Угарит

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Угари́т — древний торговый город-государство Восточного Средиземноморья, находившийся на территории современной Сирии. Остатки его поселений были открыты французскими археологами под руководством Клода Шеффера в 19291939 и 19481963 годах при раскопках холма Рас-Шамра в 12 км к северу от Латакии (Сирия), приблизительно в 1 км от берега Средиземного моря.





Древний Угарит

Угарит располагался на холме, известном как Рас-Шамра, на побережье Средиземного моря, где сегодня находится северная часть Сирии. Археологическое городище было случайно открыто в 1928 году крестьянином, вспахивавшим поле.

Древнейшее поселение городского типа в Угарите возникло в неолите, около 6000 г. до н. э. Расцвет многонационального Угарита приходится на второе тысячелетие до н. э. В период расцвета подконтрольная ему территория простиралась на 60 километров с севера на юг, от горы Касиос до Тель-Сукаса, и на 30—45 километров с запада на восток, от Средиземного моря до долины реки Оронт.

В умеренном климате Угарита процветало скотоводство. Земля славилась зерновыми, оливковым маслом, вином, а также древесиной, которой чрезвычайно не хватало в Месопотамии и Египте и на которую был постоянный спрос. Благодаря тому, что в Угарите пересекались важные торговые пути, город стал одним из первых крупных международных портов. Купцы с островов Эгейского моря, из Анатолии, Вавилона, Египта и других стран Ближнего Востока торговали в Угарите металлом, сельскохозяйственными продуктами и множеством товаров местного производства.

Под властью угаритского царя находилось около 180 земледельческих общин. Керамика свидетельствует о сильном влиянии эгейской и кипрской цивилизаций. Обнаружено большое количество надписей критским Линейным письмом А и кипро-минойским письмом.

В сфере влияния египтян и хеттов

Древнейшие письменные источники, засвидетельствовавшие существование Угарита, происходят из Эблы (XIX век до н. э.). Из других переднеазиатских источников город упоминается в переписке между царем Ямхада и царем Мари Зимри-Лимом (ок. 1774—1759 годов до нашей эры). В XV веке до нашей эры Угарит упоминается в табличках из соседнего Алалаха.

Египетские фараоны XII династии (ок. 1991—1802 годов до нашей эры) Среднего царства поддерживали с Угаритом дипломатические и торговые связи. Первым свидетельством египетско-угаристских отношений является сердоликовый бисер, датируемый правлением фараона Сенусерта I. В Угарите также были обнаружены стела и статуэтка времён фараонов Сенусерта III и Аменемхета III, статуя царевны Хнумет-нефер-хеджет (супруги Сенусерта II) и сфинкс Аменемхета III, обнаруженный у входа в храм Баала, а также скульптурная группа египетского визиря Сенусер-анха с двумя представительницами его семьи.

Несмотря на экономическое процветание, Угарит всегда был зависимым государственным образованием. Город являлся северным аванпостом египетской державы Нового царства (по крайней мере начиная с фараонов-завоевателей XVIII династии Тутмоса III или Аменхотепа II) с размещавшимся в нём египетским гарнизоном, пока в XIV веке до н. э. на него, как и на остальное Восточное Средиземноморье, не стало претендовать Хеттское царство (Хатти).

Об этом периоде свидетельствует Амарнский архив, в котором найдены письма в Египет угаритских царей Аммистамру II, Никмадду II и его супруги. Город упоминается в топографическом перечня Аменхотепа III ещё как египетский вассал, но уже вскоре вошёл в состав Хеттского государства. Угарит должен был платить хеттам дань и снабжать их войсками. Войска Угарита вместе с хеттами подавляли подстрекаемое египтянами антихеттское восстание царств Мукиш (Алалах), Нухашше и Ния. За это хеттский царь Суппилулиума I, победивший митаннийского царя Тушратту и установивший контроль над северной Сирией, даровал Угариту значительную часть земель Мукиша.

Впрочем, при фараоне Хоремхебе (1319—1292 до н. э.) Угарит, похоже, был возвращён в сферу египетского влияния, но временно и в последний раз. Угаритские войска входили в хеттскую коалицию, сражавшуюся против Рамсеса II в битве при Кадеше в 1274 году до н. э. В XIII веке до нашей эры Угарит был одним из главных экономических центров Хатти и оказывал сюзерену финансовую помощь в борьбе с Ассирией, а во второй половине столетия — и непосредственно военную.

