Тямпа

Тямпа
вьетн. Chăm Pa, Chiêm Thành
←   ← 192 — 1832 →
Территория Тямпы (зелёный цвет) в 1100 г. простиралась от берегов современного южного Вьетнама до владений Дайвьета на севере (жёлтый) и Кхмерской империи на западе (синий).
Столица	Индрапура (875—978) Виджайя (978—1485) Пандуранга (1485—1832)
Язык(и)	чамский язык, санскрит
Религия	религия тямов, индуизм и буддизм, позднее — ислам
Форма правления	монархия

К:Появились в 192 годуК:Исчезли в 1832 году

История Вьетнама

Доисторические времена от 500 тыс. лет до н. э. Древние вьетские племена, древние вьетские царства от 1 тыс. лет до н. э. Аувьеты, лаквьеты, династия Хонг-банг, королевство Ванланг до 257 до н. э. Государство Аулак 257—207 до н. э. Династия Чьеу, государство Намвьет 207—111 до н. э. Первое китайское завоевание государства вьетов 111 до н. э. — 39 н. э. Сёстры Чынг 40—43 Второе китайское завоевание государства вьетов 43—544 Династия ранних Ли 544—602 Третье китайское завоевание государства вьетов 602—905 Династия Кхук 905—938 Династия Нго 939—967 Эпоха двенадцати шыкуанов 966—968 Династия Динь 968—980 Династия ранних Ле 980—1009 Династия поздних Ли 1009—1225 Династия Чан 1225—1400 • Монгольские войны с Дайвьетом и Тямпой 1257—1288 Династия Хо 1400—1407 Четвёртое китайское завоевание государства вьетов 1407—1427 • династия поздних Чан 1407—1413 Династия Ле 1428—1527 Династия Мак 1527—1592 Возрождённая династия Ле 1533—1788 • князья Чинь 1545—1787 • князья Нгуен 1558—1777 Династия Тэйшон 1778—1802 Династия Нгуен 1802—1945 • французское колониальное правление во Вьетнаме 1887—1954 • Вьетнамская империя 1945 Августовская революция, отречение Бао Дая 1945 • Демократическая Республика Вьетнам 1945—1946 Первая Индокитайская война 1946—1954 • Государство Вьетнам 1949—1955 Разделение Вьетнама 1954 • Северный Вьетнам 1954—1976 • Южный Вьетнам 1954—1976 Вторая Индокитайская война 1957—1975 • Война во Вьетнаме 1957—1975 Третья Индокитайская война 1975—1988 Объединение Вьетнама 1976 • Социалистическая Республика Вьетнам с 1976 • «Обновление» Вьетнама с 1986 Связанные понятия Фунам, Ченла, Камбуджадеша I—XV вв. Линьи, Тямпа 192—1832 Список правителей Вьетнама Доисторические правители Вьетнама

Тя́мпа, или Чампа (вьетн. Chăm Pa, Chiêm Thành) — государство (объединение княжеств), существовавшее в VII—XVII веках на территории современного центрального и южного Вьетнама, наследник известного со II века княжества Линьи (Lin-yi или Lâm Ấp). Достигнув расцвета в X—XI веках, Тямпа в последующие века подверглась с севера нашествию вьетов (Дайвьет); около 1470 года пал главный город Тямпы, Виджайя, а в конце XVII века — последнее княжество Тямпы, Пандуранга, стало вассалом вьетских императоров. В 1832 году Дайвьет поглотил последние территории того, что было Тямпой. Важнейшие сохранившиеся памятники культуры Тямпы — «тямские башни» в Мишоне (находятся в списке всемирного наследия) и башни Понагар в Нячанге.

