Убийство Елены Закотновой

Убийство Елены Закотновой

Дата	22 декабря 1978 года
Время	17:00 — 18:00
Место	СССР СССР Ростовская область Ростовская область Шахты
Координаты	47°42′43″ с. ш. 40°12′30″ в. д.
Причина	Изнасилование, колото-резаные ранения, асфиксия
Погибшие	1 (Елена Закотнова)
Подозреваемый (е)	Александр Кравченко
Обвиняемый (е)	Александр Кравченко
Осуждённый (е)	Александр Кравченко, Андрей Чикатило

Убийство 9-летней Елены Закотновой произошло 22 декабря 1978 года. 24 декабря в городе Шахты Ростовской области, рядом с мостом через реку Грушевку, был обнаружён её труп. Как показала экспертиза, неизвестный совершил с девочкой половой акт в разных формах, причинив ей разрывы влагалища и прямой кишки, а также нанёс три проникающих ножевых ранения в живот. Смерть девочки, тем не менее, наступила от механической асфиксии — её задушили. Эксперт предположил, что Лена была убита ещё в день своего исчезновения (родители обратились в милицию 22 декабря), не раньше 18:00. На момент убийства Лена училась во втором классе.

Дело об убийстве Елены Закотновой стало одним из самых противоречивых и обсуждаемых в истории советской и российской криминалистики. За совершение этого преступления были осуждены вначале Александр Кравченко, затем Андрей Чикатило, но впоследствии оба приговора были отменены. До сих пор неизвестно точно, кто совершил это убийство, и не произошла ли в данном случае судебная ошибка.

Первый подозреваемый: Александр Кравченко

Убийство ребёнка, да ещё с особой жестокостью, сопряжённой с половым насилием, требовало немедленного раскрытия. На дело бросили одного из опытнейших местных сыщиков — старшего следователя советника юстиции Ижогина. Почти сразу определился главный подозреваемый.

В тот же день, когда был найден труп Лены, милиция задержала местного жителя Александра Кравченко (1953 г.р.), ранее судимого за схожее убийство. В 1970 году в городе Херсоне Кравченко был осуждён за изнасилование и убийство несовершеннолетней девочки. 13 июля 1970 года в состоянии алкогольного опьянения он изнасиловал и убил 10-летнюю Галину Ципляк. Она зашла к нему домой, он её задушил, уже у мертвой выколол глаза, а тело закопал в огороде. Преступление было очень быстро раскрыто и в ноябре 1970 года Херсонским областным судом Кравченко был приговорён к 10 годам лишения свободы. То обстоятельство, что на момент совершения преступления он являлся несовершеннолетним, спасло его от расстрела. Кравченко оказался в колонии, отбыл в ней 6 лет, затем определением Белозерского районного народного суда Херсонской области он был условно освобожден из мест лишения свободы. Далее он должен был отбыть часть наказания на исправительных работах.

Кравченко жил ближе всех к месту преступления. Александр Кравченко после своего условно-досрочного освобождения в 1976 году был направлен в спецкомендатуру Артемовского района г. Шахты, работал в десятом строительном управлении, в бригаде штукатуров. Взял в жены женщину с ребёнком, в 1979 г. жена ждала появления ребёнка уже от Александра. Но задержанный показал, что 22 декабря 1978 года он после окончания работы зашел домой к своему знакомому, и примерно в 18:15 пришел к себе домой, где и находился до конца дня. Алиби подтвердили его жена Галина и их знакомая — Т. Гусакова, находившиеся с ним весь вечер после 18:00. 27 декабря 1978 года Александр Кравченко был освобожден.

Повторный арест Кравченко

23 января 1979 года Кравченко совершил кражу у своего соседа. 24 января сотрудники милиции нашли похищенное на чердаке в доме Кравченко. В тот же день его арестовали. Кравченко тут же сознался в краже. Работники уголовного розыска вновь вернулись к версии о причастности Кравченко к убийству Лены 3акотновой.

