Джаспер Тюдор

Джаспер Тюдор англ. Jasper Tudor валл. Siasbar Tudur <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
граф Пембрук
1452 — 1461
Предшественник:	Уильям де Ла Поль
Преемник:	Уильям Герберт
граф Пембрук
1485 — 1495
Предшественник:	Эдуард Плантагенет
Преемник:	титул упразднён
герцог Бедфорд
1485 — 1495
Предшественник:	Джордж Невилл
Преемник:	титул упразднён
лорд Гламорган
1486 — 1495
Рождение:	ок. 1431 Хартфордшир, Англия
Смерть:	21/26 декабря 1495
Место погребения:	Кейшемское аббатство, Сомерсет, Англия
Род:	Тюдоры
Отец:	Оуэн Тюдор
Мать:	Екатерина Валуа
Супруга:	Екатерина Вудвиль

Джаспер Тюдор (англ. Jasper Tudor, валл. Siasbar Tudur), также известен как Тюдор из Хетфилда (англ. Tudor of Hatfield; ок. 1431 — 21/26 декабря 1495) — граф Пембрук 1452—1461, 1485—1495, 1-й герцог Бедфорд с 1485, лорд Гламорган с 1486, юстициарий Южного Уэльса и наместник Ирландии 1486—1494, валлийский военачальник, сторонник Ланкастеров во время войны Алой и Белой розы, второй сын Оуэна Тюдора и французской принцессы Екатерины Валуа, дядя короля Англии Генриха VII.

Биография

С точки зрения закона Джаспер считался незаконнорожденным. Однако благодаря тому, что мать Джаспера, Екатерина Валуа, была вдовой короля Англии Генриха V, Джаспер, как и его старший брат Эдмунд, приходился сводным братом королю Генриху VI.

Родился Джаспер в Хартфордшире около 1431 года. После смерти матери в 1437 году против отца Джаспера, Оуэна Тюдора, началось преследования со стороны Хамфри Глостерского, регента Англии при малолетнем Генрихе VI. В итоге в 1438 году Оуэн был заключён в тюрьму, где пробыл до 1439 года. Его дети, Эдмунд и Джаспер, оказались в Баркингском аббатстве, где заботу о них взяла на себя Екатерина де Ла Поль, сестра графа Саффолка. Там они оставались до марта 1442 года. После этого за их воспитанием стал следить король Генрих VI, в свите которого они состояли.

В 1449 году Джаспер был пожалован в рыцари. В 1452 году Эдмунд и Джаспер были признаны королём Генрихом членами королевской семьи. В этом же году, 23 ноября, Джасперу был пожалован титул графа Пембрука. 5 января 1453 года Джаспер вместе с Эдмундом, получившим титул графа Ричмонда, принёс в Тауэре королю инвеституру за свои владения, а 20 января братья были представлены парламенту. Благодаря этому они вошли в состав английской знати. Кроме титула Джаспер получил богатые поместья в Пембруке, в Силгерране и Лэнстэфан на юго-западе Уэльса, что принесло ему неплохой доход.

После того, как летом 1453 года король Генрих тяжело заболел, Джаспер сблизился с Ричардом, герцогом Йоркским, с которым его, судя по всему, связывали дружеские отношения. Однако после выздоровления Генриха в конце 1454 года Джаспер отказался последовать за Ричардом, покинувшим Лондон. 22 мая 1455 года Джаспер участвовал в битве при Сент-Олбансе, в которой армия Ричарда Йоркского напала на армию короля Генриха и устроила резню. При этом Генрих был ранен. В разразившейся после этого войне, позже получившей название Войны Алой и Белой розы, Джаспер, несмотря на дружеские отношения с Ричардом, вместе со старшим братом оказался на стороне Генриха VI.

После смерти Эдмунда Тюдора в 1456 году стал ближайшим советником Генриха VI, у которого пользовался непререкаемым авторитетом. Вдова Эдмунда, Маргарет Бофорт, перебравшаяся в замок Пембрук под защиту брата покойного мужа, 28 января 1457 года родила сына, Генриха, получившего отцовский титул графа Ричмонда. Его опекуном стал Джаспер.

