Углеродный шовинизм
Углеродный шовинизм — неологизм, использующийся для пренебрежительного отзыва о теории универсальности водно-углеродной жизни ввиду исключительных химических и термодинамических свойств углерода, делающих его намного предпочтительнее всех прочих элементов. Автор термина, астрофизик Карл Саган, критикуя эту точку зрения, предположил, что основанием для её выдвижения является лишь то обстоятельство, что её приверженцы сами состоят из углерода и воды и поглощают в процессе метаболизма кислород.
«Углеродный шовинизм» основывается на том предположении, что инопланетная жизнь в случае её существования должна быть похожа на земную — в частности, что молекулы, ответственные за жизненные химические процессы, должны быть построены прежде всего из углерода.[1]
Однако, как углеродным формам жизни (англ.), которые никогда не встречались с другой жизнью, развившейся за пределами земной окружающей среды, человеческим существам может быть сложно вообразить принципиально иную биохимию.
Карл Саган написал об этом и других человеческих шовинизмах, которые ограничивают предположение о возможной инопланетной жизни, в своей книге «Космическая связь» (англ. Cosmic Connection) в 1973 году.[2]
В 1999 году в статье журнала «Reason» (англ.) Кеннет Силбер (англ. Kenneth Silber), рассуждая о теории идеально устроенной вселенной, процитировал, используя термин, астрофизика Виктора Стенджера[3]:
Нет причин, говорит Стенджер, «предполагать, что существует только один возможный тип жизни» — мы слишком мало знаем о жизни в нашей собственной вселенной, не говоря уже о «других» вселенных, чтобы прийти к такому выводу. Стинджер осуждает как «углеродный шовинизм» предположение о том, что для жизни требуется углерод; другие химические элементы — такие, как кремний — могут также формировать молекулы значительной сложности. Кроме того, Стинджер рискует предположить, что считать молекулы необходимыми вообще — это «молекулярный шовинизм»; во вселенной с иными свойствами атомные ядра или другие структуры могли бы собираться совершенно незнакомыми нам способами.
Оригинальный текст (англ.)There is no good reason, says Stenger, to «assume that there’s only one kind of life possible» — we know far too little about life in our own universe, let alone «other» universes, to reach such a conclusion. Stenger denounces as «carbon chauvinism» the assumption that life requires carbon; other chemical elements, such as silicon, can also form molecules of considerable complexity. Indeed, Stenger ventures, it is «molecular chauvinism» to assume that molecules are required at all; in a universe with different properties, atomic nuclei or other structures might assemble in totally unfamiliar ways.
Критика термина
Несмотря на бурное развитие химии, на данный момент науке не известны соединения, сравнимые по сложности с органическими, основанные на других элементах. На данный момент известных науке неорганических соединений насчитывается порядка 100 000, в то время как органических — более 8 000 000, и каждый год открывается ещё порядка 300 000.[4] При этом количество различных конфигураций биологических молекул — в частности, белков, — крайне велико[5] и практически не ограничено.[6] Ни один другой элемент, включая кремний, фосфор или бор, не может дать такое разнообразие веществ, как углерод;[7] особенно это касается критически важных для органической жизни больших молекул, таких как ДНК и белки.[8]
См. также
Напишите отзыв о статье "Углеродный шовинизм"
Примечания
- ↑ Darling, David [www.daviddarling.info/encyclopedia/C/carbon-based_life.html Carbon-based life] (англ.). Encyclopedia of Life. Проверено 14 сентября 2007. [www.webcitation.org/65sjq1CFu Архивировано из первоисточника 3 марта 2012].
- ↑ Саган К. The Cosmic Connection. — Anchor Books (Anchor Press / Doubleday), 1973. — С. 47.
- ↑ Silber, Kenneth [www.reason.com/news/show/31071.html Is God in the Details?]. Reason Magazine (1999). Проверено 14 сентября 2007. [www.webcitation.org/65sjqWcLi Архивировано из первоисточника 3 марта 2012]. [archive.is/20120714193153/findarticles.com/p/articles/mi_m1568/is_3_31/ai_55015494/pg_1 Full article]
- ↑ Jim Stamell. [books.google.com/books?id=omHazQW2CDYC&pg=PA261 Forensic Chemistry] // Excel HSC chemistry. — Pascal Press, 2008. — P. 261. — 428 p. — ISBN 978-1-74125-299-6.
- ↑ Shawn Doonan. The Covalent Structures of Peptides and Proteins // [books.google.com/books?id=DIlrgvhJ8YkC&pg=PA16 Peptides and proteins]. — The Royal Society of Chemistry, 2002. — P. 16. — ISBN 0-85404-692-5.
- ↑ Асеев В.В. [bio.1september.ru/articlef.php?ID=200403407 Курс «Молекулярные основы процессов жизнедеятельности»]. [www.webcitation.org/65sjrNd74 Архивировано из первоисточника 3 марта 2012].
- ↑ Волькенштейн М. В. Перекрёстки науки. — М.: Наука, 1972. — С. 126. — 336 с.
- ↑ Committee on the Limits of Organic Life in Planetary Systems, Committee on the Origins and Evolution of Life, National Research Council; [books.nap.edu/openbook.php?record_id=11919 The Limits of Organic Life in Planetary Systems]; The National Academies Press, 2007.
Отрывок, характеризующий Углеродный шовинизм
– Куда идет народ то?– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