Уничтожение города: «народы моря» и землетрясение

Когда вторгшиеся «народы моря» начали опустошать Анатолию (центр Турции) и северную часть Сирии, хетты использовали для своих военных целей войско и флот угаритского царя Никмадду III. Его преемник Аммурапи III обнажал критическую ситуацию, в которой оказалось царство, в своих письмах к царю Аласии (Кипра). Так, Аммурапи писал, что поскольку угаритские войска и колесницы находятся в хеттских землях в центре Малой Азии, а флот — в Лукку, то город лишился военной защиты. К тому же, незадолго (около 1200 года до нашей эры) перед непосредственным нападением «народов моря» город пострадал от сильного землетрясения; в результате, Угарит стал беззащитным и, не дождавшись внешней помощи, был полностью разрушен нашествием в конце бронзового века.

Обнаруженный в слоях периода уничтожения города египетский меч с именем фараона Мернептаха указывает, что это случилось после его восхождения на престол (1213 год до н. э.), а находка в 1986 году клинописной таблички — что и после его смерти (1203 год до н. э.). Что касается верхней оценки, то среди учёных общепризнанно, что к 8-му году правления Рамсеса III (1178 год до н. э.) Угарит был уже разрушен. Радиоуглеродный анализ позволяет отнести падение города к 1192—1190 годам до н. э. Продолжаются споры, был ли Угарит разрушен до или после столицы хеттов Хаттусы.

Хотя на месте Угарита возникло небольшое поселение «народов моря», но город уже никогда не имел прежнего значения и не был независимым государством, поэтому фактически история Угарита закончилась.

Раскопками вскрыты руины огромного царского дворца, жреческой и ряда других библиотек с многочисленными памятниками угаритской письменности (около 1450—1200 годов до н. э.). Открылась неизвестная доселе литература религиозно-мифологического характера, которая имеет параллели с рассказами Санхуниатона и Ветхого Завета. Помимо угаритского, в ходу были аккадский, шумерский, хурритский язык, этеокритский (минойский) и этеокипрский языки.

Эллинистический Угарит

В 1961—1962 годах на холме Рас-Шамра было обнаружено поселение VIII веков до н. э. с элементами греческой и эллинистической культуры.

Раскопки

После разрушения Угарита остался огромный холм высотой около 20 метров и площадью более 25 гектаров. Пока раскопана только шестая часть этой площади.

Среди руин археологи обнаружили развалины огромного дворцового комплекса, который насчитывал приблизительно сто залов и дворов и занимал практически целый гектар. В этом комплексе были туалеты, а также водопровод и канализация. Мебель была инкрустирована золотом, лазуритом и слоновой костью. Археологи нашли также несколько панно из слоновой кости, украшенных сложной резьбой. Особую прелесть дворцу придавали огороженный сад и пруд с высокими берегами.

В городе и на окружавшей его равнине преобладали храмы хананейских божеств Баала (Ваала) и Дагана. Эти храмы представляли собой башни высотой около 20 метров, в которых было небольшое преддверие, ведущее во внутреннюю комнату, где находилось изображение божества. Лестница вела вверх, на веранду, где царь совершал различные обряды. По ночам и во время бури на верхушке храма могли зажигать сигнальные огни, указывающие кораблям путь в безопасную гавань. Моряки приписывали своё благополучное возвращение домой богу бури Баал-Хаддаду, и, по одной из версий археологов, именно они по обету принесли в святилище этого божества 17 каменных якорей, найденных при раскопках.

Напишите отзыв о статье "Угарит"

Литература Угарита

Среди руин Угарита были найдены тысячи глиняных табличек. В их числе экономические, юридические, дипломатические и хозяйственные документы, записанные на восьми языках с использованием пяти видов письма. Группа французских археологов под руководством Клода Шеффера в 1929 году обнаружила надписи на ранее неизвестном западносемитском языке, получившем название «угаритский». Язык угаритских табличек близок к архаичной форме иврита. В его основе лежит один из древнейших алфавитов (точнее, абугида), состоящий из 30 клинописных знаков.

В 1950—1955 годах археологи обнаружили фрагменты клинописных табличек с хурритскими культовыми песнями, содержащими как тексты песен, так и их нотацию — один из древнейших примеров такого рода[1][2].

Найденные в Угарите таблички содержат не только светские документы, но и литературные произведения, открывшие нам глаза на религиозные представления и обычаи того времени. Религия Угарита, по-видимому, была во многом сходна с религией соседнего Ханаана. Ролан Де Во отметил, что найденные тексты «являются довольно точным отражением ханаанской цивилизации, существовавшей до того, как земля была покорена израильтянами».

Среди прочих, в Угарите были найдены произведения религиозно-мифологического содержания («Ваал», «Ваал и Анат», «Брак Никаал и Ава» и др.), мифо-историко-эпические («История [царя] Керет», «История [судьи] Дани-Ила», «Об Акхите» и др.), многочисленные молитвы, гимны, заклинания и прочее. Найденные литературные и религиозные текстов ценны как сами по себе, так и для библеистики. С самого начала публикации угаритских текстов исследователи обращали внимание на языковую и стилистическую сходство с библейскими. Уже в 30-е годы ХХ века Умберто Кассуто и Гарольд Луис Гинзберг начали сравнительное исследование угаритской и библейской литературы. Кассуто пришел к выводу, что Библия является непосредственным продолжением и развитием ханаанской литературной традиции. Эта концепция стала основной в израильской школе исторического изучения Библии.