В 1457 году король Генрих VI назначил Джаспера юстициарием Уэльса. При этом ему пришлось там столкнуться с Уильямом Гербертом, сторонником Йорков, которого Джаспер захватил в плен. К апрелю 1457 года Джаспер смог распространить своё влияние на Южный и Западный Уэльс, где он стал коннетаблем замков Аберистуит, Кармартен и Каррег Сеннен, которые до этого подчинялись Ричарду Йоркскому. Также Джасперу удалось наладить отношения с валлийской знатью. В это же время Джаспер сблизился с Хамфри Стаффордом, герцогом Бекингемом, с котором у него были общие интересы. Их союз был позже скреплён браком Маргарет Бофорт и Генри Стаффордом, одним сыновей герцога Бекингема.

В 1459 году Джаспер стал кавалером Ордена Подвязки. 12 октября он принял участие в битве при Ладфорд-Бридже, в которой йоркистская армия была разбита.

В 1460 году Джасперу удалось захватить имевший важное стратегическое значение замок Денби, который был опорным пунктом Ричарда Йоркского в Северном Уэльсе. Джасперу удалось удержать замок и после того, как в конце июня Ричард Невилл, граф Уорик, разбил армию Генриха VI, причём сам король попал в плен, а герцог Бекингем, союзник Джаспера, погиб.

30 декабря в битве при Уэйкфилде набранная в Шотландии армия королевы Маргариты Анжуйской, жены Генриха VI, разбила Ричарда Йоркского, причём сам он погиб. В то же время Джасперу удалось собрать в Уэльсе армию, которую он двинул на помощь Маргарите. Однако 3 февраля 1461 года армия Джаспера разбита в битве при Мортимерс-Кросс Эдуардом Йоркским, графом Марч, наследником покойного герцога Ричарда. Многие военачальники попали в плен и были обезглавлены, в том числе и отец Джаспера, Оуэн Тюдор. Сам Джаспер смог избежать плена и бежал в Уэльс.

17 февраля 1461 года армия Маргариты при Сент-Олбансе разбила графа Уорика. Однако уже 29 марта Эдуард в битве при Таутоне разбил и армию Маргариты, после 4 марта был провозглашён королём Англии под именем Эдуарда IV. Выжившие сторонники Ланкастеров, в том числе и Джаспер, были лишены всех владений и должностей. Также Джаспер был лишён членства в Ордене Подвязки.

Юстициарием Уэльса был назначен Уильям Герберт, который в конце августа двинулся в Уэльс. Вскоре ему удалось захватить все владения Джаспера, в том числе и замок Пембрук, в котором находился малолетний Генрих Ричмонд, оказавшийся с этого времени под опекой Уильяма Герберта и его жены, Анны Девере. Джаспер бежал в Шотландию, где обосновались сторонники Ланкастеров.

Последующие девять лет Джаспер провёл в изгнании, будучи одним из самых деятельных эмиссаров, которые боролись за восстановление Ланкастеров на английском троне. В 1462 году он был в Бретани, готовясь вторгнуться в Англию во время восстания, которое должен был поднять Джон де Вер, граф Оксфорд, но заговор был раскрыт, а его лидеры казнены. После известия о провале восстания Джаспер поспешил во Францию на встречу с королём Людовиком XI, куда в апреле прибыла королева Маргарита Анжуйская. Оттуда он отправился в Эдинбург, где в это время жил Генрих VI, откуда в июне отбыл во Фландрию. После этого Джаспер вернулся во Францию, где велись переговоры между Маргаритой и Людовиком IX. 24 июня между Ланкастерами и Людовиком был заключён тайный договор, в котором Людовик предоставил денежную помощь для восстановления Генриха VI на английском троне в обмен на Кале. Осенью Джаспер участвовал во вторжении ланкастерской армии из Шотландии, однако цели оно не достигло. Последующие попытки Маргариты и Джаспера получить у короля Франции дополнительные деньги успехом не увенчались, а летом 1463 года Людовик XI заключил мир с Эдуардом IV. После этого Джаспер вернулся в Шотландию. Он поддерживал своего сводного брата Генриха VI, однако в 1465 году тот попал в плен к Эдуарду IV и был заключён в Тауэр.