Виктор Бут, журналист:

Вот и тут, надо брать Кравченко — и он очень своевременно, будто выполняя заказ милиции, совершает кражу. В перерыве судебного заседания я не удержался, подошел к только что „отговорившим“ своё свидетелям, высказал удивление и предположил: так может кражу милиция подстроила? Они смотрели почти с искренним сочувствием: — Как же вы не понимаете… Кравченко опытный преступник. Чтобы не привлекли за убийство, решил сесть за кражу, прием известный. Совершил он её недалеко от своего дома и специально „терял“ вещи до самого порога, чтобы вышли именно на него…

Амурхан Яндиев, следователь:

Да кто же сомневается, что здесь без милиции не обошлось? Вы дело смотрели: человека взяли за кражу, а с первого допроса оперативники ведут речь не о ней, а об убийстве. Дураку ясно, откуда что взялось. Потом: вы заметили, чего от него добывались с первого допроса? Подписать „явку с повинной“ по убийству…

По подозрению в соучастии в краже была арестована жена Кравченко. Там ей сказали, что её подозревают в соучастии в убийстве Лены. Запуганная женщина быстро поменяла свои показания относительно убийства, и ситуация стала не в пользу её мужа. В скором времени под давлением милиции показания поменяла и вторая свидетельница.

Опять же под давлением в феврале Кравченко собственноручно написал 2 заявления, где он подробно описывал убийство. 1 марта 1979 года Кравченко отказался от признания, заявив, что его принудили к этому. Но спустя месяц он вновь сознаётся в убийстве. Спустя пять месяцев уже в судебном следствии он отказался от признаний, заявив:

…писал явки с повинной только из-за того, что от некоторых работников уголовного розыска и тюрьмы слышал угрозы в свой адрес. Некоторые детали этого преступления узнал из актов экспертизы. Потому в заявлениях моих и есть подробности, которые узнал от своих следователей.

Позже он в очередной раз (как позже было доказано, под давлением) признался в убийстве. 16 августа 1979 года Ростовским областным судом Кравченко был приговорён к смертной казни.

Апелляции

Кравченко и его адвокаты обжаловали приговор. Кравченко утверждал, что невиновен, а признание из него «выбили». В ноябре 1979 года Верховный Суд РСФСР вернул дело на доследование. В мае 1980 года Ростовский облсуд вернул дело на доследование. В декабре 1980 года коллегия Верховного Суда РСФСР отменила смертный приговор. При этом был оставлен в силе приговор за совершенную кражу — 15 лет лишения свободы. Но бабушка убитой В. Закотнова стала оспаривать приговор и требовала жесткого наказания для убийцы её внучки, и ей в этом повезло. Уголовное дело ещё дважды возвращалось судом на дополнительное расследование, отменяя состоявшиеся решения. В деле было много белых пятен, показания Кравченко постоянно путались, были предложения проверить других лиц на совершение преступления (чего сделано не было).

23 марта 1982 года Ростовский областной суд, в третий раз рассмотрев дело, снова приговорил Кравченко к смертной казни. В мае того же года коллегия Верховного Суда РСФСР оставила приговор без изменения. В ноябре 1982 года Президиум Верховного Совета России и соответствующая комиссия Президиума Верховного Совета СССР отклонили ходатайство о помиловании. 5 июля 1983 года Кравченко расстреляли.

Второй подозреваемый: Анатолий Григорьев

8 января 1979 года в Новочеркасске повесился некий Анатолий Григорьев, 50 лет от роду, уроженец города Шахты. 31 декабря, накануне Нового года, в трамвайном парке, работником которого он был, Григорьев, будучи сильно пьян, хвастался коллегам, что он, мол, зарезал и задушил девочку, про которую «писали в газетах». Работяги знали, что «у Тольки по пьяни фантазия просыпается», а потому никто ему не поверил. Однако Григорьев, видимо, ожидал, что эти нетрезвые откровения ещё аукнутся. Приехав к дочери в Новочеркасск, он очень переживал, много пил, плакал, что никого не убивал, а возвёл на себя напраслину. Дождавшись, когда дочь ушла на работу, Григорьев повесился в туалете.

Пересмотр дела

С 1981 года по 1990 год в Ростове и Ростовской области произошло более 50 убийств с особой жестокостью, на сексуальной почве. Жертвами как правило становились дети и женщины. Убийства в лесополосах происходили постоянно, поэтому в декабре 1985 года началась проходящая под контролем ЦК КПСС операция «Лесополоса» — пожалуй, самое масштабное оперативное мероприятие, когда-либо проводившееся советскими и российскими правоохранительными органами. За всё время операции на причастность к серии убийств было проверено более 200 тыс. человек, были даже использованы военные вертолёты, чтобы патрулировать железнодорожные пути и прилегающие к ним лесополосы. Специальную оперативную группу, занимающуюся делом убийцы из лесополосы, возглавлял Виктор Бураков, который обратился к психиатру Александру Бухановскому с просьбой составить психологический портрет преступника. Бухановский сразу отверг версии о том, что убийца психически болен, маргинален или гомосексуален. По его мнению, преступник был обычным, ничем не примечательным советским гражданином, с семьёй, детьми и работой.

