Убийство Брайана Денеке

12 декабря 1997 года 19-летний панк-музыкант Брайан Теодор Денеке (англ. Brian Theodore Deneke, род. 9 марта 1978) был насмерть сбит машиной 17-летнего спортсмена Дастина Кэмпа в городе Амарилло, штат Техас.

Кэмп был признан виновным в непредумышленном убийстве и приговорён к 10 годам лишения свободы условно. В 2001 году он был приговорён к 8 годам лишения свободы за нарушение условного освобождения. 31 июля 2006 года он был досрочно освобождён и находился под наблюдением.

Брайан Денеке

Брайан Денеке родился в Уичито, штат Канзас и был младшим из двух сыновей Майкла Макса «Майка» Денеке и Элизабет Луизы «Бетти» Биекер. Отец Брайана был родом из Белойта, штат Канзас, Бетти Денеке была уроженкой Конкордии, штат Канзас. Майк и Бетти поженились в 1974 году в Конкордии и у них родились два сына: старший Джейсон Майкл и младший Брайан Теодор. Семья переехала в Амарилло, Техас из Уичито зимой 1981 года.

В начальной школе Денеке был танцором команчи и членом бойскаутов Америки. Он ходил в Белмарскую начальную школу, начальную школу Терраса, среднюю школу Крокетт и среднюю школу Амарильо. Брайан оставил школу и получил документ об образовании в 17 лет. Он стал художником в арт-проекте Стэнли Марша 3 под названием «Динамит музей» — самодельных макетов дорожных знаков, расставленных по улицам Амарилло. Брайан Денеке был вокалистом в панк-рок-группе The White Slave Traders и хотел стать известным панк-рок-музыкантом.

Друзья вспоминают Брайана как обаятельного парня и лидера в местных панк-кругах, помогающего в организации многих местных музыкальных событий. За свой шипообразного вида ирокез Денеке получил прозвище «Sunshine», часто носил чёрную кожаную куртку с шипами, кожаный ошейник и имел несколько самодельных татуировок. Брайан был также увлечённым скейтбордистом, и именно это стало побуждением к панк-субкультуре.

Как и другие панки в Амарилло, Денеке часто подвергался притеснениям и издевательствам. Те, кто издевались над Брайаном, прозвали его «Punch» и «Fist Magnet». Его родители были против такого образа жизни сына и предупреждали его о возможных предрассудках людей в Амарилло.

Смерть

International House of Pancakes был популярным местом среди молодежи в Амарилло. В субботу, 6 декабря 1997 года, там произошёл конфликт между школьной звездой футбола Дастином Кэмпом и панком Джоном Кингом. Их противостояние не утихло к следующей неделе.

В алкогольном опьянении вечером в пятницу 12 декабря 1997 года около 23:00 по местному времени Дастин Кэмп с друзьями появились у International House of Pancakes, чтобы затеять драку. Вскоре между футболистами и панками началась драка на стоянке у ресторана IHOP. Во время драки Дастин Кэмп завёл свой Cadillac, чтобы отогнать его подальше, но разогнавшись, сбил Денеке. В защиту своего клиента адвокат заявлял, что Кэмп вернулся, чтобы защитить друга-футболиста, однако это утверждение опровергали свидетели из друзей убитого.

Суд над Дастином Кэмпом

В ходе судебного процесса пассажир-свидетель показал, что Кэмп, нацелившись на Брайана, крикнул: «Я ниндзя в моём Кадди!», а после того, как переехал парня, добавил: «Спорю, ему понравилось!». После он на автомобиле скрылся с места преступления.

Дастину Кэмпу было предъявлено обвинение в убийстве первой степени; во время судебного разбирательства его защита утверждала, что он действовал в защиту своего друга, на которого нападал Денеке. Адвокат Кэмпа, Уоррен Л. Кларк, строил защиту так, что пытался переложить вину в случившемся на самого Денеке и панк-сообщество.

Кларк изображал панков жестокими головорезами, а даже назвал их «вооруженными головорезами». Адвокат приводил в пример случаи из прошлого Брайана, выставляя последнего жестоким человеком, и утверждал, что убитый был очень агрессивен в ночь его смерти. Защита также утверждала, что панки — свидетели обвинения лгут под присягой. В противовес панкам, защита характеризовала подсудимого как однозначно положительного парня. Адвокат подчеркнул, что Кэмп вёл нормальный образ жизни, являясь хорошим христианином, техасцем и футболистом.

Панки, дававшие показания, видели в Денеке жертву. Одна девушка из компании Кэмпа, сидевшая в его машине в момент убийства, обвинила Кэмпа. Она не видела, чтобы тот действовал в защиту кого-либо, и рассказала о восклицаниях вроде «Ниндзя в Кэдди».

Хотя Кэмпу предъявлялось обвинение в предумышленном убийстве, присяжные увидели вину Кэмпа только в непредумышленном убийстве, и суд приговорил его к 10 годам лишения свободы условно и штрафу в 10 000 долларов. Адвокат и окружной прокурор нашли это решение необыкновенно мягким.

