Убить пересмешника (фильм)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Убить пересмешника
To Kill a Mockingbird
Жанр

драма

Режиссёр

Роберт Маллиган

Продюсер

Алан Дж. Пакула

Автор
сценария

Хортон Фут

В главных
ролях

Грегори Пек
Мэри Бэдэм
Филлип Олфорд

Оператор

Рассел Харлан

Композитор

Элмер Бернстайн

Кинокомпания

Universal Pictures

Длительность

129 мин

Страна

США США

Язык

Английский

Год

1962

IMDb

ID 0056592

К:Фильмы 1962 года

«Убить пересмешника» (англ. To Kill a Mockingbird) — американская драма 1962 года, экранизация одноимённого романа Харпер Ли. Главные роли исполняют Грегори Пек, Мэри Бэдэм и Филлип Олфорд.

Восемь номинаций на премию «Оскар», в том числе как лучшему фильму года, три из которых оказались победными — за актёрскую работу Пека, адаптированный сценарий Хортона Фута и декорации. Современными киноведами «Убить пересмешника» считается одной из величайших кинокартин в истории.





Сюжет

Фильм повествует об адвокате из Алабамы, Аттикусе Финче, воспитывающем без матери своих двух детей. Мудрый и мягкий Аттикус (Грегори Пек) назначен защищать в суде афроамериканца, ложно обвинённого в изнасиловании белой женщины. Аттикусу приходится столкнуться с враждебностью и предубеждённостью южного города, где расовые предрассудки во многом определяют жизнь горожан. Параллельная сюжетная линия рассказывает о взрослеющих детях Аттикуса, у которых формируются такие понятия, как справедливость, ответственность, сострадание в противовес социальному и расовому неравенству.

В ролях

Создание

Первоначальной кандидатурой на роль Аттикуса Финча был актёр Рок Хадсон. Филипп Элфорд, сыгравший Джима, не хотел идти пробоваться на роль. И лишь после того как его мать сказала, что в таком случае он на законных основаниях сможет прогулять школу, он согласился.

Интерьер здания суда является точной копией интерьера здания суда из родного городка Харпер Ли, Монревилля (штат Алабама). Фотографы со студии «Юниверсал» специально ездили туда перед съемками.

Во время одной из начальных сцен Харпер Ли посетила съемочную площадку. Сцена возвращения Аттикуса Финча домой вызвала у неё слезы — настолько Пек был похож на её отца. Кстати, Финч — второе имя отца Ли.

Признание

Грегори Пек считал роль Аттикуса своей лучшей работой.

Находится в первой сотне списка лучших фильмов по версии IMDb.

Напишите отзыв о статье "Убить пересмешника (фильм)"

Ссылки

  • «Убить пересмешника» (англ.) на сайте Internet Movie Database
  • [www.youtube.com/watch?v=GL4tVLiWFuk&feature=related Вручение Оскара Грегори Пеку] (недоступная ссылка с 26-05-2013 (3985 дней)) на сайте [www.youtube.com/watch?v=GL4tVLiWFuk&feature=related youtube.com] (недоступная ссылка с 26-05-2013 (3985 дней))

Отрывок, характеризующий Убить пересмешника (фильм)

Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.