Уайт, Гарри Декстер

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гарри Декстер Уайт
Harry Dexter White
Научная сфера:

экономика

Место работы:

Лоуренский университет
Министерство финансов США

Известен как:

Бреттон-Вудское соглашение

В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Уайт.

Гарри Декстер Уайт (англ. Harry Dexter White; 9 октября 1892 — 16 августа 1948) — американский экономист, представитель министерства финансов США на Бреттон-Вудской конференции. В частности, Уайт был автором проекта создания Международного Валютного Фонда через неделю после Перл-Харбора,[1] а также участвовал в создании Всемирного Банка — основных учреждений Вашингтонского консенсуса. Уайт давал показания и защищал свою репутацию перед Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности в августе 1948 года. Через три дня после дачи показаний Уайт умер от сердечного приступа в летнем доме в Фиц Уильям, штат Нью-Гэмпшир. Несколько источников информации, в частности архивные документы ФБР и СССР, указывают на то, что он передавал секретные данные Советскому Союзу[2].





Ранние годы

Гарри Декстер Уайт родился в Бостоне, штат Массачусетс, был седьмым, самым младшим ребёнком в семье еврейско-литовских[3] эмигрантов, Джозефа Уайта и Сары Магилевски, которые поселились в США в 1885 году. В 1917 году он вступил в ряды армии США, получил звание лейтенанта, служил во Франции в не-боевых отрядах, во время Первой мировой войны. В возрасте 30 лет поступил в Колумбийский университет, затем перешёл в Стэнфордский университет, где получил первую научную степень по экономике. После защиты Ph.D. по экономике в Гарвардском университете в возрасте 38 лет, Уайт преподавал четыре года в университете Лоуренса в Эпплтоне, штат Висконсин. Издательство Гарвардского университета напечатало его диссертацию в 1933 году под названием «Французские национальные счета, 1880—1913 гг» (англ. The French International Accounts, 1880-1913).

Министерство финансов

В 1934 году, Джейкоб Вайнер, профессор Чикагского университета, который работал в Министерстве финансов, предложил Уайту работу.

В 1938 году Уайт возглавил только что созданный отдел валютных исследований, в котором работали в основном учёные и университетские преподаватели.

После Перл-Харбора, в декабре 1941 года, Уайт был назначен помощником министра финансов Генри Моргентау (младшего) и играл роль посредника между Государственным департаментом и Министерством по вопросам международных отношений. Также на него была возложена ответственность по «управлению и работе Стабилизационного валютного фонда без права изменения рабочих процедур». Впоследствии Уайт стал ответственным за дела межгосударственных отношений в министерстве, где имел доступ к большому количеству конфиденциальной информации о состоянии экономики США и её военных союзников.

Уайт был преданным интернационалистом, всю свою энергию он посвятил сохранению Большой тройки союзников во Второй мировой войне и сохранению мира через торговлю. Он верил в то, что мощные, многосторонние институты могли избежать ошибок Версальских соглашений и предотвратить возникновение новой мировой экономической депрессии. Будучи председателем Отдела валютных исследований, который имел независимые источники финансирования, Уайт мог брать на работу персонал игнорируя обычные правила для государственных служащих и минуя проверку в органах государственной безопасности[4].

По словам сына Моргентау, Уайт был основным создателем плана Моргентау[5]. Послевоенный план Моргентау, в варианте Уайта, заключался в выводе всей промышленности из Германии, роспуске её вооружённых сил и превращении её в аграрную страну, устраняя большую часть немецкой экономики и способность противостоять внешней агрессии. Вариант плана, который ставил своей целью превратить Германию в «страну, в основном, земледельцев и пастухов», был подписан президентом США Франклином Делано Рузвельтом и британским премьер-министром Уинстоном Черчиллем на второй конференции в Квебеке в сентябре 1944 года. Однако работник отдела Уайта с доступом к деталям плана передал его прессе, а Уайт передал копию плана советской разведке[6]. Протесты общественности заставили Рузвельта публично отречься этих намерений. Нацисты и Йозеф Геббельс очень обрадовались разоблачению, воспользовались планом Моргентау для пропаганды и подъёма боевого духа военных, подавлению критических голосов против войны в Германии, и сорвали возможный сепаратный мир с Западом. Действия Уайта также помогли Советскому Союзу, фактически гарантируя, что нацисты, или их преемники, не будут заключать сепаратный мир с Западом. Однако Моргентау всё же удалось повлиять на окончательную оккупационную политику,[7] в том числе, благодаря оккупационной директиве JCS 1067, которая действовала до лета 1947 года и запрещала любые попытки экономического восстановления в Германии. В докладе о состоянии дел в Германии через два года оккупации, бывший Президент США Герберт Гувер в марте 1947 года отметил:

Существует иллюзия, что Новая Германия, которая осталась после аннексий, может быть сведена к «стране пастухов». Это невозможно сделать, если не уничтожить или куда-нибудь убрать 25 000 000 человек.[8]

Разрушение тяжёлой промышленности на западе Германии, согласованное на Потсдамской конференции, продолжалось до 1951 года.

Уайт был главным представителем США на конференции в Бреттон Вудсе в 1944 году, и, по показаниям, доминировал на конференции и навязал своё видение, несмотря на возражения представителя Британии Джона Мейнарда Кейнса[4][9]. По завершению войны, Уайт был приближен к процессу создания так называемых Бреттон-Вудских учреждений — Международного валютного фонда (МВФ) и Всемирного банка. Эти институты должны предотвратить воспроизведению некоторых экономических проблем, которые случились после Первой мировой войны. Уже в конце ноября 1945 Уайт поддерживал улучшение отношений с Советским Союзом[10]. Позже, Уайт стал директором и представителем США в МВФ.

Уайт считал, что главная задача послевоенной дипломатии Соединённых Штатов сводится к тому, «как изобрести средства, способные обеспечить длительный мир и дружественные отношения между Америкой и Россией. Любая другая проблема в сфере международной дипломатии бледнеет перед этой главной задачей»[11].

В июне 1947 года Уайт неожиданно уходит в отставку и освобождает свой кабинет в тот же день.

Обвинения в шпионаже

2 сентября 1939, на следующий день после вторжения нацистов в Польшу и менее, чем через две недели после подписания пакта Молотова — Риббентропа, помощник государственного секретаря и советник Президента Рузвельта по внутренней безопасности Адольф Берли встретился, благодаря журналисту Исааку Дон Левайн, с советским агентом-перебежчиком Уиттекером Чемберсом (англ.)русск.. В сделанных позднее заметках о встрече Левайн перечислил ряд имен, в частности, он записал «мистер Уайт»[12]. Заметки Берли о встрече упоминаний об Уайте не содержат[13]. Берли написал меморандум на 4 страницах и передал его Президенту, который отверг идею шпионажа в своём окружении как «абсурдную». Директор ФБР Джон Эдгар Гувер отверг разоблачения Чемберса как «историю, гипотезу или умозаключение» ещё в 1942 году[14].

20 марта 1945 офицер по безопасности Государственного департамента допросил Чемберса. В его заметках записано, что Чемберс назвал Уайта «в целом агентом, но довольно слабым», который помог многим участникам коммунистического подполья найти работу в Министерстве финансов[15].

7 ноября 1945, советская шпионка-курьер Элизабет Бентли перешла на сторону США и рассказала следователям Федерального бюро расследований, что в конце 1942 или начале 1943 года она узнала от советских шпионов Натана Сильвермастера и Людвига Ульмана, что одним из источников государственных документов, которые они фотографировали и передавали куратору от НКВД Якову Голосу, был Гарри Декстер Уайт[16].

На следующий день директор ФБР Джон Эдгар Гувер отправил письмо курьером советнику по военным вопросам президента Трумэна, генералу Гарри Ваугхану, сообщая, что «некоторые нанятые правительством США работники передают информацию и данные посторонним лицам, которые, в свою очередь, передают эту информацию агентам разведки Советского Союза». Письмо содержало с десяток названных Бентли подозреваемых, вторым в списке был Гарри Декстер Уайт[17].

ФБР проанализировало предоставленные Бентли сведения и результаты проведенных на их основе расследований по названным ею подозреваемых, включая Уайта,[18] и подготовила доклад «Советская разведка в США» (англ. Soviet Espionage in the United States),[19] который был отправлен 4 декабря 1945 года в Белый Дом, Генеральному прокурору и Государственному департаменту[20]. Через шесть недель, 23 января 1946 года, Трумэн номинировал Уайта на должность директора отделения США Международного валютного фонда. В ответ, ФБР направило меморандум на 28 страницах посвящён лично Уайту и его контактам, который был получен в Белом Доме 4 февраля 1946[21]. Номинация Уайта была утверждена в Сенате 6 февраля 1946 года.