Присяжные отказались от комментариев после суда, ссылаясь на благосостояние семей. Присяжный Уэйд Колвин сказал, что был крайне удивлён, когда коллегия присяжных заседателей не признала Кэмпа в предумышленном убийстве и выбрала непредумышленное. «Что засело во мне больше всего — я чувствовал, как Брайан убегал и у Дастина был шанс (остановить автомобиль)», сказал Кольвин. Он посчитал, что присяжные дали Кэмпу второй шанс из-за его молодости. Он добавил: «У меня тоже были такие мысли, о том, что он ещё совсем молодой <…> Но он был неправ».

Нарушения испытательного срока

В июне 2001 года Дастин Кэмп был арестован за употребление алкоголя, он всё ещё был несовершеннолетним. Майкл Кэмп, отец Дастина, попытался прикрыть своего сына, находящегося на испытательном сроке. Отец был официально обвинён в даче ложных показаний сотрудникам полиции. Он был приговорен к 60 дням отложенного судебного решения (наподобие испытательного срока) и наказан штрафом в 100 долларов. В сентябре 2001 года Дастин Кэмп получил 8 лет тюремного заключения за нарушение испытательного срока. Брат Дастина Дэвид также был арестован. Он получил год условно за предоставление алкоголя несовершеннолетним и за создание препятствий полицейским при аресте Дастина.

В 2006 году Дастин Кэмп был досрочно освобождён и находился под наблюдением, пока срок его наказания не истёк в 2009 году.

Освещение в СМИ и значимость

Прощание с Брайаном Денеке проходило в католической церкви Святой Марии 16 декабря 1997 года в Амарилло.

Его смерть потрясла Амарилло и привлекла внимание к субкультуре панков: панки в городе Амарилло сообщили, что они часто подвергаются насилию и домогательствам со стороны спортсменов из-за их различий, вплоть до инцидентов. После суда было общее ощущение, что Кэмп вышел на свободу лишь потому, что он воспринимался как «хороший парень» — в отличие от панков. Мягкое наказание для Кэмпа вызвало общественный резонанс в Амарилло и породило дискуссии о толерантности в городе. Кел Селигер, мэр Амарилло, попытался урегулировать ситуацию: «Это был не общественный вердикт», — сказал он, «это были 12 человек». Отец Брайана не был удивлён таким мягким приговором: «честно говоря, мы были готовы к этому. Если вы обратите внимание на то, что происходит в системе уголовного правосудия, в этом нет ничего необычного».

Национальное телевидение и радио осветили этот случай в 1999 и 2000 годах на Leeza, Dateline NBC, 20/20, NPR, а MTV показал документальный фильм Criminal «Punks vs Preps».

Конфликт между спортсменами и панками в Амарилло сравнивался с распространёнными социальными противоречиями в Колумбинской средней школе, которые способствовали массовому убийству в школе «Колумбайн». Случай с Денеке также упоминается в академической статье с изложением аргументов в пользу расширения определения «преступления на почве ненависти» за привычные границы религиозных, сексуальных и расовых групп.

Память

Концерты

Многочисленные концерты были даны в честь Денеке после его смерти. В 2000 году музыкальный фестиваль The Unity Through Diversity festival проходил в Амарилло при участии The Undead и Майка Уотта и других групп. К десятой годовщине ухода Денеке музыканты показали значение его смерти для панк-сообщества, проведя 25 концертов на всей территории Соединенных Штатов и Канады, в том числе в Нью-Йорке, Чикаго, Сиэтле и пять концертов в Техасе, включая двухдневное мероприятие в Амарилло. Половина денег, вырученных от этих мероприятий, пошла Национальной организации родителей убитых детей, а другая половина на различные проекты по борьбе с предубеждениями .

Песни

Смерть Денеке стала сюжетом для многих песен, в числе которых:

• «Brian’s Song» — Fifteen
• «Brian’s Song» — The Code
• «Tears On A Pillow (in Amarillo)» — The Undead
• «Fortunes of War» by Dropkick Murphys
• «Sunshine Fist Magnet» — Against All Authority
• «A Punk Killed» — Total Chaos
• «Murdered» — Total Chaos
• «American Justice Is All a Lie» — Career Soldiers
• «Sunshine» — The Swellers
• Денеке упоминается в песне «Hail» группы Hamell on Trial
• «Brian Deneke» — Ethan Daniel Davidson
• «Brian Deneke» — Christopher Owens
• «Put Yourself On Trial» — The Inskagneatos
• «Look Out» — The Inskagneatos

Театр

Пьеса по истории Брайана Денеке под названием «Manslaughtered» Дэвида Буччи была исполнена в театре Сиэтла в 2000 году.

Библиография

• Mikita Brottman (ed), Car Crash Culture (Palgrave Macmillan, 2002), 254-6.
• Jeff Ferrell, Tearing Down the Streets: Adventures in Urban Anarchy (Palgrave Macmillan 2001).
• Texas Monthly on True Crime (University of Texas Press, 2007) p. 19-38.
• «Death In Texas (the story of Brian Deneke)» PUNK PLANET 36.

Фильмография

• MTV: Criminal: Punks vs. Preps (CBS News Productions, 2000).
• City Confidential — Amarillo, TX: High School Hit & Run, 11 сезон, 128 эпизод (2005).

См. также

• Убийство Софи Ланкастер
• Преступление на почве ненависти

Примечания

Преступность   США

Отрывок, характеризующий Убийство Брайана Денеке

Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
Так думал князь Андрей, слушая толки, и очнулся только тогда, когда Паулучи позвал его и все уже расходились.
На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии.


Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.