Deutschland (1931)
«Дойчланд» (позднее переименован в «Лютцов», нем. Lützow) — немецкий тяжёлый крейсер[1]. Головной корабль первой послевоенной серии немецких тяжёлых крейсеров. Принимал участие в боевых действиях Второй мировой войны.
Содержание
Постройка
Заложен 9 февраля 1928 года, спущен 19 мая 1931 года, вошёл в строй 1 апреля 1933 года. Первый крупный военный корабль, заложенный в Германии после поражения в Первой мировой войне. Решение о постройке стало предметом политической дискуссии. Было принято в результате неудачного общегерманского референдума о запрещении создания корабля, инициированного Коммунистической партией Германии.
25 января 1940 года переименован в «Лютцов» (нем. Lützow), так как Гитлер опасался нежелательного пропагандистского эффекта в случае, если корабль, названный в честь Германии, будет потоплен союзниками.
Довоенная служба
В первой половине 1930-х годов «Дойчланд», как самый современный и мощный корабль германского флота, широко привлекался для показа флага, совершая заграничные визиты. Не обошлось и без немецких высоких гостей — в апреле 1934 года на крейсере побывал Адольф Гитлер. Учения также занимали немало времени и позволили выявить и устранить проблемы с дизелями.
Участие в гражданской войне в Испании
В 1936—37 годах «Дойчланд» действовал в испанских водах, формально наблюдая за соблюдением нейтралитета, а фактически поддерживая франкистов. 28 мая 1937 года его атаковала республиканская авиация (в действительности самолётом, атаковавшим «Дойчланд», управлял советский лётчик Николай Остряков, но по политическим причинам в официальном сообщении об этом были указаны «испанцы» Ньера и Мендиола). Крейсер получил два бомбовых попадания, на борту возник пожар, погибло 27 моряков, ещё около ста были ранены (ещё четверо впоследствии скончались от ран)[2].
Вторая мировая война
«Дойчланд» вышел в Атлантику 23 августа 1939 года, ещё до начала Второй мировой войны. Вскоре после открытия военных действий была начата борьба с судоходством Великобритании. Крейсерство оказалось малоудачным — после потопления двух судов общим тоннажем около 7000 брт[3], 15 ноября 1939 года корабль был вынужден вернуться в Германию из-за проблем с силовой установкой и неисправности бортового гидросамолёта.
В начале 1940 года тяжёлый крейсер «Дойчланд» был переименован в «Лютцов» (Lützow)[4] в связи с продажей в СССР недостроенного тяжёлого крейсера «Лютцов» типа «Адмирал Хиппер».
В апреле 1940 года «Лютцов» участвовал в захвате Норвегии, действуя против Осло, и 9 апреля получил 3 попадания 150-мм снарядов в ходе дуэли с береговыми батареями. При возвращении домой 11 апреля 1940 года был атакован британской ПЛ «Спирфиш» (англ. Spearfish) и получил торпедное попадание в кормовую часть.
После ремонта 13 июня 1941 года пытался прорваться в Атлантику, но был повреждён торпедой с британского самолёта. После продолжительного ремонта «Лютцов» перешёл в Тронхейм, далее в Нарвик. Выходил в море для атаки конвоя PQ-17, но попал в навигационную аварию — столкнулся с грунтом. 31 декабря 1942 года совместно с тяжелым крейсером Admiral Hipper атаковал в Баренцевом море британский конвой JW-51B, направлявшийся в СССР. Британский эскорт конвоя, состояший из легких судов, успешно отразил атаку, что вызвало гневную реакцию Гитлера, едва не окончившуюся ликвидацией всех тяжелых единиц надводного флота Германии. Намечавшееся участие в операции против Шпицбергена в сентябре 1943 года было сорвано неполадками с дизелями.
В конце сентября 1943 года ушёл из Норвегии в Киль. После очередного ремонта числился учебным кораблём, а затем был включён в состав 2-й боевой группы, оказывавшей огневую поддержку частям вермахта в Прибалтике. 16 апреля 1945 года, находясь в Свинемюнде, попал под налёт британских ВВС и получил тяжёлые повреждения. Корабль сел на грунт, но продолжал вести огонь главным калибром. При приближении советских войск был 4 мая 1945 года взорван экипажем.
Советские спасатели подняли «Лютцов» и 26 сентября 1946 года он даже был включён в списки ВМФ СССР, но восстановление основательно разрушенного корабля было признано нецелесообразным. 22 июня 1947 года корпус «Лютцова» был потоплен в ходе учений Балтийского флота.
Повреждения
Во время Второй мировой войны крейсер неоднократно подвергался атакам английских ВМС и ВВС, получал повреждения, но после ремонтов возвращался в строй. В частности, в апреле 1945, находясь на базе в Свинемюнде, крейсер был атакован 6-тонными бомбами Tallboy. От полученных пробоин корабль лег на дно, но вскоре был поднят.
4 мая 1945 года был затоплен командой. После окончания войны поднят советскими ВМС и в дальнейшем использовался как мишень на стрельбах Балтийского флота. Окончательно затоплен в Балтийском море в 1949.
Напишите отзыв о статье "Deutschland (1931)"
Примечания
- ↑ По политическим соображениям, германский ВМФ присвоил кораблю нестандартный класс «броненосец» (нем. Panzerschiff). В английской классификации получил название «карманный линкор» (англ. pocket battleship). В феврале 1940 года немецкая классификация была изменена на тяжелый крейсер
- ↑ Список погибших и краткое изложение боя [www.denkmalprojekt.org/misc_laender/gib_pzkr_deutschland_1937.htm www.denkmalprojekt.org] (нем.)
- ↑ 5.10.1939 — брит. «Стоунгейт» (5044 тонны) и 17.10.1939 — норв. пароход «Лоренц В. Хансен» (1918 тонн)
- ↑ [wunderwaffe.narod.ru/Magazine/BKM/Karm_BB/04.htm Броненосные корабли типа Дойчланд (А. А. Михайлов)]
Литература
- Кофман В. Л. Карманные линкоры фюрера. — М.: Яуза, Коллекция, ЭКСМО, 2007.
- Михайлов А. А. [www.wunderwaffe.narod.ru/Magazine/BKM/Karm_BB/index.htm Броненосные корабли типа «Дойчланд»]. — (Боевые корабли мира).
- Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1910—2005. — Минск: Харвест, 2007.
Ссылки
- [www.battleships.spb.ru/Germ/Spee/Doichland.html «Карманный линкор» «Дойчланд» («Deutschland») / «Лютцов»]
| ||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Deutschland (1931)
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