В 1468 году Эдуард IV заключил союз с герцогами Бретани и Бургундии, что вызвало озабоченность короля Франции. Желая разбить этот союз, Людовик XI выделил в июне Джасперу деньги, чтобы тот мог вторгнуться в Уэльс, однако сумма была очень незначительна. Но Джаспер смог увеличить армию в Северном Уэльсе и в конце июня захватил Денби. Обеспокоенный Эдуард IV велел Уильяму Герберту захватить крепость Гарлек. Уильям смог собрать большую армию, которая 14 августа захватила крепость. Хотя Джасперу удалось бежать в Бретань, Эдуард IV 8 сентября наградил Уильяма Герберта, передав тому во владение графство Пембрук.

Весной 1469 года произошел разрыв между Ричардом Невиллом, графом Уориком, и Эдуардом IV. 26 июля Ричард в битве при Эджкоут-Муре разбил королевскую армию, которую командовал новый граф Пембрук, а самого его казнил. Разладом среди бывших союзников поспешили воспользоваться Ланкастеры. В это время Джаспер жил при дворе короля Франции, который старался не допустить Англо-Бургундского союза. Туда же в мае 1470 года прибыл граф Уорик. С французской помощью Ричард Невилл смог собрать армию, с которой высадился в Девоне. Вместе с ним был и Джаспер, который после высадки отправился в Уэльс, планируя там набрать армию для поддержки графа Уорика. Там же он встретился со своим племянником, Генрихом, графом Ричмондом.

Эдуард IV, находившийся в это время в Йоркшире, узнав о наступлении армии Уорика, бежал в Голландию. Ричард Невилл вошёл 6 октября в Лондон, где освободил из плена Генриха VI, который вновь был провозглашён королём. Джаспер был назначен наместником в Уэльсе от имени Эдуарда, принца Уэльского, сына Генриха VI. Также Джасперу были возвращены конфискованные владения и титулы, также ему были переданы часть валлийских владений казнённого герцога Бекингема, а также лорда Поуиса, наследники которых были ещё малы. Джаспер отправился в Южный Уэльс, желая вновь подчинить его Ланкастерам. Кроме того, зимой 1470/1471 года ему были даны чрезвычайные военные и государственные полномочия.

Но 12 марта 1471 года в Йоркшире высадился Эдуард IV, который с большой армией двинулся к Лондону. 14 апреля в битве при Барнете он разбил графа Уорика, который при этом погиб, после чего Эдуард захватил и Лондон. Генрих VI вновь попал в плен. Маргарита Анжуйская с сыном Эдуардом в это время направлялась из Франции в Англию. Узнав о случившемся после высадки Уэймуте, она собрала армию, с которой двинулась в Уэльс, чтобы объединиться с армией Джаспера. В погоню за ней двинулся Эдуард IV, который догнал армию Маргариты и разбил её 4 мая в битве при Тьюксбери. Среди погибших был и единственный наследник Генриха VI, принц Уэльский Эдуард, а Маргарита Анжуйская попала в плен. 6 мая был казнён ещё один представитель дома Ланкастеров — бездетный Эдмунд Бофорт, титулярный герцог Сомерсет, захваченный в плен в битве при Барнете. А 21 мая при туманных обстоятельствах в Тауэре умер король Генрих VI, а с ним угасла династия Ланкастеров.