Через шесть лет Трумэн свидетельствовал, что Уайт, после получения этой информации, был «отстранён от государственной службы в срочном порядке» — сначала от Министерства финансов, а затем от МВФ[22]. Уайт продолжал работать в МВФ до 19 июня 1947 — в течение более двух лет, после того, как ФБР поставило Белый Дом в известность о его деятельности — неожиданно уйдя в отставку (освободив свой кабинет в тот же день), после того, как Генеральный прокурор Том Кларк приказал Федеральному большому жюри расследовать обвинения Бентли[23].

31 июля 1948 Бентли рассказала комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, что Уайт участвовал в шпионаже в пользу Советского Союза в течение Второй мировой войны,[24] и передавал секретные документы Казначейства агентам советской разведки. Бентли заявила, что коллеги Уайта передавали ей информацию от него. В показаниях, данных в 1953 году, Бентли заявила, что Уайт ответственен за передачу советским агентам печатных клише, которые Министерство финансов использовало для печати союзнических военных марок в оккупированной Германии, что позволило Советскому Союзу печатать деньги с избытком,[25] подогревая чёрный рынок и раздувая инфляцию во всей оккупированной Германии,[26] нанеся США ущерб в четверть миллиарда долларов[27].

Бентли написала в 1951 году, в автобиографии, что она была «способна устроить с помощью Гарри Декстера Уайта передачу клише Министерством финансов США Советскому Союзу»[28]. Бентли до сих пор не вспоминала этот эпизод в показаниях, которые она дала ФБР, комитетам, большим жюри и прокурорам, и к тому времени не были известны доказательства того, что Бентли имела какую-либо роль в передаче. Некоторые подвергали сомнению роль Гарри Декстера Уайта в ней[29].

В показаниях, данных 1953 года на комиссии, возглавляемой Джозефом Маккарти, она рассказала, что выполняла указания, полученные от резидента НКВД в Нью-Йорке Исхака Абдуловича Ахмерова (действовавшего под именем «Билл»), когда через Людвига Ульмана и Натана Сильвермастера передала сообщение Гарри Уайту, чтобы «надавить в деле передачи клише в Советский Союз»[30].

Это единственный случай, когда биограф Катрин Олмстед пришла к выводу, что Бентли говорила неправду о своей роли,[26] сославшись на мнение историка Брюса Крейга о том, что «вся эта „схема“ — сплошная фабрикация»[31].

Но впоследствии показания Бентли были полностью подтверждены справкой, найденной через 50 лет в Советских архивах. В справке, Гайк Овакимян, начальник американского отдела НКВД (на который работала Бентли), ссылается на доклад из Нью-Йорка (где находилась Бентли)[32][33] от 14 апреля 1944 года (когда Бентли вела группу Сильвермастера),[34][35] что «согласно нашим указаниям» Бентли получила через Сильвермастера «положительное решение Министерства финансов передать Советскому Союзу клише для печати немецких оккупационных марок»[36].

Уиттекер Чемберс, бывший агент советской разведки, дал показания 3 августа о сотрудничестве с Уайтом в секретном аппарате коммунистического подполья до 1938 года[37]. Чемберс представил документы, которые сохранились у него ещё со времен, когда он был связником одной из советских агентурных групп в США. Среди них были рукописные заметки, которые, по его словам, дал ему Уайт. Министерство финансов подтвердило, что документ содержал сверхсекретные материалы Государственного департамента, а лаборатория ФБР установила, что он был написан рукой Уайта[38]. Чемберс заявил, однако, что Уайт был наименее продуктивным из его контактов[39].

Дженнер, Маккарти, Мойнихэн

Возглавляемая сенатором Уильямом Дженнером комиссия провела расследование проблемы превышения полномочий невыборными должностными лицами, в частности Уайтом. Часть доклада посвящена пересмотру политики администрации президента Рузвельта в отношениях с Китаем, и была напечатана как «Дневник Моргентау»[40].

Сосредоточение сторонников коммунизма в Министерстве финансов, и особенно в отделе валютных исследований, теперь полностью зафиксировано. Уайт был первым директором отдела; его преемниками были Франк Кое и Гарольд Глассер. Также в отделе валютных исследований были Уильям Людвиг Ульман, Ирвинг Каплан и Виктор Перло. Было установлено, что Уайт, Коэ, Глассер, Каплан и Перло являются участниками коммунистического заговора...

