на кинофестивале в Сан-Пауло, — за изобразительное решение. По словам Тэжика, Георгий Данелия не только не поздравил его с этой победой, но «…даже не уведомил о том, что картина получила награду».

Международные проекты

В 1989 году Теодор Тэжик стал первым российским художником, расписавшим часть Берлинской стены: за два дня им было создано полотно под названием «Большой кремлёвский ветер». Вот как художник раскрывал свой замысел:

…Спасская башня изгибалась, как кипарис, а из её ворот на нас летел мусор, и мы понимали, что это толпа людей, и первым, возглавляя толпу и перелетая через Берлинскую стену, был Горбачёв…

— Из интервью журналисту Сергею Павленко

С 1989 по 1994 год занимался международными гуманитарными проектами: «Русская церковная хоровая музыка в тюрьмах Южной Германии» и «Андреевский крест» для Венецианского карнавала.

Теодор Тэжик был художником-постановщиком видеоклипов: в 1996 году создал клип «Дорога в облака» группы «Браво», в 1997 году — «Гарсон № 2» Б. Гребенщикова.

В 1998 году работал художником в театре «Лицедеи» с Вячеславом Полуниным (спектакль-фантасмагория «Дьябло»).

В 2001 году был главным художником Всемирной театральной олимпиады в Москве.

Тэжик является автором и постановщиком собственных спектаклей — «Дурная бесконечность» (фестиваль «Физических театров» в Токио в 2002 году), «Дурная бесконечность 2» и «Осень империи» (Москва).

«Большая монтажная репетиция»

Художник-новатор, Тэжик всё, даже репетицию, — превращает в событие, а подготовка спектакля у него становится самостоятельным действием. Так, в конце января 2005 года в Центре Вс. Мейерхольда он реализовал проект «Большая монтажная репетиция». Началось всё с того, что Тэжик задумал вывезти свою «Дурную бесконечность» на фестиваль в Эдинбурге. Для этого необходимо было снять предлагаемую постановку на камеру и подготовить заявку, поэтому название «Большая монтажная репетиция» нужно было понимать буквально. Два дня в освобожденном от кресел зале Центра Вс. Мейерхольда были выставлены странные объекты — гигантские волынки, «звуковые стробоскопы», надувные объекты — с которыми пластические актеры взаимодействовали «по мере сил, возможностей и фантазии» — импровизировали. К участию в «Большой монтажной репетиции» были привлечены Вячеслав Полунин, Дмитрий Дибров, скрипачка Татьяна Гринденко со своим ансамблем «Opus Post», волынщик дядя Вова Лазерсон, музыкант-перкуссионист Марк Пекарский и другие, в том числе актёр японского театра Буто. На фоне такого сложносочиненного действа собственно прохождение заявки на международный фестиваль в Эдинбурге становилось малозначимым событием.

«Трансформаторная будка»

С 1993 года Теодор Тэжик — владелец учреждения культуры «Галерея проект Андреевский крест», заброшенного здания трансформаторной подстанции на Студенческой улице, переделанного в музей-мастерскую. Это здание, оказавшееся ненужным после перехода стоящих рядом домов со 127 на 220 вольт, после внутренней реконструкции стало для Тэжика не только студией, но и домом. По словам журналистки и писательницы Дины Радбель, «Теодор Тэжик сочинил мир планеты Плюк в фильме „Кин-дза-дза“ и придумал свой собственный — в бывшей трансформаторной будке». «Трансформаторная будка» — популярное место для съёмок сюжетов о его творчестве.

Опера, балет и музыка

С 1985 года Теодор Тэжик сотрудничает с хореографами Сергеем Бобровым и Илзе Лиепа — спектакли «Антигона» («Дочь Эдипа») и «Федра», балет «Весна священная» (2010) на музыку Игоря Стравинского.

В 2008 году своё 30-летие Красноярский театр оперы и балета отметил концертом-феерией «Магический свет». Идея художественного воплощения программы, в которой в неожиданной форме были поданы самые известные балетные и вокальные номера, принадлежала Теодору Тэжику. В этом же году была показана новая версии рок-оперы «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» композитора А. Рыбникова, в которой сценография, костюмы и эффекты создавались им же.

