Тёрнер, Сильвестр

Сильвестр Тёрнер Sylvester Turner<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
62-й мэр Хьюстона
с 2 января 2016
Предшественник:	Эннис Паркер
Член от 139 округа Палаты представителей Техаса
10 января 1989 — 1 января 2016
Предшественник:	Клинт Хакни
Преемник:	Джарвис Джонсон
Рождение:	27 сентября 1954(1954-09-27) (69 лет) Хьюстон, Техас, США
Супруга:	Шерил Тёрнер (1983—1991, разведены)
Дети:	Эшли Пейдж Тёрнер
Партия:	Демократическая партия
Образование:	Хьюстонский университет Гарвардская школа права
Сайт:	[www.sylvesterturner.com vesterturner.com]

Сильвестр Тёрнер (англ. Sylvester Turner, род. 27 сентября 1954, Хьюстон) — американский политик и адвокат, член Палаты представителей Техаса (1989—2016), мэр Хьюстона с 2016 года. Член Демократической партии.

Биография

Тёрнер родился 27 сентября 1954 года в районе Эйкерс Хомс города Хьюстона (штат Техас, США). Его мать работала горничной в отеле Райс, а отец — частным художником. В семье Тёрнеров помимо Сильвестра было ещё 8 детей. В 1973 году окончил среднюю школу Клей. В 1977 году Тёрнер получил степень бакалавра по политологии в Хьюстонском университете, а в 1980 году получил степень доктора наук после обучения в Гарвардской школе права.

После завершения учёбы в Гарвардской школе права Тёрнер начал работать в юридической фирме Fulbright & Jaworski. Спустя три года, в 1983 году создал свою юридическую фирму Barnes & Turner, занимающуюся вопросами корпоративного и коммерческого права, в которой продолжает работать в настоящее время. Также Тёрнер владеет консультационной фирмой American Title.

Тёрнер некоторое время преподавал семинары в школе права имени Тергуда Маршалла (является частью Южного университета Техаса), Южно-техасском колледже права и Юридическом центре Хьюстонского университета.

Политическая деятельность

В 1984 году Тернер неудачно баллотировался на должность комиссара округа Харрис. В 1988 году в результате выборов он стал членом Палаты представителей Техаса от 139 округа (север Хьюстона), где в основном живут этнические меньшинства. Тёрнер впоследствии 13 раз (с 1990 по 2014 годы) переизбирался членом Палаты. За это время он дважды неудачно участвовал в выборах мэра Хьюстона — в 1991 и 2003 годах, но с третьей попытки победил, получив 50,96% голосов на выборах в 2015 году во втором туре.

Член Палаты представителей Техаса

В Палате представителей Тёрнер являлся вице-председателем комитета по бюджетным ассигнованиям, членом законодательного совета по бюджету, председателем подкомитета по государственному управлению, судебной власти, общественной безопасности и уголовному правосудию. Он также являлся представителем группы чернокожих в Палате и представителем законодательной делегации Большого Хьюстона. 1 января 2016 года Тёрнер сложил полномочия члена Палаты представителей в связи с избранием на пост мэра Хьюстона в декабре 2015 года.

Мэр Хьюстона

Тёрнер вступил в должность мэра Хьюстона 2 января 2016 года.

Личная жизнь

С 1983 по 1991 год был женат на Черил Тёрнер, причиной развода, по некоторым данным, были гомосексуальные связи Сильвестра, но в 2015 году Черил опровергла эту информацию. Черил Тёрнер — бывший прокурор округа Харрис, в 2006 году была приговорена к 10 годам лишения свободы за хищение $143 тысяч из целевого фонда частной организации Houston family. В браке родилась дочь Эшли Пейдж Тёрнер. Эшли закончила Техасский университет в Сан-Антонио и аспирантуру Техасского женского университета, и сейчас управляет некоммерческой медицинской клиникой.

Тёрнер является членом баптистской церкви Brookhollow. Предпочитает проводить отпуск в южноафриканском регионе.

Ссылки

• [www.sylvesterturner.com Официальный сайт]

Отрывок, характеризующий Тёрнер, Сильвестр

– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.