География

Ядро бывшей территории Тямпы — прибрежные провинции современного центрального Вьетнама: Биньдинь, Биньтхуан, Куангнам, Куангнгай, Кханьхоа, Ниньтхуан и Фуйен. Тямпа контролировала горные провинции к западу от побережья и территории современного Лаоса, но тямы, основная народность Тямпы, оставались приморским, торговым народом и редко селились вдали от берега. Тямпу образовывали 5 прибрежных княжеств, названия которых связаны с индийскими истоками культуры народа тям:

• Индрапура — с центром в нынешнем Дананге. Включала Хюэ, древний центр княжества Линьи.
• Амаравати — с центром в современном Хойане (провинция Куангнам).
• Виджайя — археологический памятник Тябан (вьетн. Chà Bàn) в 27 км северо-западнее Куинёна (провинция Биньдинь).
• Каутхара — ныне город Нячанг (провинция Кханьхоа).
• Пандуранга — ныне Фанранг-Тхаптям (провинция Ниньтхуан).

Главные города княжеств всегда располагались в устьях рек.

История Тямпы

Историки Тямпы опираются в исследованиях на три типа источников: сохранившиеся предметы материальной культуры, надписи на памятниках и сооружениях, письменные источники китайского и вьетнамского происхождения. Источники по истории каждого княжества неполны; так, в Индрапуре хорошо сохранились источники X века, в Виджайе — XII века, в Пандуранге, наиболее удалённой от вьетнамского государства и наиболее долго сопротивлявшейся захватчикам с севера — XV века. Все исследователи признают факт сосуществования пяти княжеств, поочередно испытывавших периоды расцвета и упадка, но в отношении самой Тямпы существуют две полярные теории: на одном полюсе находятся сторонники единого государства, политический центр которого мигрировал из северных городов в южные, на другом — сторонники теории о конфедерации самостоятельных княжеств, не имевшей единого центра.

Доисторические культуры

В 1909 году археологи обнаружили в деревне Са-Хюинь погребения I тысячелетия до н. э.; в последующие годы были обнаружены около пятидесяти подобных захоронений. Культура Са-Хюинь владела производством бронзы, стекла, гончарных изделий; изделия этой культуры были также обнаружены на Тайване и Филиппинах, что свидетельствует о развитой морской торговле. В I—II веках н. э. на побережье появились собственно тямы — народ малайского происхождения, возможно, переселенцы с Борнео.

Линьи

Княжество Линьи (Lam Ap Kingdom)
и его окружение около 200 года

Княжество Линьи было основано в 192 году н. э. в Хюэ китайцами, отколовшимися от империи династии Хань, и сумело отстоять свою независимость от империи. В III—IV веках в результате притока переселенцев из Индии в Хюэ под влиянием индийской культуры на побережье зародилась новая культура — зародыш Тямпы, что подтверждается многочисленными находками надписей на санскрите и появлением надписей на языке тям. Согласно этим надписям, первый индуистский князь на территории Хюэ, Бхадраварман I, правил в 349—361 годах; под именем бога Бхадресвара он почитался и в средневековой Тямпе.

Жители Линьи, по утверждению китайского хрониста, были «одновременно воинственными и музыкальными, с глубоко сидящими глазами, прямыми носами и курчавыми чёрными волосами». Во второй четверти VI века князь Линьи Сабхуварман предпринял неудачный поход на территорию вьетов; в 605 году Линьи было разгромлено войсками династии Суй, которые вырезали войско Линьи и захватили его столицу. В 620 году жители того, что оставалось от Линьи, признали себя подданными Китая династии Тан. Последний князь Линьи погиб в 756 году, а название «Тямпа» впервые появляется в китайских источниках с 877 года.

Расцвет VII—X веков

Расцвет тямов VII—X веков был обусловлен их контролем за морской торговлей между Халифатом, Китаем, Индией и индонезийскими островами. Тямы и сами промышляли торговлей, и не брезговали пиратством; соседние народы — кхмеры и северные вьетнамцы — в это время ещё не представляли опасности. По тямским легендам, правители княжеств принадлежали к двум кланам: горному, «мужскому», и прибрежному, «женскому». Это деление можно наблюдать и сегодня: из двух храмовых комплексов двух династий один (Мишон) стоит в горном ущелье, другой (По Нагар) — у моря.

