Тяжёлая атлетика на летних Азиатских играх 1974

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Соревнования по тяжёлой атлетике на летних Азиатских играх 1974 проходили во Дворце спорта Арьямехр (Тегеран) со 2 по 5 сентября 1974 года. В их рамках также прошёл 6-й чемпионат Азии по тяжёлой атлетике.



Общий медальный зачёт

 Место   Страна  Золото Серебро Бронза Всего
1 Иран Иран 10 11 3 24
2 Япония Япония 10 1 6 17
3 Республика Корея Республика Корея 3 3 2 8
4 КНДР КНДР 2 5 4 11
5 КНР КНР 1 4 1 6
6 Бирма 1 2 2 5
7 Израиль Израиль 0 1 4 5
8 Ирак Ирак 0 0 4 4
9 Пакистан Пакистан 0 0 1 1
Всего 27 27 27 81

Медалисты

Дисциплина Золото Серебро Бронза
До 52 кг
Рывок Аунг Гьи
Бирма
Мохаммад Насири
Иран
Масамото Такэути
Япония
Толчок Мохаммад Насири
Иран
Пак Дон Гён
КНДР
Масамото Такэути
Япония
Сумма Мохаммад Насири
Иран
Аунг Гьи
Бирма
Масамото Такэути
Япония
До 56 кг
Рывок Кэнкити Андо
Япония
Тин Сеин
Бирма
Чэнь Маньлинь
Китай
Толчок Кэнкити Андо
Япония
Чэнь Маньлинь
Китай
Хан Гён Си
КНДР
Сумма Кэнкити Андо
Япония
Чэнь Маньлинь
Китай
Хан Гён Си
КНДР
До 60 кг
Рывок Кадзумаса Хирай
Япония
Сон Сун Лим
КНДР
Кхин Мьинт
Бирма
Толчок Кадзумаса Хирай
Япония
Ум Джун Гук
КНДР
Сон Сун Лим
КНДР
Сумма Кадзумаса Хирай
Япония
Сон Сун Лим
КНДР
Кхин Мьинт
Бирма
До 67,5 кг
Рывок Вон Син Хи
Республика Корея
Насролла Дехнави
Иран
Такахиро Наката
Япония
Толчок Вон Син Хи
Республика Корея
Насролла Дехнави
Иран
Мун Сок Джун
КНДР
Сумма Вон Син Хи
Республика Корея
Насролла Дехнави
Иран
Такахиро Наката
Япония
До 75 кг
Рывок Эцуо Мицуиси
Япония
Ан Вон Гён
КНДР
Мехди Аттар-Ашрафи
Иран
Толчок Ан Вон Гён
КНДР
Мехди Аттар-Ашрафи
Иран
Мухаммад Аршад Малик
Пакистан
Сумма Ан Вон Гён
КНДР
Эцуо Мицуиси
Япония
Мехди Аттар-Ашрафи
Иран
До 82,5 кг
Рывок Суэо Фудзисиро
Япония
Эбрахим Пурдежан
Иран
Ли Чун Сик
Республика Корея
Толчок Суэо Фудзисиро
Япония
Эбрахим Пурдежан
Иран
Бадр Яссин
Ирак
Сумма Суэо Фудзисиро
Япония
Эбрахим Пурдежан
Иран
Бадр Яссин
Ирак
До 90 кг
Рывок Цянь Юйкай
Китай
Али Вали
Иран
Ади Брана
Израиль
Толчок Али Вали
Иран
Цянь Юйкай
Китай
Ади Брана
Израиль
Сумма Али Вали
Иран
Цянь Юйкай
Китай
Ади Брана
Израиль
До 110 кг
Рывок Хушанг Каргарнеджад
Иран
Шломо Бен-Лулу
Израиль
Юн Сук Вон
Республика Корея
Толчок Хушанг Каргарнеджад
Иран
Юн Сук Вон
Республика Корея
Ёдзи Ивасаки
Япония
Сумма Хушанг Каргарнеджад
Иран
Юн Сук Вон
Республика Корея
Шломо Бен-Лулу
Израиль
Свыше 110 кг
Рывок Акбар Шокроллахи
Иран
Хван Хо Донг
Республика Корея
Хафез Хасани
Иран
Толчок Хафез Хасани
Иран
Акбар Шокроллахи
Иран
Сухаил Халил
Ирак
Сумма Акбар Шокроллахи
Иран
Хафез Хасани
Иран
Сухаил Халил
Ирак



Напишите отзыв о статье "Тяжёлая атлетика на летних Азиатских играх 1974"

Отрывок, характеризующий Тяжёлая атлетика на летних Азиатских играх 1974

– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…