Сотрудницы милиции, одетые в штатское, в качестве приманки постоянно ездили на электричках. Трасса Таганрог — Донецк — Ростов — Сальск на всём протяжении контролировалась работниками милиции. Руководство следствием взял на себя Исса Костоев, занимавший должность заместителя начальника следственной части Прокуратуры РСФСР.

20 ноября 1990 года по подозрению в убийствах был арестован Чикатило. 28 ноября (по другим данным 30 ноября) Чикатило признался в убийствах и начал давать показания. Его обвиняли в 53 убийствах, он же признался в 56. Тут и всплыло дело об убийстве Елены Закотновой. Чикатило признался в убийстве Елены Закотновой. Вот что он сказал на следствии:

…Убийство этой девочки у меня было первым преступлением, и я сам, без чьего-то напоминания, искренне рассказал об обстоятельствах её убийства. На момент моего задержания по настоящему делу следственные органы не могли знать, что это убийство совершено мною. Именно после этого преступления я начал убивать других своих жертв…

Несмотря на признание Чикатило, для пересмотра дела по убийству Закотновой этого было недостаточно. Бригада Костоева активно взялась за этот эпизод, собирая улики для отмены приговора в отношении Кравченко, но этого было мало для Верховного Суда. Параллельно с этим шло расследование остальных убийств Чикатило, но самому первому эпизоду было уделено самое большое внимание. В 1991 году после долгой и тяжёлой следственной работы приговор по делу Кравченко был отменён (до этого три ходатайства об отмене приговора по делу Кравченко были отклонены), несмотря на протесты целого ряда чиновников. Символично, но никто из участников судебной коллегии Рос­товского областного суда (Постаногова В. В. - тогда председательствующая, Кутузова Г. Ф. и Сапожникова И. К.) за вынесенный ими приговор от 24 марта 1982 года наказания не понесли.

Третий подозреваемый: Андрей Чикатило

Андрей Чикатило был обвинён в 53 убийствах, среди которых было и убийство Елены Закотновой. При этом было отмечено, что показания Чикатило по первому убийству постоянно путались, противоречили друг другу. Было также и отмечено неэтичное поведение Костоева: его подчинённые отмечали, что начальник до начала суда с удовольствием давал интервью о раскрытии преступлений (что противоречит презумпции невиновности), а также критиковал следователей, ведших дело Закотновой в 1978 году.

Дело Чикатило по обвинению в убийстве 53 человек (сам же он сознался в 56) было передано в суд. На одном из первых же судебных заседаний 21 апреля 1992 года происходит скандал. Чикатило отказался от своих показаний и не признал, что хоть как-то причастен к убийству Закотновой (не отказываясь при этом от всех остальных обвинений). Исса Костоев предположил, что ростовские власти решили себя обелить и надавили на Чикатило, требуя отказаться от первого убийства. Скандал усугублялся тем, что Костоев уже дал несколько интервью, где убедительно говорил, что Чикатило виновен в убийстве Елены Закотновой. Репутация Иссы Костоева оказалась под серьёзным ударом. А вскоре при оглашении обвинительного заключения по делу Чикатило один из двух гособвинителей А. Куюмджи отказался обвинять Чикатило в убийстве Закотновой, считая его вину недоказанной. Его заменили на другого прокурора.

Кроме того, у адвоката Чикатило было припасено несколько аргументов в пользу невиновности Чикатило в убийстве Закотновой. Адвокат Чикатило, М. Хабибуллин:

Результаты следственного эксперимента. Видеозапись его исследовалась судом. Предназначенная объективно подтвердить, она порождает серьезные сомнения в правдивости признания. При входе во двор домовладения по пер. Межевому, 26, он говорит, что была «землянка», теперь её нет. То есть получается, что вместо прежнего строения во дворе теперь другое строение. Тем не менее, все участники эксперимента входят в строение и продолжают проверку. Далее следователь спрашивает Чикатило, где он включал свет. Тот не может сказать, видимо, потому, что не знает, т.к. строение не то. А эксперимент продолжается. Но остается без ответа вопрос: то ли строение находилось во дворе по Межевому, 26, которое приобрел Чикатило? Если следственный эксперимент проведен в другом, то что он может подтвердить и какова в этом случае ценность признания?