Комиссия также заслушала показания Джонатана Митчела, спичрайтера Генри Моргентау, о том, что Уайт пытался убедить его в том, что Советский Союз создал систему, которая вытеснит капитализм и христианство.

В 1953 году сенатор Джозеф Маккарти и генеральный прокурор из администрации Эйзенхауэра, Герберт Браунелл (младший), сообщили, что ФБР предупредило администрацию Трумэна о Уайте перед его назначением в МВФ. Браунелл распространил письмо ФБР от 8 ноября 1945 года в Белый Дом с предупреждением об Уайте и других, и заявил, что Белый Дом получал доклад ФБР о «советской разведке в США», включая дело Уайта, за шесть недель до выдвижения Уайта в МВФ[41].

Хотя и не отрицая отправку этого и других предупреждений Трумэну, сенатор Дэниэл Патрик Мойнихэн в предисловии к докладу комиссии 1997 года написал, что Трумэн не был проинформирован о проекте Венона[42]. В поддержку этого утверждения, он сослался на официальную, написанную совместно АНБ и ЦРУ, историю проекта Венона, что «не существует достоверных доказательств» того, что Труман был проинформирован о проекте Венона[43].

Смерть

13 августа 1948, Уайт давал показания Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, где заявил, что не является коммунистом. Сразу после дачи показаний с ним случился сердечный приступ. Он покинул Вашингтон и поехал отдохнуть на ферму Фицвильям, в Нью Хэмпшире. Сразу по прибытии у него произошёл второй сердечный приступ[44]. Через два дня, 16 августа 1948 года, в возрасте 55 лет, Гарри Уайт умер[45][46]. Установленной причиной смерти была передозировка дигиталисом (наперстянкой)[47].

Проект Венона

Основная статья: Проект «Венона»

Криптографы АНБ установили, что Гарри Декстер Уайт был источником информации в расшифровках проекта Венона под кодовыми именами «Адвокат»[48] «Ричард»,[49] и «Юрист»[50]. Через два года после его смерти, в меморандуме от 15 октября 1950 года, благодаря доказательствам, полученным в проекте Венона, Уайт был идентифицирован как источник информации советской разведки под кодовым именем «Юрист»[51]. Впоследствии, Министерство юстиции обнародовало информацию о существовании проекта Венона и о том, что в расшифрованных телеграммах Уайт имеет кодовое имя «Юрист» и является источником разведывательной информации. В докладе ФБР о Уайта говорится:

Вас уже инфоормировали о данных, полученных от проекта Венона в отношении Юриста, который был активным в течение 1944 года. Согласно информации, полученной от проекта Венона в отношени Юриста, в течение апреля 1944 года он докладывал о разговорах между тогдашним госсекретарем Корделл Халлом и вице-президентом Уоллесом. Он также докладывал о возможном путешествии Уоллеса в Китай. 5 августа 1944 он доложил советским шпионам, что был уверен в победе Президента Рузвельта на выборах, если не произойдет какое-нибудь потрясающее военное поражение. Также он доложил, что выдвижение Трумана на должность вице-президента было сделано в расчёте на голоса консервативного крыла демократической партии. Также сообщалось, что Юрист был готов к любому самопожертвованию ради МГБ, но опасался, что разоблачения его деятельности может повлечь скандал и повлиять на выборы. Также упоминалось, что он вернется в Вашингтон 17 августа 1944. Новая информация, полученная от проекта Венона, указывает, что Юрист и Моргентау совершили поездки в Лондон и Нормандию, покинув США 5 августа 1944 года.

Кодовое имя было подтверждено благодаря документам, обнародованным советским работником архивов Василием Митрохиным. Гарри Декстер Уайт сначала имел кодовое имя «КАССИР», а затем «ЮРИСТ»[52].

Другим примером действий Уайта как агента влияния Советского Союза может служить срыв предложения о займе в $ 200 миллионов китайским националистам в 1943 году[53][54].

Другие расшифровки проекта Венона дают дополнительные доказательства против Уайта, включая его советы о том, как и когда встречаться для передачи информации его куратору. Документ № 71 проекта Венона содержит записи разговоров Уайта, где он признается в получении платы за работу на Советский Союз[54][55].

