Любомирская, Мария Фёдоровна

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Любомирская, Уварова, Потоцкая и Зубова

Мария Фёдоровна Уварова
Художник Янош Ромбауэр, 1806 год
Имя при рождении:	Любомирская
Дата рождения:	16 июля 1773(1773-07-16)
Дата смерти:	15 марта 1810(1810-03-15) (36 лет)
Место смерти:	Санкт-Петербург, Российская империя
Дети:	сын и дочь

Княжна Мария Фёдоровна Любомирская (польск. Marianna Lubomirska; по первому мужу Потоцкая, по второму графиня Зубова, по третьему Уварова; 16 июля 1773 — 15 марта 1810) — известная в своё время красавица-полька, последовательно состоявшая в браках с А. П. Потоцким, графом В. А. Зубовым и генералом Ф. П. Уваровым.

Биография

Старшая дочь богатого князя Каспера Любомирского (1724—1780), владевшего среди прочих волынских местечек городом Звягель, и Барбары, внучки коронного гетмана И. А. Любомирского. Родилась в городе Хмельнике, где её отец занимал пост старосты. В молодых годах вышла замуж за знатного негоцианта Антония Потоцкого (1761—1801), владельца Чуднова. Обогатившись на черноморской торговле, Потоцкий купил титул киевского воеводы, после же раздела Польши присягнул на верность России.

Брак был непродолжительным. Потоцкая отставила мужа ради молодого графа Валериана Зубова (1771—1804), с которым познакомилась в Варшаве в 1792 году. Жила с ним открыто, без формального развода с супругом. В октябре 1794 года, участвуя в подавлении польского восстания, генерал-майор Зубов лишился левой ноги. Сведения о трагедии дошли до Екатерины II, которая просила раненого красавца вернуться в столицу. В начале 1795 года Потоцкая последовала за Зубовым в Петербург.

Принятый при дворе как герой, он был осыпан почестями. Императрица повысила его в звании до генерал-лейтенанта и подарила дворец на Миллионной, 22. В марте 1796 года в Москве Потоцкая родила внебрачного сына, названного Платоном, в честь Зубова-старшего. Оправившись от родов, она последовала за своим «милейшим другом» в Персидский поход, где разделяла с ним все трудности военной жизни. При Павле I жила с Зубовым в его поместьях под Москвой или Петербургом.

Графиня Зубова

В 1801 году скончался муж Марии, оставив ей богатое наследство. Через два года, когда граф Зубов официально женился на Потоцкой, их брак носил уже формальный характер. Зубов часто болел, а графиня имела большой успех в свете. Ф. В. Булгарин воспоминал:

Как два драгоценные алмаза в богатом ожерелье, блистали в высшем обществе две польки-красавицы, Мария Антоновна Нарышкина и графиня Зубова, между множеством русских красавиц... Графиня Зубова была небольшого роста, живая, веселая, имела в своем характере много амазонского, и отличалась быстрым умом.

Графиня была окружена толпой поклонников, с которыми её связывали далеко не платонические отношения. Среди них выделялись князья-генералы Алексей Щербатов и Пётр Долгоруков (1777—1806). Последний в мае 1803 года стрелялся из-за неё на дуэли с Н. М. Бороздиным и был серьёзно ранен в ногу. Врачи долго сомневались в выздоровлении Долгорукова и даже хотели ампутировать ему ногу. Позднее, в 1806 году, скоропостижная смерть Долгорукова совершенно не расстроила Зубову. Узнав о его кончине, она в тот же день веселилась на балу, чем очень удивила высший свет. Имея большие способности к танцам, она славились своим исполнением особого танца «па-де-шаль» и весь Петербург ездил смотреть, как она это делает. Поэт С. Марин писал М. Воронцову в 1803 году :

Завтра у Кутайсова спектакль — бал и еще что-то такое, то есть графиня Мария Зубова танцует шаль. Мне бы очень хотелось посмотреть, но ты, что в горести напрасно загородило дверь мне в этот дом. Что услышу, то напишу.

Последние годы

В июне 1804 года графиня Зубова овдовела второй раз. Она отказалась от положенного ей по закону наследства и оформила доверенность на братьев Зубовых, позволявшую им совершать любые сделки с собственностью её мужа, с условием ежегодного пособия до конца дней своих в размере 24 000 рублей. Много шума в свете наделала её связь с князем Павлом Гагариным (1777—1850), который в то время был женат на Анне Лопухиной, фаворитке покойного императора Павла. Императрица Елизавета Алексеевна в мае 1805 года писала:

Сегодня год, как начался страстный роман князя Гагарина с графиней Зубовой, и какое удивительное совпадение, что они оба так рано овдовели, муж и жена одного и другой умерли очень молодыми и полными здоровья.

В конце 1805 года графиня вышла в третий раз замуж за генерал-адъютанта шефа Кавалергардского полка Фёдора Петровича Уварова (1769—1824), весьма близкого человека к Александру I. С первых же дней замужества она объявила мужу, что продолжит вести тот образ жизни, который вела во время своего вдовства. У себя она собирала кружок своих обожателей, и, как замечал в своих мемуарах граф А. Х. Бенкендорф, «поддерживаемая хлопотами и советами своей подруги графини Е. Н. Мантейфель, полностью сбросила маску, которая вдохновляла доверие к ней её мужа». Граф А. Х. Бенкендорф признавался, что он сам пользовался моментами, когда Уваров был при дворе, и приходил к Марии Фёдоровне говорить о любви, — «Она была одна из самых соблазнительных и самых ловких женщин, и как большинство других, я был без памяти в неё влюблен».

Князь П. А. Вяземский о Марии Уваровой

Мария Уварова «не была красавица ни по греческому образцу, ни по каким другим пластическим образцам. Живописец и ваятель, может быть, не захотели бы посвятить ей ни кисти своей; ни резца: ведь могущество и очарование прелестей её остались бы для них неуловимыми. Кто знал её ближе, видел в ней и другие свойства, искупающие, по крайней мере в глазах постороннего, отступления от общественной дисциплины. Она была отменно добрая, благотворительная и честная, если не жена, то женщина, даже набожная в своём роде. И набожность её, не смотря на её увлечения и слабости, не была в ней ни ханжеством, ни обманом, ни лицемерием. По собственному признанию её, в физическом организме её не было врожденных свойств, объясняющих её увлечения. Зародыши этих увлечений были в сердце её, вырастали и созревали в голове и окончательно развивались на почве польской натуры».

Последние годы жизни она много болела и была разбита параличом. Умерла в марте 1810 года, оставив Уварову большое наследство, полученное ею от отца и первого мужа. Похоронена в Сергиевой пустыни, близ Петербурга, около родовой усыпальницы Зубовых; над могилой её был поставлен мраморный бюст.

Дети

От первых двух мужей у Марии были дети:

• Эмилия Потоцкая (1790—18 ?), в первом браке замужем за генерал-майором польской службы Юзефом Калиновским (ум. 1825), во втором — за подполковником Евграфом Челищевым.
• Платон Валерианович Зубов (29.03.1796—23.09.1800), похоронен в Сергиевой пустыни в родовой усыпальнице Зубовых.

Её младшая сестра Жозефина Любомирская (1778—1851) от первого мужа Адама Валевского имела дочь Изабеллу, ставшую женой директора императорских театров князя С. С. Гагарина. Вторым мужем Жозефины был генерал Витт.

Литература

• Русские портреты XVIII—XIX столетий. Изд. Вел. Кн. Николая Михайловича. СПб. 1906. Т.3. Вып 2. № 50.

Отрывок, характеризующий Любомирская, Мария Фёдоровна

– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.