Тяжёлый песок (телесериал)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Тяжелый песок (телесериал)»)
Перейти к: навигация, поиск
Тяжёлый песок
В ролях

Ирина Лачина
Александр Арсентьев

Страна

Россия

Количество серий

16

Производство
Продюсер

Дмитрий Барщевский

Режиссёр

Антон Барщевский
Дмитрий Барщевский

Сценарист

Наталья Виолина
Леонид Зорин

Трансляция
На экранах

с 2008

Ссылки
IMDb

ID 1296082

«Тяжёлый песок» — телесериал по одноименному роману Анатолия Рыбакова.

Сериал начал сниматься в 2003 году, однако съёмки вскоре прервались и были возобновлены только в 2006 году. Премьера в России состоялась на Первом канале через 5 лет после начала съёмок — в октябре 2008 года.





Сюжет

Пролог. 2008-й год, из Базеля в Москву едет женщина по имени Ольга Львовна - известный швейцарский врач. У нее попросили разрешения снять фильм о ее семье и она едет на киностудию с рассказом о нелегкой судьбе ее родных.

В городок Сновск из Швейцарии приезжает известный Базельский врач Леон Ивановский вместе с сыном Яковом. Леон хочет показать сыну город, где родился и провёл своё детство. В Сновске Яков знакомится с Рахилью Рахленко и молодые люди влюбляются. Отец Якова не поддерживает решение сына жениться на Рахиль так как женитьба на девушке из небогатой семьи маленького городка может помешать желанию отца сделать из сына известного врача Здесь же в в Сновске в Якова влюбляется дочь местной портнихи Зина Горобец, но ее любовь так никогда не станет взаимной. В Зину в свою очередь безответно влюблен местный книжный лавочник - поляк Адам Голубинский. Его ненависть к Якову Ивановскому еще сыграет свою зловещую роль в судьбе семьи.

Яков уезжает обратно домой в Базель но обещает переписываться почти каждый день, и спустя год вернувшись в Сновск делает Рахиль предложение. После свадьбы молодожёны уезжают в Швейцарию, где Рахиль рожает сына, которого называют Лев. Однако Рахиль испытывает трудности ностальгии живя в Базеле плюс косые взгляды родственников и великосветских базельских друзей семьи Ивановских, и спустя небольшое время вместе с сыном возвращается в Сновск.

Яков сильно скучает по своей жене и оправдывая страхи отца жертвует карьерой и едет к жене на Украину. Здесь молодая семья переживает трудные времена, но несмотря на все сложности сохраняют свою любовь[1]. Сначала Якову придется пережить презрительное отношение семьи Рахили к себе - привыкший к роскоши он с трудом приспосабливается к жизни в украинской деревне и постоянно подвергается насмешкам старшего брата Рахили - Иосифа. Работать сапожником у него не получается - и Иосиф через жену своего друга Кусиела Плоткина, кокетливую Риву пристраивает его в мясную лавку. Когда начинается Первая мировая война, Якова не призывают на фронт, хотя он готов идти сражаться за Россию - но ему как потенциальному немцу на фронт путь заказан. Он остро переживает это - но любовь Рахили сглаживает его переживания. За это время у него рождается еще один ребенок, Люба - а в 20-е годы семья Ивановских-Рахленко обзаводится еще двумя детьми: сыном Генрихом и дочерью Диной.

Наступают 30-е годы, НЭП закончился и Яков отныне работает на мебельной фабрике главным бухгалтером. Ивановские - уважаемая в городе семья. Однажды в неторопливый уклад сновской жизни врывается невероятное событие - концерт великого скрипача Гринберга. Уроженец этих мест, он, спустя годы, решает навестить родной город. Вместе с музыкантом приезжают его жена, итальянская оперная звезда Изабель Бендетти, и друг - грузинский художник. Что-то магическое и необъяснимое вспыхивает между Котэ и Рахилью… Тем временем подросший старший сын Ивановских Лева уезжает в Чернигов в надежде сделать большую партийную карьеру. Тем временем . Они влюбляются друг в друга, Лева становится отцом для дочери Елены Моисеевны Олечки но их счастье недолго - на дворе 1937 год и над Еленой Моисеевной и Левой нависает угроза ареста. Чтобы избежать позора и публичного судилища - Елена уговаривает Льва покончить жизнь самоубийством. Маленькой Олечке и ее нянечке Анне Егоровне ничего не остается, как поехать в Сновск и просить приюта у семьи Ивановских. Вначале Рахиль подчеркнуто холодна к приемной внучке - ведь это из-за нее погиб ее старший сын, кроме того, еще раньше Елена Моисеевна подчеркнуто отказала в помощи по делу Якова Ивановского но со временем ее сердце оттаивает. Анна Егоровна устраивается учительницей в местную школу.

