Убийство в Улвила

Убийство в Улвила (фин. Ulvilan surma) — убийство 51-летнего Юкки С. Лахти (Jukka S. Lahti), совершённое 1 декабря 2006 года в городе Улвила (провинция Сатакунта губернии Западная Финляндия). Главным подозреваемым в преступлении была вдова убитого, гражданка Финляндии Аннели Ауэр (фин. Anneli Orvokki Auer), родившаяся 19 марта 1965 года в городе Каарина.

В 2010 году Ауэр была приговорена к пожизненному заключению за убийство мужа, однако в 2011 году суд второй инстанции её оправдал. В 2012 году Ауэр и её бывший любовник были приговорены к длительным срокам заключения за преступления сексуального и насильственного характера. В том же 2012 году дело об убийстве в Улвила было возвращено в суд первой инстанции в связи с появлением новых доказательств. В 2013 году Ауэр была повторно приговорена к пожизненному заключению за убийство мужа, однако в феврале 2015 года суд второй инстанции снова её оправдал. С лета 2015 года Ауэр находится на свободе.

По утверждению YLE, дело Ауэр не имеет аналогов в судебной истории Финляндии. 13 июня 2014 года документальный фильм «Тайна убийства в Улвила» режиссёра Пекки Лехто был представлен на международном кинофестивале Полуночное солнце.

Исследователь Элина Ноппари из университета Тампере под руководством Пентти Райттила, получив грант в 100 тысяч евро от Фонда Helsingin Sanomat, проводит научное изыскание относительно влияния онлайн-дискуссий, ведущихся относительно убийства, на нейтральность освещения событий традиционной журналистикой.

Хронология

Убийство произошло ночью 1 декабря 2006 года в Улвила. Обвинение считало, что Аннели Ауэр убила своего супруга в декабре 2006 годе после семейной ссоры. Ауэр настаивает на своей полной невиновности и утверждает, что её мужа убил посторонний убийца, проникший в их дом ночью. В момент убийства в доме находились и четверо детей Ауэр.

Позднее выяснилось, что дети Ауэр рассказали своему дяде (брату Ауэр) новые подробности о событиях в ночь, когда произошло убийство. По мнению обвинителя, примечательным является то, что Ауэр угрожала детям и запрещала им говорить, в частности, социальным работникам и полиции о том, что они видели в ночь убийства. Одновременно с этим она приказала детям говорить о постороннем убийце и о звонке в службу спасения.

В июне 2010 года уездный суд в своём заседании вынес по делу Аннели Ауэр обвинительный приговор и приговорил Ауэр к пожизненному заключению за убийство своего мужа, назначив ей принудительную психиатрическую экспертизу. Суд второй инстанции (надворный суд Вааса), напротив, принял оправдательный вердикт и оправдал арестованную полностью за недостаточностью доказательств. На свободу Ауэр вышла в мае 2011 года, однако позднее вновь была арестована по подозрению в растлении своих малолетних детей в период 2007—2008 годов и приговорена к 7,5 лет заключения.

15 февраля 2012 года уездным прокурором Прокуратуры Западной Финляндии Паулой Паюла были предъявлены обвинения Аннели Ауэр и её бывшему любовнику в преступлениях сексуального и насильственного характера, и по решению уездного суда Варсинайс-Суоми, начавшегося 6 марта 2012 года в городе Турку и приговорившего Ауэр к 7, а её любовника — к 10 годам заключения и выплате пострадавшим 150 тысяч евро, в настоящий момент оба отбывают тюремный срок. Они полностью отрицали свою вину и обжаловали приговор в надворном суде Турку, который заново рассмотрел дело 27 июня 2013 года и ужесточил приговор Ауэр до семи лет и шести месяцев тюрьмы.

19 октября 2012 года дело об убийстве в Улвила из Верховного Суда было возвращено обратно в суд первой инстанции, в уездный суд Сатакунта. Такое решение было связано с появлением новых доказательств, которые были основаны на рассказах детей Ауэр. Все предыдущие судебные решения были аннулированы. Обвинитель предполагал, что причиной убийства мужа Ауэр стал сатанизм, о чём, по его мнению, свидетельствуют раны на теле жертвы преступления. 20 августа 2013 года в уездном суде Сатакунта в городе Пори дело было принято к рассмотрению во второй раз, 8 октября были заслушены заключительные выступления сторон. 12 декабря 2013 года был вынесен вердикт суда, Ауэр снова была признана виновной в убийстве своего мужа (голосами два против одного) и приговорена к пожизненному заключению. Суд предоставил Ауэр больше обычного время для подготовки кассации по приговору об убийстве (до февраля 2014 года); повторные слушания в суде второй инстанции — надворном суде города Вааса — начались 1 сентябре 2014 года.

19 февраля 2015 года суд второй инстанции своим решением снял с Ауэр все обвинения в убийстве мужа Юкки Лахти за недостаточностью доказательств её вины. Летом 2015 года она была условно-досрочно освобождена. Вместе с тем уездными прокурорами, тремя детьми Ауэр и братом её убитого мужа были поданы апелляции на приговор, но решением Верховного суда от 18 декабря 2015 года они были отклонены. В сентябре 2016 года Государственное казначейство приняло решение выплатить Ауэр в качестве возмещения морального ущерба за время, проведённое в тюрьме (611 дней), 490 тысяч евро.

Человек, убивший Юкку Лахти, до настоящего времени не установлен и не пойман. На осень 2016 года запланирована публикация книги Ауэр.

См. также

• Экстремистская атака в Ювяскюля
• Стрельба в городе Эспоо
• Массовое убийство в Йокела

Литература

• [helda.helsinki.fi/bitstream/handle/10138/135476/Pro%20gradu%20tutkielma_Riina%20Karma_toukokuu%202014.pdf Riina Karma. Esitutkinnassa käytetty johdattelu: merkitys, ilmenemismuodot sekä keinot sen käytön estämiseksi ja havaitsemiseksi] // Helsingin yliopisto, 2014. — S. 4—5. (фин.)

Отрывок, характеризующий Убийство в Улвила

Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.