Первые храмы в Мишоне, который считается центром раннего тямского государства, были выстроены в VII веке; в это время господствовал индуистский культ Шивы. Эту культуру также называют «Мишон Е1», по имени особо характерной постройки — основания лингама. В VIII веке политический центр Тямпы переместился из Мишона на юг, в Пандурангу и Каутару; в это время возник храмовый город По Нагар в честь богини земли. В 774 году По Нагар был впервые разгромлен индонезийскими пиратами и вскоре восстановлен тямским царём Сатьварманом; в 787 последовал второй набег, на храмы Пандуранги.

В 875 году князь Индраварман II, возводивший свой род к герою Махабхараты Бхригу, объединил под своей властью Тямпу и кхмеров и основал в Индрапуре новую («северную») династию. Он стал первым тямским князем, принявшим буддизм и развернувшим строительство буддистских храмов. В последующие полвека расцвела особая культура буддистской скульптуры, однако, начиная с 925 года, исторические индуистские культы взяли вверх, пути тямов и кхмеров вновь разошлись; в старом Мишоне возобновилась постройка новых храмов (культура «Мишон А1»).

Ислам, с которым тямы-торговцы должны были познакомиться ещё на заре Халифата, проник в страну только в X веке, однако массовой религией стал только в XVI веке.

Усобицы с кхмерами X—XII веков

История Тямпы X—XV веков во многом параллельна истории Камбуджадеши — государства кхмеров: они достигли расцвета при династиях, основанных в 875 и 877 годах, и после серии войн (и с внешними захватчиками, и между собой) распались в течение XV века. Однако вначале две культуры столкнулись на поле брани в 944—945, когда кхмеры вторглись в княжество Каутара. В 960—965 правители Тямпы и кхмеров сумели прийти к соглашению, и кхмеры вернули в Каутару похищенные святыни.

Во второй половине X века князья Индрапуры воевали с Дайвьетом, который был объединён династией Динь лишь в 968 году. В 979 военный флот Тямпы был уничтожен штормом, в 982 вьетский правитель Ле Хоан разграбил Индрапуру, которая навсегда пришла в упадок; центр культурной и политической жизни Тямпы переместился на юг, в Виджайю.

Дайвьет (Dai Viet), Камбуджадеша (Khmer Empire) и Тямпа (Champa) ок. 1200 г.

После столкновений 1021 и 1026 годов вьеты сумели захватить и Виджайю; князья Тямпы согласились платить дань Дайвьету. В 1065 князь Тямпы Рудраварман III восстал и был разгромлен вьетами, разорившими город. Князь попал в плен и заплатил выкуп собственными землями. За этим последовала пятнадцатилетняя смута в южных княжествах Тямпы, вновь объединённых в 1074 при князе Харивармане IV. Этот правитель установил мир с Дайвьетом, но спровоцировал нападение кхмеров. Дважды, в 1080 и в 1140-х годах, вторжения кхмеров ставили Тямпу на грань исчезновения; в 1177 воинственный князь Тямпы Джая Индраварман IV, договорившись о мире с вьетами, построил на Меконге речной флот и разгромил столицу кхмеров. В 1181 кхмеры изгнали захватчиков, а в 1190 сами захватили Виджайю, а князь Джая Индраварман IV оказался пленником в Ангкор-Вате. Кхмеры посадили править Тямпой марионеточного князя, который сумел подавить гражданскую войну и в итоге объявил себя независимым правителем; он продержался до 1203 года, когда кхмеры, подавив сопротивление, присоединили Виджайю к своему государству.

Нашествия XIII—XV веков

В 1282—1283 годах Виджайю разгромили монголы Хубилая, правившего в Пекине; благодаря Дайвьету, преграждавшему монголам путь к Тямпе и активно сопротивлявшемуся им, дело ограничилось всего одним морским набегом. Монголо-китайская армия Сагату переправилась в Тямпу морем, в обход Дайвьета. После длительной осады Виджайя пала, но способные носить оружие тямы ушли в горы. Посланный против них отряд монголов был истреблён в засаде; в 1284 году монгольский военачальник Хутухту был вынужден заключить с Индраварманом V почётный мир и покинуть страну.

