Уваров, Фёдор Петрович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Уваров Ф.»)
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Уваров.
Фёдор Петрович Уваров

Портрет Ф. П. Уварова работы Дж. Доу.
Военная галерея Зимнего Дворца
Дата рождения

16 (27) апреля 1769(1769-04-27)

Место рождения

село Хрусловка,
Веневский уезд,
Тульская губерния,
Российская империя

Дата смерти

20 ноября (2 декабря) 1824(1824-12-02) (55 лет)

Место смерти

Санкт-Петербург,
Российская империя

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

кавалерия

Годы службы

1788—1824

Звание

генерал-адъютант, генерал от кавалерии

Командовал

корпусом

Сражения/войны

Аустерлиц, Островно, Бородино, Вязьма, Малоярославец, Красный, Бауцен, Дрезден, Кульм, Лейпциг

Награды и премии

Иностранные:

Фёдор Петро́вич Ува́ров (1769—1824) — старший генерал-адъютант в Свите Александра I, участник многих сражений Наполеоновских войн, генерал от кавалерии, первый шеф Кавалергардского полка.





Ранние годы

Федор Петрович Уваров родился 16 (27) апреля 1769 года в Тульской губернии. Представитель небогатого, хотя и старинного рода Уваровых, к другой ветви которого принадлежал граф С. С. Уваров. Записанный с 6-летнего возраста на службу, он до 18 лет жил с матерью в деревне Венёвского уезда. Отец его — бригадир Пётр Ильич Уваров — находился под судом в Петербурге, причём на его имущество был наложен арест. Лишь в 1787 г. Фёдору удалось приехать к отцу в столицу и с помощью генерала Тутолмина определиться в Софийский пехотный полк (квартировавший в Смоленске) с чином капитана.

По случаю войны со Швецией он был отправлен в Олонецкую губернию в формировавшиеся там войска. Дальнейшая его служба протекала в драгунских полках. В 1790-е гг. Уваров отличился в военных действиях в Польше, особенно в ночь на 6 апреля 1794 г., когда его эскадрону целых 36 часов пришлось отбиваться от неприятеля. Успел вывести эскадрон и соединиться с корпусом ген. Игельстрома, за что был произведён в премьер-майоры. В 1795 г. Суворов произвёл его в подполковники. По сведениям многих придворных, Уваров удостоился теплого приема со стороны императрицы, которая полюбила это "милое" 16-летнее "дитя". Сведения о начале фаворитства юного Уварова относятся к 1785 году. Он, пользуясь могущественными связями, "через верх проведенный", уже через три дня после встречи с Екатериной оказался у нее в постели. К моменту любовной связи Екатерине было 56 лет(!), которая еще не потеряла свою красоту. После ночи, проведенной в спальне у государыни, Уваров получает множество наград, чинов и званий. На какой-то момент он даже был противником для молодого и красивого 22-летнего Зубова. К этому времени относятся и многочисленные амурные похождения Уварова.

Положение при Павле I

А. М. Тургенев иронизировал, что офицер Уваров своим возвышением был обязан не воинским доблестям, а широким плечам и крепким мышцам, которые неотразимо действовали на женский пол. Ещё при Екатерине II Уваров обратил на себя внимание всего двора связью с замужней Екатериной Лопухиной[1]. По словам современника, «он получал от неё по 100 рублей ассигнациями в месяц, да, кроме того, она ему нанимала кареты с четырьмя лошадьми за 35 рублей в месяц ассигнациями»[2].

Когда падчерица его возлюбленной вступила в интимные отношения с императором Павлом, Уваров, воспользовавшись протекцией своей подруги, быстро возвысился и занял видное положение в армии: он был переведён в Конную гвардию, произведён в генерал-майоры и 19 сентября 1798 года пожалован в генерал-адъютанты[3]. В 1799 году Уваров получил орден Св. Анны 1-й степени, был назначен шефом Кавалергардского корпуса (через год переформированного в полк), затем пожалован в командоры ордена Св. Иоанна Иерусалимского и 5 ноября 1800 года произведён в генерал-лейтенанты.

Подобно многим протеже императора, Уваров был причастен к заговору 1801 года, хотя активной роли не играл. Накануне цареубийства он был дежурным генерал-адъютантом, ночью же с несколькими офицерами своего полка расположился близ комнат наследника, чтобы охранять его в случае провала заговора. По воцарении Александра I генерал Уваров сопровождал его при объявлении войскам о кончине Павла I и при переезде из Михайловского замка в Зимний дворец. Уже через неделю после восшествия Александра I на престол, 19 марта 1801 года Уваров первым был произведён в генерал-адъютанты[4]. С той поры он сделался одним из самых приближённых к молодому императору лиц и неизменно сопровождал его во время конных и пеших прогулок[5].

