Убийство Роджера Экройда

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Убийство Роджера Экройда
The Murder of Roger Ackroyd
Жанр:

роман

Автор:

Агата Кристи

Язык оригинала:

английский

Дата первой публикации:

1926

Издательство:

?, Эксмо

«Уби́йство Ро́джера Э́кройда» (англ. The Murder of Roger Ackroyd) — детективный роман Агаты Кристи, опубликованный в 1926 году.





Сюжет

Действие романа происходит в вымышленной английской деревне Кингз-Эббот. Повествование ведётся от лица доктора Джеймса Шеппарда, который становится ассистентом сыщика Эркюля Пуаро (в большинстве других произведений, посвящённых Пуаро, эту роль выполняет капитан Гастингс).

Действие начинается со смерти миссис Феррар, богатой вдовы, по слухам, убившей своего мужа. Жители деревни полагают, что вдова совершила самоубийство, до тех пор пока не погибает Роджер Экройд — вдовец, собиравшийся жениться на миссис Феррар. Под подозрением оказываются: невестка Роджера (жена его покойного брата Сесила) миссис Экройд, страдающая ипохондрией и обладающая невротическими наклонностями, которая имеет много долгов из-за своих экстравагантных расходов; её дочь Флора; майор Блент — заядлый охотник; Джеффри Реймонд — личный секретарь Экройда; пасынок Роджера Ральф Пейтен, также имеющий огромные долги; Паркер, любопытный дворецкий, и Урсула Борн, уволенная накануне убийства горничная.

Первым подозреваемым становится Ральф Пейтен, который является наследником убитого. Кроме того, некоторые улики явно указывают на него. Пуаро, недавно приехавший в деревню, начинает расследование по просьбе Флоры, помолвленной с Ральфом.

Действующие лица

  • Джеймс Шеппард — врач-рассказчик.
  • Эркюль Пуаро — сыщик, ведущий дело.
  • Роджер Экройд — богатый бизнесмен, был любовником Дороти Феррар.
  • Каролина Шеппард — сестра Джеймса.
  • Ральф Пейтен — приёмный сын Роджера Экройда.
  • Джеффри Реймонд — секретарь мистера Экройда.
  • миссис Сесил Экройд — жена брата Экройда.
  • Флора Экройд — дочь миссис Сесил Экройд.
  • Гектор Блент — майор, друг мистера Экройда.
  • Паркер Адамс — дворецкий мистера Экройда.
  • Урсула Борн — бывшая горничная Экройда.
  • мисс Рассел — экономка Экройда.

История создания и публикации

Как признавалась сама Агата Кристи, основную идею романа — превратить «Ватсона» из рассказчика в убийцу — предложили ей независимо друг от друга два человека[1]. Первым это сделал в личной беседе её зять Джеймс Уоттс. Потом в письме — поклонник её творчества лорд Луис Маунтбеттен. Сначала Агата Кристи не хотела браться за подобный сюжет, считая, что это будет трудно осуществить технически. Роман вышел в Англии и США весной 1926 года.

Литературные приёмы

Наиболее примечательный приём, использование которого привело к многочисленным дискуссиям, — это использование ненадёжного рассказчика, который в итоге оказывается убийцей[2]. В своём финальном признании д-р Шеппард так пытается оправдаться от возможных обвинений о лжи:

Я весьма доволен собой как писателем. Что может быть точнее, например, следующих слов: «Письмо принесли без двадцати минут девять. Оно так и осталось непрочитанным, когда без десяти девять я уходил. Уже взявшись за дверную ручку, я нерешительно остановился и оглянулся, обдумывая, всё ли я сделал. Ничего не придумав, я вышел и закрыл за собой дверь».[3]

Замыслом Агаты Кристи было то, что д-р Шеппард не утаивает истину и не лжёт — он просто недоговаривает. В частности, он «забывает» упомянуть, что случилось между 20:40 и 20:50, когда фактически и был убит Роджер Экройд.

Кроме того, в романе происходит много событий, которые отвлекают внимание, но не имеют никакого отношения к самому преступлению (например, исчезновение Ральфа). В то же время, события приобретают новое значение в глазах читателя, когда становится известен убийца. Д-р Шеппард сам изумлён своей двуличностью, сложностью расследования и тем, что под подозрением оказалось так много человек.

Литературное значение и отзывы

Сразу после публикации роман вызвал множество отрицательных откликов. «Ньюс Кроникл» назвала книгу «безвкусным неудачным разочарованием автора»[1]. Коллеги-писатели позднее обвиняли Агату Кристи в том, что она нарушила одну из «Десяти заповедей детективного романа», сформулированных Рональдом Ноксом: «Преступником должен быть кто-то, упомянутый в начале романа, но им не должен оказаться человек, за ходом чьих мыслей читателю было позволено следить»[4], в то же время появление этой «заповеди» в 1928 году было вызвано в том числе и «Убийством Роджера Экройда». Распространённая история о том, что Агату Кристи после выхода романа чуть не исключили из Детективного клуба, не может быть верной, так как клуб был основан в 1930 году, на несколько лет позднее выхода книги. В 1945 году Эдмунд Уилсон назвал статью, критикующую жанр детектива, «Какая разница, кто убил Роджера Экройда?»


История расставила всё по своим местам. Теперь роман признаётся одним из лучших творений Агаты Кристи и шедевром жанра. Благодаря новаторскому приёму писательницы детективное правило «читатель должен подозревать каждого из героев» получило новый смысл. Он попал в сотню лучших детективов XX века, составленную британской Независимой Ассоциацией торговцев детективной литературой (The Independent Mystery Booksellers Association)[5]. 6 ноября 2013 года Ассоциация писателей криминального жанра (CWA) признала роман лучшим детективом всех времён и народов[6].

Экранизации

Напишите отзыв о статье "Убийство Роджера Экройда"

Примечания

  1. 1 2 [www.lady-agata.narod.ru/akroyd.htm Создание романа «Убийство Роджера Экройда»]
  2. До Агаты Кристи был использован, в частности, в ранней повести А. Чехова «Драма на охоте»
  3. Кристи, Агата. Избранные произведения (стр. 431). Издательство Гермес, 1991. ISBN 5-86750-005-5
  4. [literra.websib.ru/volsky/text.htm?186 Рональд Нокс. «Десять заповедей детективного романа». Пер. В. Воронина]
  5. [www.book-review.ru/news/news2584.html «Слоны, киты и остальное»]
  6. [lenta.ru/news/2013/11/06/christie/ «Убийство Роджера Экройда» признали лучшим детективом всех времен]

Ссылки

  • [www.fictionbook.ru/en/author/kristi_agata/yerkyul_puaro_ubiyistvo_rodjera_yekroyida Роман «Убийство Роджера Экройда»]
  • [www.lady-agata.narod.ru/akroyd.htm Создание романа «Убийство Роджера Экройда»]
  • [rudnevslovar.narod.ru/e3_ya.htm#extr Вадим Руднев. «Экстремальный опыт»] — статья из «Словаря культуры XX века»


Отрывок, характеризующий Убийство Роджера Экройда

– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?