В том же 2008 году совместно с армянским музыкантом и композитором Дживаном Гаспаряном построил дудук в пять раз больший обычного. Целью этого проекта было создание подобия иерихонской трубы.

Осенью 2009 года спектакль пермского «Театра-Театра» «Жизнь человека», созданный Тэжиком в сотрудничестве с режиссёром Борисом Мильграмом и композитором Владимиром Чекасиным, был номинирован на национальную премию «Золотая маска».

В 2012 году в Красноярском театре оперы и балета состоялась премьера оперы Рихарда Штрауса «Электра», где художником-постановщиком был Теодор Тэжик.

В 2014 году был приглашён Астраханским театром оперы и балета в качестве художника-постановщика сценическо-хореографической кантаты «Carmina Burana» (Бойренские песни) на музыку Карла Орфа. Премьера состоялась в октябре 2014 года и вызвала большой интерес публики и специалистов. О своей работе над «Carmina Burana» Теодор Тэжик сказал так:

Это жесткий визуальный аскетизм и существование в нём заблудших в истории душ. Нет ни героев, ни жертв… Есть только течение времени и его музыкальное выражение. Обостренный интерес к этому произведению на сегодняшний день снова показывает, что слушатель-зритель по-прежнему загипнотизирован этим произведением, которое ставит больше вопросов, чем дает ответов…

— Видеоконференция с художником

Театр в Полях

В настоящее время в чешской Богемии, в местечке Брестяны у города Злонице, где в 1854—1857 годах обучался теории музыки, игре на альте, фортепиано и органе чешский композитор Антонин Дворжак, при поддержке Министерства культуры Чешской Республики и частных компаний России, Чехии и США, Теодор Тэжик по своему проекту трансформирует исторический памятник — здание самого большого в Европе зернохранилища (называемого на чешский манер «сыпкой»), построенного в 1730 году и принадлежавшего семье Кинских, — в благоустроенный культурный центр «Театр в Полях». Возведена крыша, установлен уникальный орган.

На странице в Facebook, посвящённой данному проекту, сообщается, что

«…здание обладает архитектурными и акустическими свойствами, позволяющими создать уникальную театральную площадку, сохранив внутреннюю деревянную конструкцию, проёмы окон, деревянные лестницы и переходы. Театр также является идеальным нестандартным пространством, позволяющим организацию выставок, концертов, семинаров и мастер классов».

Ближайшей задачей «Театра в Полях» в Злонице, становящегося беспрецедентной театральной площадкой Европы, является постановка на иврите оперы Матти Ковлера «Шабтай Цви» о лжемессианской фигуре этого каббалиста и «Цветы зла» на тексты Бодлера.

Так постепенно Тэжик выходит за рамки представлений о себе как о художнике и расширяет пространство своего многогранного творчества до масштабов Вселенной.

Персональные выставки

• East-side gallery (1991, Берлин)
• Галерея Amade (1992, Франкфурт-на-Майне)
• «Дурная бесконечность» (1993, ЦДХ).

Фильмография

год	фильм	участие
1974	Раба любви (1-я версия)	художник-постановщик
1983	Сказка странствий	художник-постановщик
1986	Кин-дза-дза!	художник-постановщик
1988	Жена керосинщика	художник-постановщик

Премии, призы и награды

• 1972 — приз Парижской синематеки за мультфильм «Мастер из Кламси» (1972)
• Премия за изобразительное решение фильма «Кин-дза-дза!» на фестивале в Сан-Пауло.

Ссылки

• [facebook.com/theodortezhik Официальная страница Теодора Тэжика] в социальной сети Facebook
• [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=1&e_person_id=946 Теодор Тэжик] на сайте «Энциклопедия отечественного кино»
• Teodor Tezhik (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [megabook.ru/search?SearchText=тэжик&EntityKind=Article Мегаэнциклопедия Кирилла и Мефодия]
• [kino-cccp.net/publ/18-1-0-29566 Тэжик Теодор Чеславович. Кино СССР]
• [painters.artunion.ru/2-19-1.htm Профессиональный союз художников России]

Отрывок, характеризующий Тэжик, Теодор Чеславович

Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]