Доследование

В Викитеке есть полный текст приговора по делу Андрея Чикатило

В Викитеке есть полный текст определения Верховного суда по делу Чикатило

15 октября 1992 года при оглашении приговора Ростовский областной суд признал Чикатило виновным в убийстве 53 человек, в том числе и Елены Закотновой. В 1994 году Чикатило был расстрелян. Но к моменту казни суд отменил приговор по делу Закотновой, и Чикатило был признан невиновным по этому эпизоду. Таким образом, и Александр Кравченко, и Андрей Чикатило признаны невиновными в убийстве Елены Закотновой. Никто более не привлекался виновным по делу Елены Закотновой, и дело на протяжении уже 35 лет не раскрыто.

Мнения

Александр Перлин, следователь, который когда-то вёл дело Александра Солоника, считает, что Кравченко был виновен в убийстве Закотновой, и вся шумиха вокруг этого дела была создана Костоевым для собственного пиара:

И выяснились любопытные детали: все доказанные убийства, кроме одного, этот гаденыш совершил между 1982-м и 1990-м годами. В среднем одно убийство в полтора месяца. И лишь одно убийство стоит особняком – оно совершено в 1978 году… Это и есть убийство девочки Л. Чем был вызван трехлетний перерыв между первым убийством и последующей серией, маньяк на следствии не объяснял. По предположениям Костоева, он просто боялся… Чикатило никогда не насиловал свои жертвы, в силу чисто физиологических причин (был импотентом), сексуальное удовлетворение он испытывал от причинения мучений жертве. Все жертвы маньяка были изуродованы, все… кроме Л. На суде Чикатило полностью признал свою вину во всех инкриминируемых ему преступлениях, кроме одного: убийства Л… Странно, да? Пятьдесят одно убийство признает, а от одного открещивается категорически? Экспертиза установила, что биологические вещества, изъятые с трупа девочки, принадлежат кому угодно, только не Чикатило… В общем, собранные Костоевым доказательства вины маньяка в убийстве Л. настолько кричали о его непричастности, что на суде первой инстанции гособвинитель отказался поддерживать обвинение Чикатило в этом убийстве и был заменен. Маньяку все-таки вменили совершение убийства Л., но Верховный суд сразу отменил приговор в этой части<…> Идем дальше. Что делает Иса Костоев, которому пришла блажь бороться с ментовским беспределом? Он бросает всю работу по делу Чикатило на своих помощников, и занимается только убийством Л. Представьте себе: Чикатило дает показания по шестидесяти эпизодам, по которым работать да работать, на место ездить, трупы поднимать, личности устанавливать, свидетелей опрашивать… Нет, мы рождены, чтоб сказку сделать былью – Костоев ведет свой праведный бой!

Дело об убийстве Елены Закотновой стало предметом для спекуляций и споров в обсуждении вопроса смертной казни. Противники смертной казни неоднократно заявляли о «двух невиновных расстрелянных по делу Чикатило», несмотря на то, что расстрелян был только Кравченко, и то многие подвергают его невиновность сомнению. Некоторыми исследователями выдвигаются предположения, что Чикатило совершил около 3 убийств, а остальные убийства были приписаны ему с целью повысить раскрываемость, и что за большинство убийств, совершённых в «Лесополосе», из реальных убийц никто не ответил.

Литература

• Модестов Н. С. Серийные убийцы. — М.: АСТ; Астрель, 2003. — 288 с. — (Обожжённые зоной). — 15 000 экз. — ISBN 5-17-018560-X, ISBN 5-271-06252-X.
• Кривич М., Ольгин О. [www.serial-killers.ru/materials/tovarishh-ubijcza.htm Товарищ убийца. Ростовское дело: Андрей Чикатило и его жертвы]. — М.: Текст, 1992. — 352 с. — ISBN 5-87106-071-4.
• Кривич М., Ольгин О. [www.serial-killers.ru/materials/tovarishh-ubijcza.htm Чикатило и его жертвы] / Михаил Кривич, Ольгерт Ольгин; [Телекомпания "НТВ"]. — М.: Изограф, 1996. — 159 с. — (Криминальная Россия. Современные хроники). — ISBN 5-87113-042-9.

Ссылки

• Перлин, Александр. [www.odnako.org/blogs/show_17365/ И вновь по следу Чикатило: миф о невинно убиенных]. Однако (9 апреля 2012). Проверено 14 мая 2013. [www.webcitation.org/6Gdtfiq7e Архивировано из первоисточника 16 мая 2013].
• Огурцов, В. [rslovar.com/content/кого-расстреляли-вместо-чикатило-малоизвестный-эпизод-громкого-дела Кого расстреляли вместо Чикатило? (малоизвестный эпизод громкого дела)]. Ростовский словарь. Проверено 5 апреля 2014.

Отрывок, характеризующий Убийство Елены Закотновой

6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.