Наполеоновские войны

Первым получил звание генерал-адъютанта в период царствования Александра I[4] . С 19 (31) июля 1808 года — старший генерал-адъютант, возглавляющий команду всех генерал-адъютантов и флигель-адъютантов[6], единственный член Свиты Его Императорского Величества за всю её историю, удостоенный высочайшим указом такого статуса.

В 1805 г., командуя Кавалергардским полком, 19 ноября прибыл под Аустерлиц и накануне боя был послан с 4-мя полками на усиление правого крыла; в день сражения несколько раз атаковал противника, а вечером находился в арьергарде Багратиона. За кампанию 1805 г. удостоен ордена Св. Александра Невского и (28.01.1806) ордена Св. Георгия 3-го кл. № 129

В награду за отличную храбрость и благоразумную распорядительность, оказанные в сражении против французских войск 20-го ноября 1805 года при Аустерлице, где, доказав мужество и расторопность, кавалерийскому генералу потребные, с твёрдостию сохранил до конца сражения порядок в командуемых войсках и против многократных атак неприятельской конницы, подкрепляемой пехотой и артиллерией, делал сильные отпоры.

Александр I издал 19 июля 1808 года указ, согласно которому все генерал-адъютанты и флигель-адъютанты должны были состоять в команде старшего генерал-адъютанта, генерал-лейтенанта Уварова, и получать все исходящие из Военной коллегии циркулярные предписания и приказы исключительно через него[6].

Сопровождал императора во время тильзитского и эрфуртского свиданий с Наполеоном. В 1810 г. после смерти жены-польки (урождённой княжны Любомирской) получил в наследство обширные имения в Волынской губернии. В тот же год был отправлен в молдавскую армию Каменского, который поручил ему отдельный корпус для прикрытия осады Силистрии. По взятии этой крепости армия двинулась на Шумлу. При Батине контужен, после чего награждён 21 ноября 1810 орденом св. Георгия 2-го класса № 40

за блистательное участие в сражении с турками при м. Батине 26-го августа 1810 г.

В начале Отечественной войны назначен был в 1-й западной армии командовать резервным кавалерийским корпусом. В деле под Колоцким монастырём поддерживал арьергард генерала Коновницына. В Бородинском сражении совместно с Платовым совершил рейд в тыл неприятеля, однако поставленной задачи не выполнил, втянулся в стычки на фланге и вскоре был отбит. Уваров и Платов — немногие из генералов, не представленные к наградам за Бородинское сражение.

С Кутузовым у него не сложились отношения. Князь был весьма недоволен его рейдом по тылам Наполеона при Бородине. Клаузевиц и другие военные писатели, действительно, с трудом находят плоды этого рейда и часто ругают за него Уварова.

После того, находясь в отряде Милорадовича, в бою при селе Крымском своей атакой содействовал счастливому исходу дела; под Вязьмою и Красным противник был принуждён отступить от решительных атак конницы.

В заграничных походах 1813-14 гг. он то участвовал непосредственно в военных действиях, то находился в свите императора. По итогам Наполеоновских войн получил чин генерала от кавалерии и орден св. Владимира 1-й степени.

После войны

По окончании десятилетия беспрерывных войн деятельность Уварова на протяжении 7 лет ограничивалась исполнением обязанностей старшего генерал-адъютанта Александра I. Он сопровождал монарха во время всех путешествий по России и Европе, в том числе находился при нём на конгрессах в Вене, Аахене и Лайбахе. В 1821 г. назначен командующим гвардейским корпусом, а в 1823 г. — членом Государственного совета (с оставлением в прежних должностях). За год до смерти, 12 декабря 1823, получил орден Андрея Первозванного.

Человек, далёкий от политики, Уваров пользовался своим положением, чтобы откровенно высказывать императору свои мысли о том, чего требует польза России, как он её понимал. По совету архимандрита Фотия, он убедил Александра в опасности, которая грозит русской церкви со стороны министра А. Н. Голицына и подобных ему мистиков.

С февраля 1824 года Уваров болел, врачи нашли у него горловую чахотку. Он умер в Зимнем дворце. В последние его дни за ним ухаживал его дальний родственник граф С. С. Уваров. Был погребён в Духовской церкви Александро-Невской лавры. К. Я. Булгаков писал брату 21 ноября 1824 года[7]:

Не стало Фёдора Петровича Уварова. Он скончался вчера в час пополудни ко всеобщему сожалению. Накануне еще говорили, что ему лучше; вечером он сидел, разговаривал, имел всю свою память, только глаза покрыты были уже туманом, и он ничего почти не мог видеть. Государь был у него вечером и в пять часов утра; в это время ему было лучше, но вскоре после того, то есть в часов девять, князь Волконский нашел его лежащего в забытии, а там испустил он последнее дыхание.