Последним сильным царём Тямпы был Че Банг Нга, правивший в 1360—1390 годах, «Красный царь» вьетнамских легенд. Объединив земли тямов, он совершил ряд успешных походов на Дайвьет, но в 1388 году был разгромлен вьетнамцами под началом Хо Кюи Ли.

В 1446 году вьетнамцы организовали очередное вторжение, вновь захватив Виджайю. Через год тямы выбили их из города, но в 1470—1471 годах вьетнамцы, собрав мощную армию, подавили сопротивление тямов и уничтожили Виджайю. Результатом разгрома стала первая массовая эмиграция тямов, бежавших на Филиппины, острова Индонезии и Хайнань (см. уцулы).

Вассальное княжество

К концу XV века от Тямпы осталось только южное княжество, Пандуранга, — вассал Вьетнама. Династия князей Пандуранги пользовалась известной долей независимости как полезное для Вьетнама буферное образование. В 1594 отряды Пандуранги участвовали в нападении Джохорского султана на Малакку. В 1692 князь Пандуранги откололся от Вьетнама; после неудачного начала, в 1695 южане одолели вьетнамцев и пришли к мировому соглашению, закрепившему автономию Пандуранги под властью Дайвьета, которое было подтверждено договором 1712 года, формально действовавшим до 1832.

В 1786 в результате гражданской войны во Вьетнаме правитель Пандуранги, поддержавший проигравшую сторону, был вынужден бежать в Камбоджу. Вьетнамцы установили контроль над княжеством, понизив князей до ранга наместников провинции. В 1832 вьетнамский император окончательно ликвидировал остатки самостоятельности Пандуранги, присоединив её к собственно Вьетнаму.

Экономика Тямпы

Экономика Тямпы базировалась на сельском хозяйстве и морской торговле. Более мягкий чем в Дайвьете климат благоприятствовал высоким урожаям, но в стране имелся дефицит удобных в использовании земель, из-за чего рисоводство ориентировалось сугубо на внутренний рынок. Кроме того, существенное значение имели добыча минеральных ресурсов, заготовка древесины и охота на экзотических животных. Древние тямы, как и другие австронезийские народы, были преимущественно мореплавателями, торговцами и пиратами. Они жили в изолированных приморских долинах, что весьма затрудняло их объединение. Денежной системы в Тямпе не было, потому товарообмен и сбор налогов осуществлялись в натуральном виде.

Основными источниками сведений об экономике Тямпы являются археологические находки и многочисленные надписи, однако в тямской эпиграфике содержится крайне мало социально-экономических данных. Большие средства из казны шли на храмовое строительство, военные походы, а также на выплату дани кхмерам и вьетам в случае поражений. В то же время, после удачных походов против соседей казна Тямпы пополнялась богатой добычей, а царские земли — многочисленными рабами.

Со сменой правящих династий менялись и столицы Тямпы, на обустройство которых также тратились большие средства. Наиболее известными царскими резиденциями были Симхапура (нынешний городок Чакиеу в провинции Куангнам), Индрапура (нынешний городок Донгзыонг возле Дананга), Виджайя (окрестности современного города Куинён) и Каутхара (окрестности современного города Нячанг), располагавшиеся в устьях рек. Таким образом, переход гегемонии от элиты одной приморской области к другой сопровождался сменой столичного региона. По своему социально-экономическому укладу тямские прибрежные царства больше походили на малайские морские державы, чем на соседние равнинные рисоводческие государства кхмеров и вьетов.

Искусство Тямпы

Искусство Тямпы было преимущественно религиозным, оно прославляло богов и жертвователей. В Тямпе не встречались подписанные художественные произведения, ремесленные изделия выполнялись на заказ и строго следовали религиозным канонам. Таким образом, вся интеллектуальная собственность и социальный престиж от работы принадлежали заказчику (дарителю). Искусство Тямпы формировалось под влиянием, пришедшим из Индии, Камбуджадеши и Шривиджаи, но в целом обладало самостоятельным характером. Кроме того, искусство Тямпы оказывало влияние на искусство Вьетнама эпохи династии Ли.