Религия Угарита

В текстах Рас-Шамры упоминаются более 200 богов и богинь.

Верховным божеством был Илу, считавшийся отцом богов и людей. Бог бури Баал-Хаддад изображается «скачущим на облаке» и называется «владыкой земли». Илу представлялся в виде мудрого седобородого старца, далёкого от людей. Ваал (Баал), в противоположность ему, — сильный и честолюбивый бог, стремящийся повелевать другими богами и человечеством.

Обнаруженные тексты, скорее всего, читались вслух во время религиозных праздников, таких, как Новый год и Праздник урожая. Однако точный смысл текстов неясен. В одной поэме, посвящённой борьбе за владычество, Баал побеждает бога морской стихии Йамму — любимого сына Илу. Эта победа, по-видимому, давала угаритским мореплавателям уверенность, что Баал защитит их на море. В поединке с Муту (Мотом) Баал проигрывает и сходит в подземное царство. Наступает засуха, и деятельность людей замирает. Сестра и супруга Баала Анат — богиня любви и битвы — уничтожает Муту и воскрешает Баала к жизни. Ваал убивает сыновей Асират (Ашеры) — жены Илу — и возвращает себе власть. Но через семь лет Муту появляется вновь.

Некоторые полагают, что эта поэма символически описывает смену времён года, когда живительные дожди уступают место летнему зною, но затем, осенью, возвращаются вновь. По мнению других, семилетний цикл отражает опасения людей насчёт голода и засухи. В любом случае превосходство Баала считалось залогом успеха человеческих начинаний. Учёный Питер Крейги отмечает: «Культ Баала был направлен на то, чтобы упрочить превосходство этого божества; только пока он превосходит других — так верили его служители, — у людей будут столь необходимые для их выживания урожаи и скот».

В Угарите были распространены гадание, астрология и магия. Приметы и предзнаменования высматривались не только в небесных телах, но и в дефектах зародышей и внутренних органов убитых животных. «Считалось, что божество, которому приносилось в жертву животное, отождествляется с ним и что дух божества соединяется с духом животного», — объясняет историк Жаклин Гаше. — «Поэтому, высматривая в органах животного приметы, можно было ясно определить волю богов. Боги могли дать либо положительный, либо отрицательный ответ на вопрос о будущих событиях и о том, как поступить в конкретной ситуации» («Le pays d’Ougarit autour de 1200 av. J. C.»).

Правители

Правители, не упомянутые в «Угаритском царском списке»

«Угаритский царский список»

См. также

Примечания

  1. [phoenicia.org/kilmer.htm Kilmer World’s Oldest Musical Notation Deciphered on Cuneiform Tablet — A Bequest Unearthed, Phoenicia, Encyclopedia Phoeniciana]
  2. [www.jstor.org/discover/10.2307/737674?uid=3738936&uid=2&uid=4&sid=21106662718983 M. L. West The Babylonian Musical Notation and the Hurrian Melodic Texts — Music & Letters Vol. 75, No. 2 (May, 1994), pp. 161—179]

Напишите отзыв о статье "Угарит"

Литература

  • [www.persee.fr/web/ouvrages/home/prescript/monographie/mom_0243-8046_1979_rpm_3_1 Ras Shamra 1929—1979], par la Mission Archéologique de Ras Shamra
  • Сегерт С. Угаритский язык. — М.: «Наука», 1965. — 104 с.
  • Шифман И. Ш. Угаритские маргиналии // Памятники письменности и проблемы истории культуры народов Востока : [ Сб. ]. — Ч. 1. — Л.: «Наука», 1975.
  • Шифман И. Ш. Угаритское общество (XIV—XIII вв. до н. э.). — М.: «Наука» (ГЛВР), 1982. — 392 с. — 1000 экз.
  • Шифман И. Ш. Культура древнего Угарита (XIV—XIII вв. до н. э.) / Отв. ред. А. Г. Лундин. — М.: «Наука» (ГЛВР), 1987. — 236 с. — 2000 экз.
  • Угаритский эпос / Пер., введ., коммент. И. Ш. Шифмана; отв. ред. А. Г. Лундин. — М.: «Наука» (ГЛВР), 1993. — 229 с. — («Памятники письменности Востока»). — 1350 экз. — ISBN 5-02-017247-2.

Координаты: 35°36′08″ с. ш. 35°47′06″ в. д. / 35.60222° с. ш. 35.78500° в. д. / 35.60222; 35.78500 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=35.60222&mlon=35.78500&zoom=14 (O)] (Я)

Отрывок, характеризующий Угарит

Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.