В 1997 году комиссия сената США пришла к выводу, что вина Элджера Хисса из Государственного департамента выглядит доказанной, как и Декстера Уайта из министерства финансов[56].

Дополнительные свидетельства деятельности Уайта в роли советского агента были получены из советских архивов и от офицера КГБ Александра Васильева. В книге Алена Вайнстейна и Александра Васильева, «The Haunted Wood: Soviet Espionage in America — the Stalin Era», Васильев, бывший советский журналист и офицер КГБ, сделал обзор советских архивных документов о деятельности Уайта в пользу Советского Союза. Уайт помогал Гарольду Глассер, работнику Министерства финансов и агенту НКВД, «в получении должностей и карьерному росту в Министерстве, зная о его связях с коммунистами». Через поддержку Уайта, Гласеру удалось пройти проверку ФБР. В декабре 1941 года Секретная служба Министерства финансов США передала Гарри Уайту доклад, указав на наличие доказательств сотрудничества Глассера с коммунистами. Уайт так и не отреагировал на этот доклад. Глассер остался на службе в Министерстве финансов и вскоре стал вербовать других агентов, и готовить доклады о персонале Министерства и других потенциальных агентов для НКВД. После вступления США во Вторую мировую войну, при поддержке Уайта, Глассер был переведен на высшие правительственные должности[57].

Согласно советским архивам, другими кодовыми именами Уайта в МГБ были «Ричард» и «Рид». Чтобы защитить свой источник информации, советские разведчики изменили кодовое имя Уайта.

Семья Уайта и его биографы до сих пор считают его невиновным[6]. Стефен Шлезингер пишет: «Среди историков, единого мнения о Уайте до сих пор не существует, но многие склоняются к тому, что он пытался помочь Советскому Союзу, но не считал свои действия шпионажем»[58]. Роберт Скидельски, после просмотра доказательств, пришёл к выводу, что

сочетание наивности, поверхностности и невероятной самоуверенности — вместе с его биографией — объясняют действия Уайта. Бесспорно, он предал свою страну, поскольку передал национальные секреты врагу. Но нет никаких сомнений в том, что передавая секретную информацию Советскому Союзу, Уайт осознавал, что предает оказанное ему доверие, даже если и не осознавал, что предаёт свою страну.[59]

Напишите отзыв о статье "Уайт, Гарри Декстер"

