Уайман, Джейн

Джейн Уайман
Jane Wyman
Студийная фотография 1947 года
Имя при рождении:	Сара Джейн Мейфилд
Дата рождения:	5 января 1917(1917-01-05)
Место рождения:	Сент-Джозеф, Миссури, США
Дата смерти:	10 сентября 2007(2007-09-10) (90 лет)
Место смерти:	Ранчо-Мираж, Калифорния, США
Профессия:	актриса, певица
Карьера:	1932—1993

Джейн Уайман (англ. Jane Wyman; 5 января 1917, Сент-Джозеф — 10 сентября 2007, Ранчо-Мираж) — американская актриса, певица и лауреат премии «Оскар» за лучшую женскую роль в фильме «Джонни Белинда» (1948). Её карьера началась в 1930-х и успешно продолжалась в течение двух десятилетий. На более позднем этапе она стала сниматься на телевидении.

Джейн Уайман также была первой женой Рональда Рейгана. Она вышла за него замуж в 1940 году и развелась в 1948, задолго до того, как он стал президентом или стал занимать какое-либо положение в политике. На сегодняшний день она является единственной женщиной — бывшей женой человека, который позднее стал президентом США.

Детские годы

Сара Джейн Мейфилд (англ. Sarah Jane Mayfield) родилась в Сент-Джозефе (штат Миссури). Долгое время считалось, что день её рождения приходился на 4 января 1914 года, однако исследования биографов и специалистов по генеалогии указывают на то, что она родилась 5 января 1917 года. Самая вероятная причина, по которой Джейн увеличила свой возраст — это желание работать на законных основаниях в начале карьеры. 5 января могло быть изменено на 4 января, чтобы дни рождения Джейн и её дочери Морин Рейган совпадали. После смерти актрисы информация о её возрасте была подтверждена на её официальном сайте.

Родителями Джейн были работник компании общественного питания Мэннинг Джеффериз Мейфилд (1895—1922) и секретарь врача Глэдис Хоуп Кристиан (1895—1960). В октябре 1921 года мать Джейн подала на развод, а на следующий год в возрасте 27 лет неожиданно умер её отец. После этого мать актрисы переехала в Кливленд, штат Огайо, отдав свою дочь в приёмную семью. Джейн стала неофициально носить фамилию своих приёмных родителей — Эммы (1866—1951) и Ричарда (1862—1928) Фалксов. Она фигурирует под фамилией Фалкс в школьных документах, а также в первом свидетельстве о браке. Новые родители были очень строги к Джейн, оставив ей немного счастливых воспоминаний о детстве.

В 1928 году, в возрасте около 11 лет, Джейн переехала со своей приёмной матерью в Калифорнию. Неизвестно, пыталась ли она начать сниматься в кино уже тогда или переезд был вызван тем обстоятельством, что в Калифорнии жили дети Эммы. В 1930 году приёмные мать и дочь вернулись в Миссури. Джейн начала посещать школу в Сейнт-Джозефе. В том же году она стала выступать с песнями на радио.

Карьера

Ранний этап

После того, как Джейн бросила школу в 1932 году в возрасте 15 лет, она вернулась в Голливуд, где стала подрабатывать маникюршей и телефонисткой. Вскоре ей начали предлагать небольшие роли в кино. Она появилась более, чем в 20 фильмах, таких как «Малыш из Испании» (1932), «Золотоискатели 1933-го года» (1933), «Мой слуга Годфри» (1936), «Каин и Мабель» (1936) и многих других. В 1936 году Джейн подписала контракт с компанией «Warner Brothers». Прорыв в её карьере произошёл на следующий год, когда она получила главную роль в фильме Публичная свадьба (1937).

