Убийство Карины Залесовой

Убийство Кари́ны Зале́совой произошло 28 августа 2015 года в Новосибирске. 16-летняя девушка была найдена мёртвой в одном из коттеджей Первомайского района города. По версии следствия, Марк Коньков, праздновавший в этот день своё 16-летие, пригласил Карину в частный дом, принадлежавший его родителям, где нанёс ей множество ножевых ранений, в том числе в шею, после чего она скончалась.

Следствие

Следствие ходатайствовало об аресте Конькова, однако Первомайский районный суд избрал ему меру пресечения в виде домашнего ареста. Решение суда вызвало широкий резонанс, общественность потребовала немедленного ареста подростка, были высказаны опасения, что дело об убийстве «могут замять из-за связей и денег родителей обвиняемого», поскольку отец Конькова, Игорь Коньков, является крупным новосибирским бизнесменом. На сайте сhange.org была размещена петиция с требованием изменения меры пресечения на заключение под стражу для подозреваемого, под которой подписалось более 100 тысяч человек. Митинги с требованием объективного расследования произошедшего прошли в Москве, Санкт-Петербурге и Новосибирске.

9 сентября 2015 года апелляционная коллегия Новосибирского областного суда рассмотрела жалобу прокурора и постановила сменить Конькову меру пресечения на заключение в СИЗО.

Подозреваемому была назначена судебно-психиатрическая экспертиза. После того, как исследование, проведённое в Новосибирске, не дало никаких результатов, Коньков был направлен в Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии имени В. П. Сербского. Во второй раз экспертиза вновь не дала окончательного заключения. В январе 2016 года было решено назначить в Институте проведение другой, более углубленной экспертизы, с привлечением дополнительных специалистов.

См. также

• Убийство Елены Патрушевой

Ссылки

• Боброва И. [www.mk.ru/social/2015/09/08/lyubil-podetski-ubil-povzroslomu.html Любил по-детски, убил по-взрослому] // Московский комсомолец : газета. — № 26907 (9 сентября 2015).

Отрывок, характеризующий Убийство Карины Залесовой

– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.