Примечания

  1. ↑ [www.youtube.com/watch?v=5f8QpKktgtM Q&A: Economist Judy Shelton]
  2. ↑ John Earl Haynes, Harvey Klehr and Alexander Vassiliev, Spies: The Rise and Fall of the KGB in America (New Haven: Yale University Press, 2009)
  3. ↑ R. Bruce Craig, Treasonable Doubt: The Harry Dexter White Spy Case,University Press of Kansas, 2004 p. 17 ISBN 978-0-7006-1311-3
  4. ↑ 1 2 [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,860101,00.html One Man's Greed], 1953-11-23, <www.time.com/time/magazine/article/0,9171,860101,00.html>. Проверено 3 октября 2006. 
  5. ↑ Dietrich, John (2002), The Morgenthau Plan: Soviet Influence on American Postwar Policy, New York: Algora Publishing, сс. 17, ISBN 1-892941-90-2, OCLC [worldcat.org/oclc/49355870 49355870] 
  6. ↑ 1 2 Schecter, Jerrold (2002), Sacred Secrets: How Soviet Intelligence Operations Changed American History, Washington, DC: Brassey's, ISBN 1-57488-327-5, OCLC [worldcat.org/oclc/48375744 48375744] 
  7. ↑ Frederick H. Gareau «Morgenthau’s Plan for Industrial Disarmament in Germany» The Western Political Quarterly, Vol. 14, No. 2 (Jun., 1961)
  8. ↑ [www.un.org/Pubs/chronicle/2008/webarticles/080103_marshallplan.html UN Chronicle - Welcome to the UN Chronicle Online]
  9. ↑ Donald Markwell, John Maynard Keynes and International Relations: Economic Paths to War and Peace, Oxford University Press, 2006
  10. ↑ White, Harry Dexter (1945-11-30). «Untitled paper advocating "continued Peace and friendly relations with Russia"» (Princeton University collection).
  11. ↑ Morsey R. Die Bundesrepublik Deutschland. Munscher, 1990. S. 12.
  12. ↑ [www.johnearlhaynes.org/page100.html Isaac Don Levine’s Notes of the Meeting]
  13. ↑ John Earl Haynes and Harvey Klehr, [books.google.com/books?id=M8p00bTFvRkC&printsec=frontcover&dq=venona#PRA1-PA96,M1 Venona: Decoding Soviet Espionage in America] (New Haven: Yale University Press, 1999), p.90-91
  14. ↑ Robert Skidelsky, John Maynard Keynes:Fighting for Britain, 1937—1946, Macmillan, London 2000 p.256
  15. ↑ Allan Weinstein, Perjury: The Hiss–Chambers Case (New York: Alfred A. Knopf, 1978), ISBN 0-394-49546-2, p. 346
  16. ↑ [Ultra-Secret.info/CSR/Holdings/Soviet/NKVD.htm FBI file: Underground Soviet Espionage Organization (NKVD) in Agencies of the United States Government], October 21, 1946, p. 78-79 (PDF pp. 86-87)
  17. ↑ Hoover to Vaughan, November 8, 1945, [education-research.org/PDFs/Silvermaster016.pdf FBI Silvermaster file, Vol. 16], PDF pp. [www.education-research.org/PDFs/splitfiles/splitprocessed/Silvermaster016_Folder/Silvermaster016_page98.pdf 98], [www.education-research.org/PDFs/splitfiles/splitprocessed/Silvermaster016_Folder/Silvermaster016_page99.pdf 99], [www.education-research.org/PDFs/splitfiles/splitprocessed/Silvermaster016_Folder/Silvermaster016_page100.pdf 100]. Cf. Robert Louis Benson and Michael Warner, eds., Venona: Soviet Espionage and the American Response, 1939—1957 (Washington, D.C.: National Security Agency/Central Intelligence Agency, 1996), Document 15, pp. [www.cia.gov/library/center-for-the-study-of-intelligence/csi-publications/books-and-monographs/venona-soviet-espionage-and-the-american-response-1939-1957/15.gif 69], [www.cia.gov/library/center-for-the-study-of-intelligence/csi-publications/books-and-monographs/venona-soviet-espionage-and-the-american-response-1939-1957/15a.gif 70], [www.cia.gov/library/center-for-the-study-of-intelligence/csi-publications/books-and-monographs/venona-soviet-espionage-and-the-american-response-1939-1957/15b.gif 71]
  18. ↑ [education-research.org/PDFs/SOVIET%20REPORT.pdf ], p. 47 (PDF p. 45)
  19. ↑ education-research.org/PDFs/SOVIET%20REPORT.pdf
  20. ↑ [www.education-research.org/PDFs/splitfiles/splitprocessed/Silvermaster156_Folder/Silvermaster156_page54.pdf FBI memo: Harry Dexter White], PDF p. 54
  21. ↑ [education-research.org/PDFs/Silvermaster156.pdf Harry Dexter White], PDF pp. 24-52
  22. ↑ Robert Skidelsky, John Maynard Keynes: Fighting for Britain, 1937—1946, Macmillan, London 2000 p. 257