Признание и слава

После подписания контракта, Джейн появилась в ряде второстепенных ролей в кино в период с 1936 по 1943 годы. Главных ролей в её карьере в этот период было совсем немного, но к началу 40-х Джейн начала набирать популярность. До своего первого большого успеха в 1945 году актриса сыграла в сорока фильмах, главные роли в которых играли Джоан Блонделл, Генри Фонда, Роберт Тэйлор, Элис Фэй, Оливия де Хевилленд, Энн Шеридан, Бетти Грейбл и другие.

В 1939 году Джейн Уайман сыграла главные роли в картинах «Torchy Plays with Dynamite» и «Kid Nightingale». В 1941 году она приняла участие в фильме «Теперь ты в армии», в одной из сцен которого её поцелуй с Реджисом Туми длился 3 минуты и 5 секунд.

На Джейн обратили внимание критики в 1945 году, когда в картине «Потерянный уикэнд» она сыграла возлюбленную мужчины, страдающего алкоголизмом (его сыграл Рэй Милланд). Вместе они оба ещё раз появятся в музыкальной комедии 1953 года «Let’s Do It Again» — ремейке комедии 1937 года «Ужасная правда» с Кэри Грантом и Айрин Данн. Она получила номинацию на «Оскар» в 1947 году за свою работу в фильме «Оленёнок» (1946) с Грегори Пеком, где её героиней стала женщина, живущая вдали от цивилизации со своим мужем-фермером и сыном.

Также актриса появилась во второплановой роли в мюзикле «Ночь и день» (1946) — музыкальной биографии Кола Портера (его играл Кэри Грант), где спела такие хиты композитора, как Let’s Do It и You Do Something to Me. В 1947 году она сыграла главную роль в романтической комедии «Чудесный город», где её партнёром был Джеймс Стюарт.

Но настоящий триумф пришёл в 1948 году, когда в фильме «Джонни Белинда» Джейн сыграла глухонемую женщину, родившую ребёнка, зачатого в результате изнасилования, и получила за эту роль премию «Оскар». Со времён появления звукового кино Джейн Уайман стала первой актрисой, удостоившейся этой награды за роль без слов. На церемонии вручения кинопремии речь Джейн удивила многих. Она сказала: «Я получила эту награду, держа рот на замке, и именно это я и хочу сейчас сделать».

«Оскар» дал Джейн возможность выбирать серьёзные роли, хотя она всё ещё показывала свою любовь к музыкальным комедиям. Она работала с такими режиссёрами как Альфред Хичкок в фильме «Страх сцены» (1950), Фрэнк Капра в музыкальном фильме «А вот и жених» (1951) и Майкл Кёртис в фильме «История Уилла Роджерса» (1952).

Также актриса сыграла главные роли в таких картинах, как: комедия «Поцелуй в ночи» (1949) с Дэвидом Найвеном; драма «Стеклянный зверинец» (по пьесе Т. Уильямса, 1950) с Кирком Дугласом; драма «Голубая вуаль» (номинвция на «Оскар», 1951); мюзикл «Только для тебя» (1952), в котором она вместе с Бингом Кросби спела хит Zing a Little Zong, номинировавшийся на «Оскар», как лучшая песня года; мелодрамах «Великолепная одержимость» (1954, номинация на «Оскар») и «Всё, что дозволено небесами» (1955) — оба фильма с Роком Хадсоном. Последний раз Джейн появилась на большом экране в 1969 году в музыкальной комедии «Как вступить в брак», где играла в паре с Бобом Хоупом. Вместе с ним она также спела песню Джонни Мерсера «Dream», прежде уже звучавшую в мюзикле «Длинноногий папочка» (1955) с Фредом Астером и Лесли Карон в главных ролях.

Телевидение

Джейн Уаймен начала появляться на телевидении с 1955 года. У неё появилось своё шоу под названием «Jane Wyman Presents the Fireside Theatre», за которое её номинировали на «Эмми» в 1957 году. Однако вскоре у программы упал рейтинг и шоу прекратило существование через три телевизионных сезона.