Джаспер, двигавшийся на встречу с Маргаритой, добраться до неё не успел. Он узнал о случившемся около Чепстоу. Там он разбил одного из сторонников Йорков, Роджера Вогена из Брекнокшира, а его самого казнил, затем он отступил в Пембрук, где оказался окружён армией зятя казнённого Вогена, Моргана Томаса, внука Гриффида Николаса, владевшего Юго-Восточным Уэльсом в 1450-е годы. Однако с помощью брата Моргана, Томаса, Джасперу удалось освободиться из окружения. Для того, чтобы расправиться со сторонниками Ланкастеров в Уэльсе, Эдуард IV отправил туда армию под командованием Уильяма Герберта, нового графа Пембрука. Узнав об этом, Джаспер и его племянник Генрих попытались бежать во Францию, однако из-за шторма попали в Бретань. Мать Генриха, Маргарет Бофорт, вместе с мужем предпочли договориться с Эдуардом IV.

Последующие годы Джаспер и Генрих жили при дворе Франциска II, герцога Бретонского, став пешками в дипломатической игре королей Франции и Англии. Король Англии Эдуард IV всячески пытался переманить Тюдоров к своему двору, что усилило бы его позиции. Для этого он пытался использовать герцога Франциска II, предлагая тому финансовую помощь. В свою очередь король Франции Людовик XI также желал получить Джаспера, который обладал достаточно высоким авторитетом в государственных делах. Однако все их усилия ни к чему не привели, поскольку герцог Франциск II не желал расставаться с Тюдорами, однако по настоянию короля Людовика он обеспечил им безопасность и охрану. Сначала они жили в замке адмирала Бретани Жана де Келенека, затем их перевезли в Нант. В начале 1474 года Джаспер был переведён в замок Жозелин (около Ванна), а Генрих — во дворец Ларгое, принадлежавший маршалу Бретани Жану де Рье.

В середине 1470-х годов здоровье герцога Франциска II сильно ухудшилось, что привело к началу личных и политических распрей внутри Бретани. В 1475 году Англия и Франция договорились о семилетнем перемирии. Кроме того, в этом же году утонул по пути из Франции в Англию Генри Холланд, герцог Эксетер, внук сестры короля Англии Генриха IV, после чего прекратилась ещё одна ветвь Ланкастеров. В результате Эдуард IV увеличил нажим на герцога Бретани, стремясь заставить его выдать Тюдоров. Для того, чтобы получить согласие Тюдоров, Эдуард предложил женить Генриха Тюдора, за которым он ещё в 1472 году признал право наследования владений матери, на принцессе Елизавете Йоркской. В итоге герцог Франциск II под нажимом согласился переправить Джаспера и Генриха в Англию. В ноябре 1476 года их под усиленной охраной перевезли в Ванн, откуда Генрих был отправлен в порт Сен-Мало. Но в итоге Франциск передумал, а сам Генрих смог укрыться в Сен-Мало. После этого Генрих и Джаспер были переведены в Шато де Лермин. Король Франции также усилил нажим на герцога, но его усилия также успехом не увенчались. Также пыталась заставить вернуться сына в Англию и Маргарет Бофорт, но безрезультатно.

В 1482 году Эдуард IV пересмотрел условия наследования Генрихом матери, поставив условием его возвращение в Англию и лояльности к королю. Однако и это не привело ни к каким результатам.

9 апреля 1483 года умер король Эдуард IV. Ему должен был наследовать старший сын, Эдуард V, однако были представлены документы, по которым брак между Эдуардом IV и Елизаветой Вудвиль, матерью Эдуарда V, был незаконным. 26 июня 1483 года Ричард Глостерский, брат Эдуарда IV, был объявлен королём под именем Ричард III. Смерть Эдуарда привела к тому, что Франциск II Бретонский ослабил контроль за Тюдорами, однако на их положении это практически не сказалось.