  23. ↑ Robert G. Whalen. [select.nytimes.com/gst/abstract.html?res=F30F14F63D5B157A93C0A81789D95F4C8485F9 Hiss and Chambers: Strange Story of Two Men] (December 12, 1948).
  24. ↑ [foia.fbi.gov/silversm/silversm2b.pdf Elizabeth Bentley Deposition, FBI Silvermaster file], 1948-07-31, <foia.fbi.gov/silversm/silversm2b.pdf>. Проверено 3 октября 2006. 
  25. ↑ James C. Van Hook, "[www.cia.gov/library/center-for-the-study-of-intelligence/csi-publications/csi-studies/studies/vol49no1/html_files/harry_dexter_8.html Treasonable Doubt: The Harry Dexter White Spy Case], " Studies in Intelligence, Vol. 49, No. 1, 2005
  26. ↑ 1 2 Radosh, Ronald (February 24, 2003), [findarticles.com/p/articles/mi_m1282/is_3_55/ai_97347251/pg_1 The Truth-Spiller], <findarticles.com/p/articles/mi_m1282/is_3_55/ai_97347251/pg_1>. Проверено 30 июля 2008. 
  27. ↑ Henry Morgenthau, The Morgenthau Diaries, Book 732, pp. 97-99.
  28. ↑ Bentley 1951, С. 141
  29. ↑ Craig, R. Bruce (2004), Treasonable Doubt: The Harry Dexter White Spy Case, University Press of Kansas, сс. 245, ISBN 0-7006-1311-0 
  30. ↑ Testimony of Elizabeth Bentley, [www.senate.gov/artandhistory/history/resources/pdf/Volume4.pdf S. Prt. 107-84 — Executive Sessions of the Senate Permanent Subcommittee on Investigations of the Committee on Government Operations (McCarthy Hearings 1953-54), Vol. 4], p. 3427
  31. ↑ Olmsted 2002, С. 186
  32. ↑ Michael Warner, [www.cia.gov/library/center-for-the-study-of-intelligence/csi-publications/csi-studies/studies/vol47no2_2003/article08.html Red Spy Queen: A Biography of Elizabeth Bentley], Studies in Intelligence, Vol. 47, No. 2, 2003
  33. ↑ John Earl Haynes and Harvey Klehr, [books.google.com/books?id=M8p00bTFvRkC&printsec=frontcover&dq=venona#PRA1-PA96,M1 Venona: Decoding Soviet Espionage in America] (New Haven: Yale University Press, 1999), p.96
  34. ↑ Christopher Andrew and Vasili Mitrokhin, The Sword and the Shield: The Mitrokhin Archive and the Secret History of the KGB (London: Basic Books, 1999) ISBN 978-0-465-00310-5, p. 129
  35. ↑ (Olmstead 2002, С. 45)
  36. ↑ Schecter, Jerrold L. (2003), Sacred Secrets: How Soviet Intelligence Operations Changed American History, Potomac Books, сс. 122, ISBN 1574885227 
  37. ↑ [www.law.umkc.edu/faculty/projects/ftrials/hiss/8-3testimony.html Testimony of Whittaker Chambers before the House Committee on Un-American Activities], 1948-08-03, <www.law.umkc.edu/faculty/projects/ftrials/hiss/8-3testimony.html>. Проверено 3 октября 2006. 
  38. ↑ FBI Memorandum identifying Harry Dexter White as agent Jurist
  39. ↑ Chambers, Whittaker (1952), [lccn.loc.gov/52005149 Witness], New York: Random House, сс. 383–384, 414–416, 419–421, 429–432, 510–512, et al., 5200-5149, <lccn.loc.gov/52005149> 
  40. ↑ [www.archives.gov/legislative/guide/senate/chapter-13-judiciary-1947-1968.html#103 Records of the Morgenthau Diary Study, 1953-65], The Center for Legislative Archives, <www.archives.gov/legislative/guide/senate/chapter-13-judiciary-1947-1968.html#103>. Проверено 3 октября 2006. 
  41. ↑ [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,823119,00.html The White Case Record], 1953-11-30, <www.time.com/time/magazine/article/0,9171,823119,00.html>. Проверено 3 октября 2006. 
  42. ↑ Moynihan, Daniel Patrick (1997), [www.gpo.gov/congress/commissions/secrecy/pdf/04dpm.pdf Chairman's Forward], <www.gpo.gov/congress/commissions/secrecy/pdf/04dpm.pdf>. Проверено 3 октября 2006. 
  43. ↑ Robert Louis Benson and Michael Warner, eds., VENONA: Soviet Espionage and the American Response, 1939—1957 (Washington, D.C.: National Security Agency/Central Intelligence Agency, 1996), xxiv.
  44. ↑ [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,799061,00.html Categorical Denial], August 30, 1948, <www.time.com/time/magazine/article/0,9171,799061,00.html>. Проверено 30 июля 2008. 