В 1960-х и 1970-х Джейн приняла участие в пилотных сериях двух сериалов, которые никогда не были показаны на телевидении. Большую часть 70-х она практически не снималась, появившись лишь в небольших ролях в сериалах «Ангелы Чарли» и «Лодка любви».

Фэлкон Крест

Карьера Джейн перешла на новый этап после того, как она стала сниматься в мыльной опере «Фэлкон Крест». Героиней Джейн стала Энджела Чаннинг, винодел из Калифорнии. Телесериал шёл на американском телевидении с 1981 по 1990 год. Во время первого сезона его рейтинг был выше, чем у сериала «Династия», а уступал он только другой мыльной опере — «Далласу».

За роль Энджелы Чаннинг Джейн номинировалась на награду «Soap Opera Digest Award» пять раз, а также дважды на «Золотой глобус»: в 1983 и 1984 году. Вторая номинация на «Золотой глобус» принесла актрисе заветную награду. Вскоре Джейн начала испытывать проблемы со здоровьем. В 1986 году она перенесла операцию на живот, из-за чего была вынуждена пропустить съёмки в двух сериях (её героиня исчезла при таинственных обстоятельствах). В 1988 году она пропустила ещё одну серию по рекомендации врачей. Тем не менее, она продолжала работу и закончила съёмки сезона 1988—1989 года, несмотря на ухудшающееся здоровье. В 1989 году Джейн стало плохо прямо на съёмочной площадке; её госпитализировали из-за проблем, связанных с диабетом и печенью. Врачи рекомендовали ей завершить карьеру. Большую часть заключительного сезона сериала Джейн не снималась (её героиня лежала в больнице в состоянии комы после покушения на убийство). Пренебрегая советами врачей, Джейн снялась в последних трёх сериях «Фалькон Креста». Она даже написала монолог для заключительной серии. В общей сложности она появилась в 208 из 227 серий.

После съёмок в «мыльная опера» Джейн появилась на телеэкране лишь однажды: в 1993 году она сыграла в одной серии телесериала «Доктор Куин, женщина-врач».

Замужества

Эрнест Юджин Уайман

О первом браке актрисы известно очень мало. Известно, что 8 апреля 1933 года она вышла замуж за Эрнеста Юджина Уаймана (или Уэйманна). Этот факт упоминается в биографии Рональда Рейгана Dutch, написанной Эдмундом Моррисом. В ней также говорится, что свидетельство о браке было выдано штатом Калифорния, а невесту звали Джейн Фалкс. Моррис также утверждает, что Рейган в 1989 году намекнул ему на первое замужество Джейн: «Вы должны обратить внимание на то, что до меня было несколько мужей». Американский специалист по генеалогии Уильям Аддамс Райтвизнер предполагает, что Джейн Фалкс взяла фамилию Уайман от своей приёмной матери Эммы, которая ранее была замужем за офтальмологом М. Ф. Уэйманом.

Майрон Мартин Футтерман

Джейн Уайман вышла замуж за производителя одежды Майрона Мартина Футтермана в Новом Орлеане 29 июня 1937 года. Поскольку она хотела завести детей, а он не хотел, они расстались через год и три месяца. Развод был оформлен 5 декабря 1938 года.

Рональд Рейган

В 1938 году Джейн снялась вместе с Рональдом Рейганом в фильме Brother Rat. Они заключили помолвку, а затем поженились 26 января 1940 года в Калифорнии. У Джейн и Рональда родилось трое детей: Морин Элизабет Рейган (1941—2001), Майкл Эдвард Рейган (приёмный сын, родился 18 марта 1945) и Кристина Рейган (родилась раньше срока 26 июня 1947 года и умерла на следующий день). Джейн подала на развод 1948 году, он был оформлен в 1949 году. Поскольку Рональд Рейган — единственный президент США, который разводился, Джейн Уайман — единственная бывшая жена американского президента.

