Тёмкин, Зиновий Ионович

Зино́вий Ио́нович Тёмкин (1865, Елисаветград — 1942, Париж) — еврейский общественный деятель, один из лидеров ревизионистского сионизма. Отец композитора Дмитрия Тёмкина.

Биография

Зиновий Тёмкин родился в 1865 году в Елисаветграде (ныне Кропивницкий) в купеческой еврейской семье. После начальной религиозной школы (хедера) учился в русской гимназии. После окончания медицинского факультета Санкт-Петербургского университета стажировался в лаборатории Пауля Эрлиха в Берлине, специализируясь в области микробиологии и биохимии. По возвращении в Россию в начале 1890-х годов открыл медицинскую практику в Кременчуге Полтавской губернии и женился на Марии Давидовне Тартаковской (13 апреля 1867 — 9 марта 1960) из одного из самых состоятельных еврейских семейств города. Состоял консультантом в Кременчугском Александровском реальном училище и 35-м Брянском пехотном полку.

В 1914 году, в начале Первой мировой войны, был призван в действующую армию, работал в военно-полевом госпитале, демобилизован в 1918 году. Некоторе время жил в Одессе, где состоял членом правления городской еврейской общины (от сионистской организации) и входил в руководство городского Общества здравоохранения евреев (ОЗЕ). Во время Гражданской войны покинул семью (жену, сына и двоих дочерей) и перебрался в Турцию (Константинополь), где руководил Американским еврейским объединённым распределительным комитетом «Джойнт». Из Константинополя перебрался в Берлин, где женился вторично; через несколько лет переехал к брату в Париж, где вновь открыл медицинскую практику по адресу 99, rue de Rome, 17-e.

В 1921 году участвовал в деятельности Общества помощи еврейским детям в России. В 1924—1933 годах был членом редколлегии русско-еврейского журнала «Рассвет», переместившегося из Петрограда в Париж и редактируемого Владимиром Жаботинским и Йосефом Бером Шехтером (1891—1970). С самого основания в 1925 году был избран членом президиума Всемирного союза сионистов-ревизионистов — радикального крыла сионистского движения (ревизионистская партия), был ближайшим сторонником Владимира Жаботинского. В 1925—1931 годах был председателем Союза сионистов-ревизионистов Франции. В 1932 году поддержал Жаботинского и из-за раскола движения вследствие разногласий с Меиром Гроссманом (1888—1964) по вопросу о подчинении Всемирной сионистской организации Тёмкин с И. Б. Шехтером покинули Всемирный союз сионистов-ревизионистов. В 1935 году вошёл в руководство только что образованной Новой сионистской организации, которую возглавил Жаботинский.

Состоял членом Общества русских врачей имени И. И. Мечникова, с 1933 года член его правления; также с 1931 года был членом правления Объединения русских врачей за границей. С 1929 года был членом редколлегии журнала «Врачебный вестник». С 1933 года член правления Общества друзей амбулатории и диспансера имени Владимира Тёмкина, был также членом медицинской секции при Комитете по оказанию помощи нуждающейся еврейской интеллигенции. В 1938 году отошёл от активной общественной деятельности по состоянию здоровья и умер в оккупированном Париже в 1942 году.

Старший брат З. И. Тёмкина — Владимир Ионович Тёмкин — один из лидеров палестинофильского и сионистского движений, казённый раввин (en) Елисаветграда в 1893—1917 годах, член Всероссийской раввинской коллегии, с 1925 года — первый президент Всемирного союза сионистов-ревизионистов.

Отрывок, характеризующий Тёмкин, Зиновий Ионович

колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?