Украинская коммунистическая партия
| Украинская коммунистическая партия | |
| Українська комуністична партія | |
| Лидер: |
Михаил Ткаченко, Андрей Речицкий |
|---|---|
| Дата основания: |
22—25 января 1920 |
| Дата роспуска: |
1 марта 1925 |
| Идеология: | |
| Союзники и блоки: | |
| Количество членов: |
около 3 тыс. (1920 год) |
| Гимн: | |
| Партийная печать: |
газета «Червоний прапор» |
К:Исчезли в 1925 году Украинская коммунистическая партия (укр. Українська комуністична партія, УКП, популярно — укаписты) — украинская леворадикальная партия, созданная на учредительном съезде 22—25 января 1920 года. Стала самым последовательным теоретическим и организационным оформлением украинского национал-коммунизма.
История
В отличие от других течений украинского коммунизма, УКП не только обосновывала необходимость такой партии интересами социалистической революции в Украине, но и доказывала своё право на существование ссылками на органическую связь с предыдущим развитием украинского общественно-политического движения: от создания в 1900 году РУП, из которой в 1905 году выделилась УСДРП, через участие УСДРП в национально-освободительной революции 1917 и выделение из неё левого крыла независимых социал-демократов к эволюции последних к коммунизму, которая и привела к образованию УКП. Путь левого крыла УСДРП к коммунизму был аналогичен процессам обособления коммунистических партий из европейской социал-демократии. Теоретическое обоснование этого процесса сформулировал в книге «От демократии к коммунизму» Андрей Речицкий (Песоцкий).
Ссылаясь на свою органическую связь с Украиной и её историей, УКП считала, что руководящей силой революции в Украине имеет право быть именно она, а не КП(б)У, которая, будучи составной частью Российской коммунистической партии (большевиков), оставалась «чуждой украинской нации и её возрождению». Исходя из этого различия, УКП поддерживала создание Украинской Народной Республики (УНР), но добивалась перерастания национально-демократической революции в социальную, а УНР — в самостоятельную УССР. УКП выступала против насаждения в Украине советской системы извне и отстаивала создания её только внутренними силами украинской революции. По её мнению, оккупация Украины силами Красной армии грозила восстановлением Российской империи и тем тормозила социалистическое развитие Украины, отторгая от большевиков массы украинского населения и вызывая восстания.
В период наибольшего подъема её деятельности УКП насчитывала около 3000 членов. В неё переходили бывшие боротьбисты, а в начале её существования — и отдельные члены КП(б)У (в частности, в УКП перешла вся верхушка Кобеляцкой уездной организации КП(б)У и глава оппозиционной «фракции федералистов» в партии украинских большевиков Георгий Лапчинский). Однако УКП формировалась уже во время установления однопартийной системы в Советской России и Украине. Таким образом, УКП оставалась последней легальной партией в СССР, альтернативной РКП(б). Поскольку Коминтерн требовал существования лишь одной коммунистической партии в каждой стране (а в УССР это была КП(б)У), в 1923 году образовалась «левая фракция» УКП, выдвинувшей тезис вливания в состав КП(б)У.
Не видя перспектив к дальнейшему существованию, ЦК УКП 27 августа 1924 года подал в Коминтерн меморандум, в котором выдвинул условие: если Коминтерн признает независимость УССР и право коммунистов Украины иметь собственную отдельную секцию Коминтерна, — УКП самоликвидируется. Коминтерн декларацией от 24 декабря 1924 года заверил УКП, что УССР суверенное государство, а вследствие этого УКП должна самораспуститься, а её члены должны перейти в КП(б)У. Не доверяя этим заверениям, но и не имея другого выхода в условиях террора ГПУ (многие её члены, включая её лидера Андрея Речицкого, подвергались арестам), УКП подчинилась решению Коминтерна. На IV съезде, созванном 1 марта 1925 года, партия формально закончила своё отдельное организационное существование. Большая часть её членов вошла в КП(б)У.
Актив УКП
Руководящими деятелями УКП были: Михаил Ткаченко и Андрей Речицкий (оба автора программы УКП), Антон Драгомирецкий, Михаил Авдиенко, Юрий Мазуренко, Юрий Лапчинский, П. Кулиниченко, Алексей Яворский, И. Дидыч, В. Животков, Я. запорной, А. Симон, И. Зерницкий (псевдоним). Кроме них, к УКП принадлежали также П. Кияница, П. Корниевский (лидер «левой фракции»), М. Грицай, П. Синявский.
После вхождения в КП(б)У некоторых из бывших укапистов выдвинули на ответственные должности в партийном и государственном аппарате: А. Речицкого избрали кандидатом в члены ЦК КП(б)У, М. Грицай был членом ЦК ЛКСМУ и секретарём ЦК подпольной организации коммунистической молодёжи Западной Украины, Т. Корниевский — членом Президиума Всеукраинского совета профессиональных союзов, Ю. Лапчинский — консулом во Львове. Значительная часть выходцев бывших укапистов, как и бывших боротьбистов, была ликвидирована в конце 1930-х годов по обвинениям в украинском национализме и троцкизме, а остальные тоже подверглись тяжёлым репрессиям (в частности, Борис Антоненко-Давидович).
Пресса
Укаписты издавали в Киеве свой печатный орган — газету «Червоний прапор» («Красное знамя»). Кроме центральной газеты, укаписты печатали под таким же названием рукописный и машинописный журнал, а также губернские газеты в Виннице и Харькове. На Прикарпатье выходил «Коммунист Прикарпатья». В Сквире местный партком УКП имел собственный печатный орган — газету «Красный путь». Все они были недолговечными. Последним годом появления различных партийных газет стал 1920.
Напишите отзыв о статье "Украинская коммунистическая партия"
Отрывок, характеризующий Украинская коммунистическая партия
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