Фред Карджер

После развода с Рональдом Рейганом Джейн вышла замуж за дирижёра и композитора Фредерика Карджера (1916—1979). Свадьба состоялась 1 ноября 1952 года в Санта-Барбаре. Супруги расстались 7 ноября 1954 года, ровно через месяц начали бракоразводный процесс, который был оформлен 30 декабря 1955 года. Они заключили повторный брак 11 марта 1961 года и снова развелись 9 марта 1965 года. От этого замужества у Джейн осталась падчерица Терренс Карджер Мелтон (дочь Фредерика Карджера и его первой жены, актрисы Патти Сакс).

Дальнейшая жизнь

Джейн долгое время жила в затворничестве по причине ухудшающегося здоровья. Она редко появлялась на публике, за исключением случаев, когда она приходила на похороны своей дочери Морин, а также близкой подруги Лоретты Янг.

Джейн купила дом в Ранчо Мираж в 1997 году. По некоторым сведениям 16 апреля 2003 года она переехала в Палм-Спрингс, однако после её смерти выяснилось, что всю оставшуюся жизнь она оставалась в Ранчо Мираж.

Смерть

Джейн Уайман умерла в возрасте 90 лет у себя дома в Ранчо-Мираж в понедельник, 10 сентября 2007 года. Она продолжительное время страдала от артрита и диабета. Её сын Майкл Рейган сделал заявление после её смерти: «Я потерял любящую мать, мои дети Кэмерон и Эшли потеряли любящую бабушку, моя жена Коллин потеряла любящую подругу, которую она называла мамой, а Голливуд потерял самую элегантную даму, когда-либо появлявшуюся на экране».

По сообщениям источников Джейн Уайман умерла во сне от естественных причин. Поскольку она была членом Доминиканского ордена католической церкви, её похоронили в монашеском облачении.

Награды

Премия «Оскар»

• 1947 — Номинация: лучшая актриса, «Оленёнок»
• 1949 — Победа: лучшая актриса, «Джонни Белинда»
• 1952 — Номинация: лучшая актриса, «Голубая вуаль»
• 1955 — Номинация: лучшая актриса, «Великолепная одержимость»

Эмми

• 1957 — Номинация: лучшая актриса — драматический сериал, «Jane Wyman Presents The Fireside Theatre»
• 1959 — Номинация: лучшая актриса — драматический сериал, «Jane Wyman Presents The Fireside Theatre»

Золотой глобус

• 1949 — Победа: лучшая актриса — драма, «Джонни Белинда»
• 1952 — Победа: лучшая актриса — драма, «Голубая вуаль»
• 1983 — Номинация: лучшая актриса — драматический сериал, «Фэлкон Крест»
• 1984 — Победа: лучшая актриса — драматический сериал, «Фэлкон Крест»

Избранная фильмография

Год		Русское название	Оригинальное название	Роль
1943	ф	Принцесса О'Рурк	Princess O'Rourke	Джин Кэмпбелл
1945	ф	Потерянный уикэнд	The Lost Weekend	Хелен Сент-Джеймс
1946	ф	Оленёнок	The Yearling	Орри Бэкстер
1948	ф	Джонни Белинда	Johnny Belinda	Белинда Макдональд
1950	ф	Страх сцены	Stage Fright	Ева Джилл
1950	ф	Стеклянный зверинец	The Glass Menagerie	Лаура Уингфилд
1951	ф	Жених возвращается	Here Comes the Groom	Эммадел Джонс
1954	ф	Великолепная одержимость	Magnificent Obsession	Хелен Филлипс
1955	ф	Всё, что дозволено небесами	All That Heaven Allows	Кэри Скотт
1960	ф	Поллианна	Pollyanna	тётя Полли
1993	тф	Доктор Куин, женщина-врач	Dr. Quinn, Medicine Woman	Элизабет Куин

Ссылки

• [www.jane-wyman.com/ Официальный сайт]
• Джейн Уайман (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Уайман, Джейн

Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.