Убийство в Марковой (1944)

Убийство в Марковой
Памятник расстрелянным полякам и евреям
Способ убийства	расстрел
Место	деревня Маркова
Мотив	обнаружение евреев, спрятанных польской семьёй
Дата	24 марта 1944 года
Убийцы	Полиция порядка
Убитые	Семья Ульма Семья Гольдман «Холь» Голда Грюнфельд Лея Диднер с ребёнком

Убийство в Марковой — расстрел 16 поляков и евреев немецкими оккупантами в деревне Маркова под Ланьцутом 24 марта 1944 года. Немцы, обнаружившие укрывавшихся у семьи Ульма евреев, расстреляли всю семью Ульма, включая шесть детей в возрасте от 8 лет до года, и спасаемых ими восьмерых евреев, в том числе грудного ребёнка.

Убийство в Марковой стало символом поляков, отдавших свои жизни для спасения евреев во время Холокоста в Польше.

Укрывание евреев

На начало Второй мировой войны в Марковой под Ланьцутом жило 120 евреев (около 30 семей). Летом и осенью 1942 года большая часть из них были убиты немцами. Некоторое количество евреев нашли спасение у своих польских соседей.

Одним из семейств участвовавших в спасении евреев была семья Ульма. Юзеф Ульма (род. 1900), его жена Виктория (род. 1912) и их 6 детей — Станислава (8 лет), Барбара (6 лет), Владислав (5 лет), Францишек (4 года), Антоний (3 года) и Мария (полтора года). Юзеф Ульма был крестьянином, общественным деятелем, фотографом-любителем.

Во второй половине 1942 года семья Ульма укрыли в своём доме восемь евреев:

• Торговца скотом из Ланьцута Саула Гольдмана с четырьмя сыновьями. В Ланцуте семью Гольдман прозвали «Холь».
• Две дочки и внучка Хаима Гольдмана из Марковой — Голда Грюнфельд и Лея Диднер с маленькой дочерью.

Ульмы помогли также ещё одной еврейской семье выкопать землянку в соседнем лесу, и в дальнейшем снабжали их едой и другими вещами. Однако через некоторое время землянка была обнаружена немцами и четверо прятавшихся в ней (три женщины и ребёнок) были убиты. Факт помощи Ульмов этим беглецам не был открыт немцами.

При укрывании евреев Ульма не придерживались никаких правил конспирации. Евреи жили прямо на чердаке дома и помогали Ульмам на ферме.

Немцы обнаружили евреев у Ульма благодаря доносу местного гранатового полицейского из Ланьцута, украинца Влодзимежа Леся. Перед войной он был в близких отношениях с семьёй Холей. После начала гонений на евреев при немцах он первоначально даже помогал Холям (в обмен на вознаграждение) и спрятал у себя их ценности. Когда немцы начали жёстко расправляться с теми, кто помогал евреям, то Лесь отказался продолжать прятать Холей и выгнал их, оставив при этом себе все ценности этой семьи. Тогда Холи и укрылись в хозяйстве Ульмов, но продолжали требовать у Леся вернуть им их вещи. Не желая расставаться с ценностями, Лесь выдал укрывавшихся евреев и прятавшую тех польскую семью немецкой полиции порядка. Перед арестом он пришёл в дом Ульмов под предлогом заказа фотографии и проверил что Холи находятся в доме.

Казнь

23 марта 1944 года отделение полиции порядка в Ланьцуте издало предписание прибыть в конюшню магистрата четырём возницам с телегами и ждать там дальнейших указаний. Все возницы были из разных деревень, при этом ни один из них не был из Марковой. В 1:00 ночи возницы получили указание приехать к отделению полиции и отвезти в Маркову группу немецких и гранатовых полицейских. Группой командовал лично шеф ланьцутской полиции порядка лейтенант Эйлерт Диекен, с которым выехали ещё три немца — Йозеф Кокотт (фольксдойче из Чехословакии), Михель Девульский и Эрих Вильде. В группу вошли также и четыре гранатовых полицейских. Удалось установить имена двух из них — Евстахий Кольман и Влодзимеж Лесь.

Перед рассветом фурманки прибыли в Маркову. Немцы приказали возницам остаться на околице, а сами с гранатовыми полицейскими пошли в хозяйство Ульмов. Оставив гранатовых в окружении хозяйства, немцы ворвались в дом. Прямо во сне были застрелены двое братьев Холь и Голда Грюнфельд. Затем немцы вызвали возниц, что-бы они стали свидетелями экзекуции. Это было сделано для устрашения поляков. На их глазах были убиты остальные евреи, причём последним был убит 70-летний Саул Гольдман, отец четырёх братьев Холей. Затем немцы поставили к стене супругов Ульма. Виктория была на 8 месяце беременности. Отец и мать были убиты прямо на глазах их детей. По свидетельству врача участвовавшего позднее в эксгумации, Виктория начала рожать во время расстрела, так как головка и плечики ребёнка были снаружи трупа женщины.

После убийства супругов немцы решили убить и их детей. По приказу Диекена дети были застрелены на глазах польских возничих. Троих или четверых детей застрелил лично Кокотт, который при этом кричал полякам «Смотрите как дохнут польские свиньи, которые прятали жидов».