Многочисленные войны и природные факторы не способствовали сохранности архитектурных памятников и скульптуры Тямпы. Очень мало известно о тямской керамике, деревянной скульптуре, настенных росписях, ритуальных сосудах и металлических изделиях, плохо изучены ткачество и искусство вышивки. Довольно сложно проследить последовательность эволюции тямского искусства, в том числе храмовых комплексов, которые неоднократно захватывались, разрушались и перестраивались. Нередко захватчики не просто реконструировали храмы по своему вкусу, но и уничтожали все прежние надписи, в которых упоминались сроки постройки и имена жертвователей.

Почти все надписи располагаются на религиозных памятниках, построенных царями и их окружением. Возведение этих сооружений символизировало могущество царской власти и было связано с шиваизмом, буддизмом, местными культами и верованиями, наиболее близкими власти (вишнуизм играл в Тямпе второстепенную и весьма непродолжительную роль). Оригинальность тямского искусства проявлялась в выборе тем и типах сооружений на всём протяжении своей истории. Декор и скульптура хотя и усваивали заимствования из индийского искусства, но всё же нельзя считать их только подражательными. Все скульптурные произведения обладали персональными чертами и деталями, присущими тямской эстетике (например, украшения и одежды статуй, изобилие фантастических элементов в изображениях).

Огромный урон тямскому искусству нанесли Индокитайская и особенно Вьетнамская войны. Были разрушены многие храмы и скульптурные произведения, дошедшие до наших дней лишь на фотографиях, рисунках и в описаниях исследователей. Ненадлежащий контроль за сохранностью культурного наследия продолжается и в современном Вьетнаме, что приводит к естественному разрушению, хищениям или умышленной порче многих артефактов, особенно каменных стел с древними надписями.

Большие работы по исследованию искусства Тямпы проводят Французский институт Дальнего Востока, парижский музей Гиме, Национальный университет Сингапура, Национальный музей вьетнамской истории в Ханое, Музей тямской скульптуры в Дананге, Вьетнамский институт археологии, Миланский технический университет, миланский университет Бикокка, Калифорнийский университет в Беркли, Йельский университет, Школа восточных и африканских исследований Лондонского университета, Институт археологии Университетского колледжа Лондона, токийский университет Васэда и московский Институт востоковедения РАН.

См. также

• Государственный строй Тямпы
• Население Тямпы
• Список правителей Тямпы

Литература

• История Востока. Том II: Восток в средние века / отв. ред. Л. Б. Алаев, К. З. Ашрафян. — Москва: Восточная литература РАН, 2002. — ISBN 5-02-017711-3.
• Берзин Э. О. Юго-Восточная Азия: с древнейших времен до XIII века. — М.: Наука, 1995.
• История Вьетнама / отв. ред. С. А. Мхитарян. — М.: Наука, 1983.
• Швейер А.-В. Древний Вьетнам. — М.: Вече, 2014. — ISBN 978-5-9533-3838-7.
• Ian Glover. Southeast Asia: From Prehistory to History. — Psychology Press, 2004. — ISBN 978-0-415-29777-6.
• Kenneth R. Hall. A History of Early Southeast Asia: Maritime Trade and Societal Development, 100—1500. — Rowman & Littlefield Publishers, 2010. — ISBN 978-0-742-56762-7.
• Andrew David Hardy, Mauro Cucarzi, Patrizia Zolese. Champa and the Archaeology of Mỹ Sơn (Vietnam). — Singapore: NUS Press, 2009. — ISBN 978-9971-69-451-7.
• Peter Sharrock, Ian C. Glover, Elizabeth A. Bacus. Interpreting Southeast Asia's Past: Monument, Image and Text. — Singapore: NUS Press, 2008. — ISBN 978-9971-69-405-0.
• Nicholas Tarling. The Cambridge History of Southeast Asia. — Cambridge University Press, 1999. — ISBN 978-0-521-66369-4.

Ссылки

• [whc.unesco.org/en/list/949 Тямские башни в реестре всемирного наследия ЮНЕСКО]

Отрывок, характеризующий Тямпа

Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.