  45. ↑ Victor Nevasky, [www.commentarymagazine.com/viewpdf.cfm?article_id=10726 Letters From Readers]: "Harry Dexter White, " Commentary, April 1988, p. 10 (Cf. David Rees, Harry Dexter White: A Study in Paradox (Coward, McCann & Geoghegan, 1973), ISBN 978-0-698-10524-9)
  46. ↑ [pqasb.pqarchiver.com/washingtonpost_historical/access/293601642.html?dids=293601642:293601642&FMT=ABS&FMTS=ABS:FT&date=AUG+18%2C+1948&author=&pub=The+Washington+Post&desc=Harry+Dexter+White%2C+Accused+In+Spy+Inquiry%2C+Dies+at+56&pqatl=google Harry Dexter White, Accused In Spy Inquiry, Dies at 56], United Press in Washington Post, August 18, 1948, <pqasb.pqarchiver.com/washingtonpost_historical/access/293601642.html?dids=293601642:293601642&FMT=ABS&FMTS=ABS:FT&date=AUG+18%2C+1948&author=&pub=The+Washington+Post&desc=Harry+Dexter+White%2C+Accused+In+Spy+Inquiry%2C+Dies+at+56&pqatl=google>. Проверено 4 апреля 2008. 
  47. ↑ Willard Edwards, "Hiss spy paper linked to late treasury aid, " Chicago Daily Tribune, 29 November 1949, pp. 1-2
  48. ↑ [www.nsa.gov/public_info/declass/venona/sep_1944.shtml 1251 KGB New York to Moscow, 2 September 1944, p. 2]
  49. ↑ [www.nsa.gov/venona/releases/18_Jan_1945_R3_m3_p1.gif 83 KGB New York to Moscow, 18 January 1945, p.1]
  50. ↑ Robert J. Hanyok, [www.nsa.gov/about/_files/cryptologic_heritage/publications/wwii/eavesdropping.pdf «Eavesdropping on Hell: Historical Guide to Western Communications Intelligence and the Holocaust, 1939—1945»] (Washington, DC: Center for Cryptologic History, National Security Agency, 2005, 2nd Ed.), p. 119 (PDF page 124)
  51. ↑ [en.wikisource.org/wiki/FBI_Memorandum_identifying_Harry_Dexter_White_as_agent_Jurist FBI Memorandum identifying Harry Dexter White as agent Jurist], 1950-10-16, <en.wikisource.org/wiki/FBI_Memorandum_identifying_Harry_Dexter_White_as_agent_Jurist>. Проверено 3 октября 2006. 
  52. ↑ Andrew, Christoper (1999), The Sword and the Shield: The Mitrokhin Archive and the Secret History of the KGB, New York: Basic Books, сс. 106, ISBN 0-465-00310-9 
  53. ↑ Robert Skidelsky, John Maynard Keynes:Fighting for Britain, 1937—1946, Macmillan, London 2000 p.261
  54. ↑ 1 2 Haynes, John Earl (2000), Venona: Decoding Soviet Espionage in America, New Haven: Yale University Press, сс. 142–145, ISBN 0-300-08462-5, OCLC [worldcat.org/oclc/44694569 44694569] 
  55. ↑ [foia.fbi.gov/venona/venona.pdf FBI Documents of Historic Interest re Venona That Are Referenced in Daniel Moynihan's Book "Secrecy"], сс. 17, <foia.fbi.gov/venona/venona.pdf>. Проверено 3 октября 2006. 
  56. ↑ [origin.www.gpo.gov/congress/commissions/secrecy/pdf/12hist1.pdf Appendix A; SECRECY; A Brief Account of the American Experience], United States Government Printing Office, 1997, сс. A–37, <origin.www.gpo.gov/congress/commissions/secrecy/pdf/12hist1.pdf>. Проверено 3 октября 2006. 
  57. ↑ Weinstein, Allen (1999), The Haunted Wood: Soviet Espionage in America--The Stalin Era, New York: Modern Library, ISBN 0-375-75536-5, OCLC [worldcat.org/oclc/43680047 43680047] 
  58. ↑ Schlesinger, Stephen E. (2004), Act of Creation: the Founding of the United Nations: A story of Superpowers, Secret Agents, Wartime Allies and Enemies, and Their Quest for a Peaceful World, Cambridge, MA: Westview, Perseus Books Group, сс. 108, ISBN 0-8133-3275-3 
  59. ↑ Robert Skidelsky, John Maynard Keynes:Fighting for Britain, 1937-1946, Macmillan, London 2000 p.265

Ссылки

  • Svetlana Chervonnaya. [www.documentstalk.com/wp/harry-dexter-white-in-alexander-vassilievs-notes-on-kgb-foreign-intelligence-files Alexander Vassiliev's Notes and Harry Dexter White - DocumentsTalk.com]. documentstalk.com. Проверено 2011 03 20. [www.webcitation.org/67jcAV9Q3 Архивировано из первоисточника 17 мая 2012].
 Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе.
Список неработающих ссылок: Bentley 1951, Olmstead 2002, Olmsted 2002
Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.

Отрывок, характеризующий Уайт, Гарри Декстер

– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Уайт,_Гарри_Декстер&oldid=80686087»