Однако вскоре после коронации Ричарда III в Англии начались мятежи знати, что дало Тюдорам надежду на возвращение. Ещё в мае Ричард Глостерский поссорился со вдовой брата, Елизаветой Вудвиль, и её многочисленной роднёй, после чего в Бретань бежал её брат, Эдуард Вудвиль, попросивший убежища при дворе герцога. В это же время Вудвили сблизились с Маргарет Бофорт, матерью Генриха Тюдора, тогда же вспомнили о проекте брака между Генрихом и Елизаветой Йоркской, а сам Генрих с этого момента стал рассматриваться как претендент на английский трон. После того, как в Англии вспыхнуло восстание, которое поднял Генри Стаффорд, герцог Бекингем, Генрих и Джаспер Тюдоры с помощью герцога Франциска собрали армию и попытались высадиться в Англии. Однако этим планам помешал шторм, а вскоре пришли известия о том, что Ричард III подавил восстание, а герцог Бекингем был казнён. После этого Тюдоры вернулись в Бретань. Спасшиеся лидеры восстания также нашли пристанище в Бретани. Вокруг Генриха объединились и английские изгнанники. В итоге Генрих решил рискнуть, бежать из Бретани, где герцог Франциск II собирался выдать Тюдоров Ричарду III, высадиться в Англии и постараться завоевать трон, в чём его поддержал и дядя, Джаспер Тюдор.

В сентябре 1484 года Джаспер отправился в Анжу, вкоре туда же прибыл и Генрих. Новый король Франции Карл VIII, сын умершего в 1483 года Людовика XI, решил поддержать Генриха в его борьбе за трон и выделил ему денежную помощь.

В августе 1485 года армия Генриха Тюдора, в которой был и Джаспер, высадилась в Мил-Бэй в Уэльсе, в бывших владениях Джаспера. Там армия усилилась за счет валлийцев, традиционно поддерживавших Тюдоров. Из Уэльса они двинулись в Англию. 22 августа состоялась битва при Босворте, в которой армия короля Ричарда III была разбита, а сам он погиб. Генрих под именем Генрих VII был провозглашён королём на поле боя и, вступив через некоторое время в Лондон, парламентским постановлением утвердил престол за собой и своими потомками.

В октябре 1485 года Генрих VII даровал своему дяде Джасперу титул герцога Бедфорда. Вскоре Джасперу был возвращён и Пембрук. А вскоре после этого он женился на Екатерине Вудвиль, вдове казнённого Ричардом III герцога Бекингема. Благодаря этому браку он получил контроль над землями Стаффордов. В следующем году Джаспер получил ещё и Гламорган. Также он был назначен юстициарием Южного Уэльса и наместником Ирландии.

В 1487 году Джаспер участвовал в подавлении восстания Ламберта Симнела.

В 1492 году Джаспер был во Франции.

Джаспер умер в декабре 1495 года. Его похоронили в Кейшемском аббатстве в Сомерсете. Вдова Джаспера, Екатерина, вскоре после смерти мужа вышла замуж в третий раз — за Ричарда Уингфилда из Кимболтонского замка.

Брак и дети

Жена: Кэтрин Вудвилл (1458—1497), дочь Ричарда Вудвилла, 1-го графа Риверса, и Жакетты Люксембургской, вдова Генри Стаффорда, 2-го герцога Бекингем. Детей от этого брака не было.

Также Джаспер Тюдор имел двух незаконнорожденных дочерей:

• Элен (ок. 1459 — ?); муж: Вильям Гардинер (ок. 1450 — ?), торговец тканями. Их сыном был Стефан Гардинер, епископ Винчестера
• Джоан; муж: Вильям ап Иэван (ок. 1443 — после 1473)

Литература

• Устинов В. Г. Столетняя война и Войны Роз. — М.: АСТ: Астрель, Хранитель, 2007. — 637 с. — (Историческая библиотека). — 1500 экз. — ISBN 978-5-17-042765-9.
• Ральф А. Гриффитс, Роджер Томас. Становление династии Тюдоров / перевод с английского Константиновой Н. А.. — Ростов-на-Дону: «Феникс», 1997. — 320 с. — (Исторические силуэты). — ISBN 5-222-00062-1.

Ссылки

• [fmg.ac/Projects/MedLands/ENGLAND,%20Kings%201066-1603.htm#_Toc159664209 KINGS of ENGLAND (TUDOR)] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 15 апреля 2010. [www.webcitation.org/61BOZY8i1 Архивировано из первоисточника 24 августа 2011].

Отрывок, характеризующий Джаспер Тюдор

Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.


Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.