Угаров, Алексей Сергеевич

Алексей Сергеевич Угаров
Род деятельности:	альпинист, тренер, инженер-химик
Дата рождения:	6 февраля 1909(1909-02-06)
Место рождения:	Ярославская губерния, Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя →СССР СССР →Россия Россия
Дата смерти:	20 февраля 1998(1998-02-20) (89 лет)
Место смерти:	Санкт-Петербург
Награды и премии:

Алексе́й Серге́евич Уга́ров (1909—1998) — советский альпинист, заслуженный мастер спорта СССР (1954), двукратный победитель чемпионатов СССР по альпинизму, руководитель первого восхождения на главную вершину пика Корженевской (7105 м).

Биография

Алексей Угаров родился 6 февраля 1909 года в Ярославской губернии. В 1924 году переехал в Ленинград. В первом горном походе участвовал в 1928 году — перешёл через перевал Донгузорун из Приэльбрусья в Сванетию.

Серьёзно увлекался велосипедным спортом, в 1934 году а составе ленинградской команды участвовал в велопробеге Ленинград—Москва. Во время этого пробега, когда их группа остановилась на ночёвку, к ним подошёл подъехавший на машине Сергей Миронович Киров. Во время разговора у костра он рассказал про свои восхождения на Эльбрус и Казбек, а уходя, сказал: «Запомните, ребята, альпинизм интереснее велоспорта будет!». Под впечатлением от этого рассказа Угаров в том же 1934 году записался в альпинистскую секцию, а в 1935 году поехал в альплагерь «Штулу» на Кавказе, где совершил восхождение на восточную вершину Эльбруса, а также первое восхождение на пик Адырсу по южному гребню.

К 1936 году, окончив Ленинградскую школу инструкторов, Алексей Угаров стал инструктором альпинизма. Впоследствии он работал во многих альпинистских лагерях — «Гвандра», «Безенги», «Накра», «Химик», «Баксан» и «Адылсу».

В 1937 году Угаров был руководителем нескольких первовосхождений в районе горного массива Доппах, расположенного в Суганском хребте в Верхней Дигории (Северная Осетия). В 1940 году группа, в которую входили Алексей Угаров, Иван Антонович и Владислав Лубенец, совершила очень сложный (по тем временам — рекордно сложный) траверс массива Ушбы с юга на север.

После начала Великой Отечественной войны Алексей Угаров работал в Ленинграде на заводе по производству боеприпасов. Он был там в течение всего периода блокады Ленинграда, за свой труд был награждён медалями.

В послевоенное время Угаров возобновил занятия альпинизмом. В 1946 году он участвовал в альпинистской экспедиции на Юго-Западном Памире, которой руководили Евгений Белецкий и Евгений Абалаков. Там он совершил несколько первовосхождений — сначала на безымянный пик 5600 м (восходители назвали его пиком Клунникова, в честь исследователя Памира геолога Сергея Клунникова), а затем на высшую точку Рушанского хребта — пик Патхор (6080 м) и на высшую точку Шахдаринского хребта — пик Карла Маркса (6726 м).

В 1949—1951 годах Алексей Угаров работал инструктором в альплагере «Химик», расположенном в ущелье Адырсу. В этот период он совершил ряд спортивных восхождений — на гору Уллутаучана, пик Вольная Испания, а также траверс горного массива Светгар.

В июле—августе 1953 года Алексей Угаров участвовал в Памирской экспедиции ВЦСПС, целью которой было восхожение на пик Корженевской — единственный оставшийся к тому времени непокорённым семитысячник на территории СССР. Руководителем экспедиции был Евгений Белецкий, но из-за болезни он не смог принять участие в восхождении, и руководителем штурмовой группы был назначен Угаров. 22 августа 1953 года группе из восьми альпинистов удалось впервые в истории покорить главную вершину пика Корженевской (7105 м) — четвёртую по высоте вершину в СССР. Это восхождение заняло первое место на чемпионате СССР по альпинизму в высотном классе.

Летом 1954 года была организована ещё одна Памирская экспедиция ВЦСПС — на этот раз, её целью было покорение пика Революции (ныне — пик Независимости, 6940 м). В рамках этой экспедиции в августе 1954 года группа из 11 альпинистов под руководством Алексея Угарова совершила первовосхождение на пик Революции. Это восхождение также заняло первое место на чемпионате СССР по альпинизму в высотном классе. В результате Угаров стал двукратным чемпионом СССР, причём в обоих случаях он был руководителем восхождений.

В 1955 году Алексей Угаров участвовал в длительном траверсе в районе Заалайского хребта. Сначала в составе советско-китайской экспедиции под руководством Евгения Белецкого он совершил первовосхождения на пик Единства (6673 м) и пик Октябрьский (6700 м), а затем команда ВЦСПС в составе семи человек под руководством Кирилла Кузьмина продолжила траверс Заалайского хребта через перевал Крыленко до пика Ленина (7134 м). Этот поход занял третье место на чемпионате СССР по альпинизму в классе траверсов.

В 1959—1961 годах Угаров работал начальником Среднеазиатской школы инструкторов, а в 1962—1981 годах был тренером школы инструкторов ВЦСПС и различных спортивных сборов.

Спортивные достижения

Чемпионаты СССР по альпинизму

Данные приведены в соответствии с информацией из книги П. С. Рототаева.

• 1953 год — 01 ! 1-е место (высотный класс), первовосхождение на пик Корженевской, руководитель команды ВЦСПС, в которую входили Александр Гожев, Борис Дмитриев, Анатолий Ковырков, Леонид Красавин, Эргалий Рыспаев, Ростислав Селиджанов и Пётр Скоробогатов.
• 1954 год — 01 ! 1-е место (высотный класс), первовосхождение на пик Революции, руководитель команды ВЦСПС, в которую входили Александр Гожев, Анатолий Ковырков, Пётр Скоробогатов, Ростислав Селиджанов, Эргалий Рыспаев, Аркадий Шкрабкин, Рэм Андреев, Борис Шляпцев, Михаил Шилкин и Иван Солодовников.
• 1955 год — 03 ! 3-е место (класс траверсов), траверс вершин пик Октябрьский — пик Ленина, в группе под руководством Кирилла Кузьмина (ВЦСПС), в которую также входили Евгений Иванов, Александр Гожев, Борис Дмитриев, Анатолий Ковырков и Пётр Скоробогатов.

См. также

• Список заслуженных мастеров спорта СССР (альпинизм)

Отрывок, характеризующий Угаров, Алексей Сергеевич

В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.