После расстрела, немцы начали грабить усадьбу Ульмов и вещи которые принадлежали убитым евреям. Кокотт забрал сумочку Голды Грюнфельд с драгоценностями. Грабёж достиг такого размаха, что Диекен был вынужден взять из Марковой ещё две телеги, что-бы погрузить всё украденное. Также был вызван солтыс деревни Теофил Келар, которому было поручено вызвать несколько мужчин и закопать трупы в общем могиле. Когда солтыс спросил Диекена зачем убили детей, тот ответил «чтобы деревня не имела с ними проблем». Операция закончилась попойкой на месте убийства, причём солтыс был вынужден принести немцам ещё три бутылки водки. После этого немцы и гранатовые полицейские вернулись в Ланьцут с шестью фурами вещей из усадьбы Ульмов.

По некоторым противоречивым данным, в частности по свидетельству также прятавшегося в Марковой Иегуды Эрлиха, уничтожение семьи Ульма вызвала страх у некоторых из поляков, которые прятали евреев. По его свидетельству, после убийства в округе нашли тела 24 евреев, которых их опекуны убили в страхе за свои семьи. Эти же данные приведены и институтом Яд ва-Шем. В то же время Институт национальной памяти даёт информацию что эти убийства евреев опекунами произошли не в Марковой, а в Святече за два года до смерти Ульмов. В самой Марковой, благодаря помощи поляков, войну пережил как минимум 21 еврей.

Ответственность убийц

Вскоре после убийства семьи Ульма Влодзимеж Лесь был приговорён к смертной казни подпольным польским судом. Приговор приведён в исполнение в сентябре 1944 года.

Из убийц под суд за убийство в Марковой попал только Йозеф Кокотт. Он был опознан и арестован в 1957 году в Чехословакии и выдан Польше. В 1958 году суд в Жешуве приговорил его к смертной казни, однако в качестве помилования Верховного совета ПНР, приговор был изменён на пожизненное заключение. Кокотт умер в тюрьме в 1980 году.

Диекен после войны работал в полиции города Эссен. В 1960 годах западногерманская полиция открыла дело по расследованию военных преступлений, совершённых им в Польше, но оно так и не было закончено до его смерти. Послевоенная судьба остальных участников экзекуции осталась неизвестной.

Память

Вскоре после расстрела несколько поляков, несмотря на строжайший запрет немцев, втайне раскопали общую могилу и положили тела в отдельные гробы, которые зарыли в той же яме. Позднее это сильно облегчило идентификацию убитых. После окончания войны тела были вновь эксгумированы и семья Ульма была захоронена на католическом кладбище в Марковой. Тела евреев были захоронены в октябре 1947 года на кладбище жертв гитлеризма в Ягелле-Нехцялках.

13 сентября 1995 года семье Ульма посмертно присвоено звание «Праведники народов мира». 17 сентября 2003 года пельплинский епископ Ян Бернард Шляга начал беатификационный процесс по признанию Юзефа и Виктории Ульма, а также их шестерых детей блаженными католической церкви.

Убийство в Марковой стало символом всех поляков, которые были убиты немцами за помощь евреям. 24 марта 2004 года в Марковой был открыт мемориал семьи Ульма. 23 марта 2012 года было принято решение правительства о создании музея поляков, спасавших евреев. Он будет носить имя семьи Ульма. Открытие музея запланировано на декабрь 2015 года.

Литература

• Mateusz Szpytma. Oddali życie za bliźnich. Bohaterska rodzina Ulmów zginęła za ukrywanie Żydów. «Nasz Dziennik». 72 (2482), 2006-03-25/26.
• Israel Gutman (red.): Księga Sprawiedliwych wśród Narodów Świata. Ratujący Żydów podczas Holocaustu: Polska. T. II. Kraków: Yad Vashem, 2009, s. 777. ISBN 978-83-87832-59-9.
• Mateusz Szpytma. Sprawiedliwi i inni. «Więź». 10 (636), s. 100—101, 2011-10.

Ссылки

• [dzieje.pl/aktualnosci/w-markowej-uczczono-71-rocznice-zamordowania-ulmow-i-ukrywanych-przez-nich-zydow W Markowej uczczono 71. rocznicę zamordowania Ulmów i ukrywanych przez nich Żydów]
• [www.polskieradio.pl/39/156/Artykul/565575,Jozef-Ulma-pomagal-takze-innej-zydowskiej-rodzinie- Józef Ulma pomagał także innej żydowskiej rodzinie]
• [www.polskieradio.pl/39/245/Artykul/334121,Rocznica-masakry-rodziny-Ulmow Rocznica masakry rodziny Ulmów]
• [www.yadvashem.org/yv/en/righteous/stories/ulma.asp Jozef & Wiktoria Ulma]
• [www.stefczyk.info/publicystyka/opinie/szpytma-kat-z-markowej-robil-kariere-w-niemieckiej-policji,3859193918 Kat z Markowej robił karierę w niemieckiej policji]
• [ekai.pl/diecezje/przemyska/x71333/markowa-rusza-budowa-muzeum-polakow-ratujacych-zydow-na-podkarpaciu/ Markowa: rusza budowa Muzeum Polaków Ratujących Żydów na Podkarpaciu]
• [nowahistoria.interia.pl/polska-walczaca/news-kazn-rodziny-ulmow-polska-rodzina-zamordowana-za-ratowanie-z,nId,1359730 Kaźń rodziny Ulmów. Polska rodzina zamordowana za ratowanie Żydów]

Отрывок, характеризующий Убийство в Марковой (1944)

– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.


Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.