Тютюнник, Василий Никифорович

Василий Никифорович Тютюнник (укр. Василь Тютюнник; 17 июля 1890, хутор Кутуржу Хорольского уезда, Полтавская губерния — 19 декабря 1919, Ровно) — украинский военный деятель, генерал-хорунжий (1919).

Офицер русской армии

Родился в крестьянской семье. Окончил четырехклассное Хорольское городское училище, Тифлисское военное училище (1912). Во время учёбы был признан лучшим стрелком из пистолета и винтовки. Служил в 25-м Сибирском стрелковом генерала Кондратенко полку в Иркутске. Участвовал в Первой мировой войне, был начальником команды конных разведчиков полка, участвовал в боях на территории Польше и Белоруссии. В 1917 — капитан, командир батальона 25-й Сибирской стрелковой дивизии. Осенью 1917 возглавил Украинскую раду 2-й армии.

Служба в украинской армии

С марта 1918 — в украинской армии, помощник начальника отдела Генерального штаба. Находился на военной службе и в период правления гетмана П. П. Скоропадского, одновременно будучи членом оппозиционного Украинского национального союза и участвуя в подготовке антигетманского восстания, сторонником Симона Петлюры. С ноября 1918 был заместителем начальника Генштаба — начальником оперативного отдела (в войсках Директории, провозгласившей создание Украинской народной республики (УНР)), участвовал в походе на Киев, завершившемся свержением гетманской власти.

В конце мая 1919 украинская армия находилась на грани краха, ведя одновременно боевые действии против Красной армии и польских войск, а под властью украинской Директории оставалась территория, не превышающая нескольких десятков квадратных километров. В это время В. Тютюнник разработал план прорыва войск УНР в направлении Проскурова («Проскуровская операция»), которая началась 1 июня 1919. В её результате удалось отбить у Красной армии города Проскуров, Каменец-Подольский (в котором разместились правительственные органы УНР) и ряд других.

Командующий армией

После успеха Проскуровской операции — начальник штаба армии УНР, а через месяц — командующий армией. Генерал-хорунжий армии УНР. С августа 1919, одновременно, — командующий Восточной группой объединённых армий УНР и ЗУНР. В августе 1919 войскам под командованием Тютюнника удалось отбить у Красной армии города Винница и Жмеринка. Однако уже в ноябре того же года они потерпели поражение от наступавших ВСЮР генерала А. И. Деникина.

17 — 22 ноября 1919 года руководил обороной Проскурова от ВСЮР. Автор плана Зимнего похода войск УНР 1919—1920. Однако перед его началом заболел тифом, от последствий которого скончался от разрыва сердца в Ровно.

Современники отмечают, что Тютюнник, планируя операции, любил рисковать. С коллегами был «горяч и резок», импульсивен и неуживчив, иногда груб. Проявил себя как самый талантливый полководец УНР, выступал за ведение боевых действий до последней возможности. В отличие от ряда других украинских военачальников, не стремился конкурировать с Симоном Петлюрой.

На могиле генерала Тютюнника в Ровно в 1930-е годы на средства учащихся Ровенской украинской частной гимназии был установлен памятник, реставрированный в 1992. В 2001 на здании Ровенского военного госпиталя, где скончался Тютюнник, был установлена мемориальная доска.

Дополнительная информация

Кроме Василия Тютюнника в армии УНР был его однофамилец, генерал-хорунжий Юрий Тютюнник (1891—1930) [www.kino-teatr.ru/kino/screenwriter/sov/38981/bio/].

Источники

• Данные о боевых действиях армии УНР хранятся в фонде Петлюровской библиотеки (РГВА. Ф. 271k, Оп. 1, Д. 57-59).

Ссылки

• [old.kv.com.ua/index.php?rub=53&number_old=3372 Командарм Украинской народной республики]
• [history.franko.lviv.ua/IIIt_2.htm Биография]
• [hrono.rspu.ryazan.ru/biograf/bio_u/ukraina.html Биография]

Отрывок, характеризующий Тютюнник, Василий Никифорович

– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.