Похороны Уварова отличались пышностью, на всех мероприятиях от первого до последнего присутствовали император Александр и великие князья. Впоследствии, 8 марта 1834 года, Пушкин записал в дневнике: «На похоронах Уварова покойный государь следовал за гробом. Аракчеев сказал громко (кажется, А. Орлову): „Один царь здесь его провожает, каково-то другой там его встретит?“ (Уваров один из цареубийц 11-го марта).»

В знак признательности к своим подчинённым по гвардейскому корпусу Уваров оставил 400 тысяч рублей на сооружение памятника в их честь. На эти деньги позднее были сооружены Нарвские триумфальные ворота, открытые через 10 лет после смерти генерала.

В браке (с 1805 года) с вдовой генерала Валериана Зубова, Марией Фёдоровной (1773—1810), детей не имел.

Личные качества

<center>Портреты Фёдора и Марии Уваровых.
Художник Янош Ромбауэр, 1806 год

</div> </div> В отличие от всех прочих участников заговора 11 марта, Фёдор Уваров до конца жизни пользовался расположением Александра Павловича. Считалось, что к цареубийственному заговору Уварова заставила примкнуть исключительно личная преданность наследнику престола, а не забота о собственной выгоде.

Уваров не имел талантов полководца, но зато гуманно относился к подчинённым и не признавал достоинств шагистики, из-за чего состоял в конфликте с плацпарадным генералом Аракчеевым, называвшим Уварова «соглядатаем и наушником» при императоре.

Современники трунили над тем, что одним из ближайших к императору людей был человек выросший в деревне, а потому плохо знавший французский язык и вообще малообразованный. «С не очень строгими нравственными правилами и с неблестящими умственными способностями, — деликатно пишет в. кн. Николай Михайлович, — Уваров был в полном смысле слова баловень счастья»[8]. Человек общительный и весёлый, он любил устраивать у себя приёмы.

Уваров иногда удачно поражал французов на поле сражения, но ещё удачнее и убийственнее поражал французский язык в разговоре. Охота была смертная, а участь горькая. Известен ответ его Наполеону, когда тот спросил его, кто командовал русской конницей в блестящей атаке в каком-то сражении: — je, sire.

— П. А. Вяземский

Ответ этот доставил Уварову прозвище генерала Je и был распространён в обществе в разнообразных версиях. Однажды Уваров и Милорадович, тоже известный плохим знанием французского, о чём-то горячо разговаривали. Александр I спросил Ланжерона (француза родом), о чём они беседуют. «Извините, государь, — ответил Ланжерон, — я их не понимаю, они говорят по-французски»[8].

Награды

Напишите отзыв о статье "Уваров, Фёдор Петрович"

Примечания

  1. ↑ См. об этом рассказ Бориса Садовского «Под Павловым щитом» (1910).
  2. ↑ Пушкин: неизвестное об известном : избранные материалы, 1994—1998. Автограф, 1999. Стр. 61.
  3. ↑ Милорадович Г. А. [dlib.rsl.ru/viewer/01003547877#?page=23 Уваров Федор Петрович // Царствование императора Павла I. (1797—1800 г.). Генерал-адъютанты] // Список лиц свиты их величеств с царствования императора Петра I по 1886 г. По старшинству дня назначения. Генерал-адъютанты, свиты генерал-майоры, флигель-адъютанты, состоящие при особах, и бригад-майоры. — Киев: Типография С.В. Кульженко, 1886. — С. 14.
  4. ↑ 1 2 Милорадович Г. А. [dlib.rsl.ru/viewer/01003547877#?page=26 Уваров Федор Петрович // Царствование императора Александра I. (1801—1825 г.). Генерал-адъютанты] // Список лиц свиты их величеств с царствования императора Петра I по 1886 г. По старшинству дня назначения. Генерал-адъютанты, свиты генерал-майоры, флигель-адъютанты, состоящие при особах, и бригад-майоры. — Киев: Типография С.В. Кульженко, 1886. — С. 17.
  5. ↑ Каждый день «Уваров выезжал с императором поутру верхом или гулял пешком с его величеством в Летнем саду», — вспоминал Е. Комаровский.
  6. ↑ 1 2 Александр I. [www.nlr.ru/e-res/law_r/search.php?part=140&regim=3 О состоянии всем генерал-адъютантам и флигель-адъютантам в команде старшего генерал-адъютанта] // Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. — СПб.: Типография II отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, 1830. — Т. XXX, 1808—1809, № 23167. — С. 447—448.
  7. ↑ Письма к брату // Русский архив. 1903. Кн. 2. — С. 78.
  8. ↑ 1 2 Великий князь Николай Михайлович. «Русские портреты XVIII и XIX столетий». Выпуск 4, № 98.

Источники

Отрывок, характеризующий Уваров, Фёдор Петрович

– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Уваров,_Фёдор_Петрович&oldid=81476305»