Яков Ивановский арестован - репрессии 1937-го добрались и до Сновска. Определенная Якову государством адвокат Велембицкая фактически бездействует. Продавая из дома последние вещи, Рахиль решает нанять известного адвоката из Чернигова - Сергея Терещенко, который в юности был безнадежно влюблен в Рахиль. Повернув линию защиты, Сергей подает суду дело, как хозяйственное, доказав, что те, кто написал донос на Якова сами являются ворами и расхитителями. Яков оправдан - Рахиль благодарит Сергея. Сновск вместе с Генрихом Ивановским приезжает Герой Советского Союза летчик Соколов и юная Дина Ивановская узнает, что такое любовь с первого взгляда…

1941 год. В Рахиль и Яков празднуют 30-летие своей свадьбы. Приехавшая из Ленинграда в родной город старшая дочь Ивановских Люба знакомит семью со своим мужем архитектором Владимиром Толмачевым и их сыном Игорем, который оставлен в Сновске погостить на лето. Они счастливы в окружении детей и внуков. Летчик Соколов ухаживает за Диной. Они прощаются на рассвете 22 июня 1941 года, Вадим обещает через год обязательно за ней вернуться. В Сновск входят немцы. Всё еврейское население города переселяется в гетто. Пытаясь спасти свою жизнь, Адам Голубинский идет служить к немцам. Каждый вынужден сделать свой выбор. Рушатся семьи и судьбы. Малодушие соседствует с отвагой. Предательство с мужеством. Судьба маленькой Олечки снова висит на волоске. У нее на глазах казнят Анну Егоровну – русскую няню, которая спасала её ценой собственной жизни. Давний друг и сосед Ивановских Иван Карлович ручается перед немцами за Якова, и того берут на работу кладовщиком в депо. Появляется призрачная надежда на спасение всей семьи...Действия немецкой армии переходят в решительную фазу. Невестка Фриды, подруги Рахиль готовится родить ребенка, но по законам рейха подобное карается смертной казнью. Ребенок вместе с матерью гибнет от автоматной очереди, едва родившись. Кроме того, партизаны становятся свидетелями массовых расстрелов в соседней деревне. Очевидно, что следующими жертвами будут жители Сновска. Иосиф Рахленко угрожает своей племяннице Дине разоблачением и та в отчаянии убивает его…. Партизаны крадут оружие с немецкого склада. Пытаясь избежать массового расстрела людей, Яков Ивановский сознается Ле Курту, что это он пустил партизан в депо. Комендант Сновска оберштурмбанфюрер СС Штальбе рвет и мечет - он приказывает казнить всех, причастных к диверсии. На центральной площади Сновска на глазах у Рахили казнят ее мужа Якова, Ивана Карловича, соседей и друзей Ивановских семью белорусов Сташенков. Потерявшая дочь и мужа Рахиль, поднимает гетто на восстание, в разгар которого она приказывает внукам Олечке и Игорьку бежать по деревенской дороге в соседнее село. Дети успевают спастись, восстание жестоко подавлено - Рахиль и ее престарелый отец Авраам гибнут.

Эпилог. Ольга Львовна рассказывает зрителю чем дальше закончилась история их семьи - выжить удалось только ей и ее двоюродному брату Игорю. Мать Игоря Люба Ивановская умерла от голода в Ленинградскую блокаду и воспитанием детей занялся Владимир Толмачев - еще несколько лет после войны он искал детей по всему СССР. Генрих Ивановский погиб в небе над родным городом, Вадим Соколов остался жив, получил вторую Звезду Героя, но так и не женился, сохранив верность Дине. Доживя до начала 90-х годов и работая врачом в ленинградской больнице, Оля узнала о том, что Эльфрида (ее прабабушка) завещала своим потомкам половину состояния семьи Ивановских при одном условии - они должны ответить на вопрос о том, как в семье называли маленького Леву (приемного отца Оли). Только Оля, из всех оставшихся на тот момент в живых знала правильный ответ - Абрикосик. Она уехала в Швейцарию и унаследовала клинику своего прадеда Леона Ивановского. Так случилось, что она единственная, кто в семье Ивановских-Рахленко продолжил врачебную династию - младший сын Ивановских Марк стал автогонщиком. В финале также сказано, что место захоронения Рахили так и не найдено и что в местных сновских лесах то и дело в сильную жару появляется ее лик, как знак благословения влюбленным.

В ролях

Съёмочная группа

Награды

Напишите отзыв о статье "Тяжёлый песок (телесериал)"

Примечания

  1. Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>; для сносок briefly не указан текст

Ссылки

  • [www.1tv.ru/news/about/152169 В сентябре 2009 года кинороман «Тяжёлый песок» был награждён премией ТЭФИ в номинации «Лучший режиссёр художественного фильма/сериала»]
  • [booknik.ru/context/?id=27782 Ты в облаке тумана — я в туче пыли, милый. Жизнь и смерть в сериале «Тяжёлый песок».]
  • [text.newlookmedia.ru/?p=2162#more-2162 Экранизация романа]

Отрывок, характеризующий Тяжёлый песок (телесериал)

(подписал) Александр». ]


13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.