Тёмкин, Владимир Ионович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Тёмкин, Владимир»)
Перейти к: навигация, поиск

Владимир Ионович Тёмкин (1861, Елисаветград Херсонской губернии1927, Париж) — еврейский общественный и религиозный деятель, казённый раввин (en) Елисаветграда с 1893 по 1917 год, с 1925 года — первый президент Всемирного союза сионистов-ревизионистов.





Биография

Владимир Тёмкин родился в образованной еврейской купеческой семье в Елисаветграде (ныне — Кропивницкий). В 1886 году окончил Технологический институт в Санкт-Петербурге, участвовал в студенческом революционном движении и в зарождающемся палестинофильском движении, стал активистом всероссийской палестинофильской организации «Ховевей Цион». После окончания института вернулся в Елисаветград, где работая инженером организовал палестинофильский кружок. В 1884, 1887 и 1889 годах был избран делегатом первой (учредительной), второй и третьей конференций «Ховевей Цион» соответственно в Катовице, Друскениках и Вильне. В 1890 году, на Одесском учредительном съезде Общества вспомоществления евреям — земледельцам и ремесленникам в Сирии и Палестине, был направлен в составе делегации по изучению имеющихся в этих землях еврейских колоний; до 1893 года возглавлял исполнительный комитет палестинофильского движения — Палестинское управление в Яффе. Свои впечатления от поездки В. И. Тёмкин изложил в статье «Палестина и её еврейские колонии» (сборник «Сион», затем отдельное издание, СПб, 1892).

В 1893 году В. И. Тёмкин был назначен казённым раввином (en) Елисаветграда и оставался в этой должности до революционных событий 1917 года. Избирался членом Всероссийской раввинской комиссии под председательством кишинёвского раввина Идэ-Лейба Цирельсона. С самого зачинания сионистского движения (1897) был его активистом, принимал участие в Базельских конгрессах, со второго конгресса (1898) входил в исполнительный комитет Всемирной сионистской организации. На пятом конгрессе примкнул к Демократической фракции, возглавляемой врачом Я. М. Бернштейн-Коганом, входил в оппозицию «плану Уганды».

По данным памятной книжки «Ежегодник Голоса Юга» 1913 года, городской раввин Елисаветграда, инженер-технолог Владимир Ионович Тёмкин проживал в собственном доме на углу Миргородской улицы и Банного переулка. Канцелярия городского раввина находилась в доме дешёвой столовой на Преображенской улице.

После Февральской революции был избран членом Учредительного собрания от Херсонской губернии,[1][2] а в 1918 году — членом президиума Еврейского национального совета Украины. В 1920 году переехал в Берлин, где был членом Центрального комитета Федерации русско-украинских сионистов, затем примкнул к созданному В. Е. Жаботинским движению ревизионистского сионизма. Переехав в 1924 году в Париж, вошёл в редколлегию журнала «Рассвет». В 1925 году был избран первым президентом Всемирного союза сионистов-ревизионистов (его брат возглавлял французское отделение этого союза). В 1926 году выступил свидетелем на судебном процессе по делу об убийстве С. В. Петлюры французским анархистом Шоломом Шварцбардом.

Именем В. И. Тёмкина названо поселение Рамат-Тёмкин в городской черте города Нетания в Израиле.

Семья

Напишите отзыв о статье "Тёмкин, Владимир Ионович"

Ссылки

  • [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/122594/%D0%A2%D0%B5%D0%BC%D0%BA%D0%B8%D0%BD, В. И. Тёмкин в Еврейской энциклопедии Брокгауза и Ефрона (1910)]
  • «B. И. Темкин — к 10-летию его раввинской деятельности в г. Елисаветграде» (сборник статей), Одесса, 1903.

Примечания

  1. [www.eleven.co.il/article/15410 Статья в КЕЭ]
  2. [www.hrono.ru/biograf/bio_u/uchredit.html Списки членов Всероссийского Учредительного Собрания]

Отрывок, характеризующий Тёмкин, Владимир Ионович

– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.