Уголок поэтов
Поделись знанием:
Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
– Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»
На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их.
Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная, тяжелая, пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» и оглянувшись увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно французскими, кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда то стали стрелять пушки, и всё застлалось дымом.
В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек.
«Что мне завидовать, мое не уйдет, и я сейчас, может быть, увижу государя!» подумал Ростов и поскакал дальше.
Поровнявшись с гвардейской пехотой, он заметил, что чрез нее и около нее летали ядры, не столько потому, что он слышал звук ядер, сколько потому, что на лицах солдат он увидал беспокойство и на лицах офицеров – неестественную, воинственную торжественность.
Проезжая позади одной из линий пехотных гвардейских полков, он услыхал голос, назвавший его по имени.
– Ростов!
– Что? – откликнулся он, не узнавая Бориса.
– Каково? в первую линию попали! Наш полк в атаку ходил! – сказал Борис, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у молодых людей, в первый раз побывавших в огне.
Ростов остановился.
– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.
Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
Уголок поэтов (англ. Poets' Corner) — часть южного трансепта Вестминстерского аббатства, где традиционно осуществляют захоронение и увековечивание поэтов, драматургов и писателей[1].
Среди последних мероприятий — установка в 2009 году напольного мемориального камня в память об основателях Королевского балета (англ. The Royal Ballet), мемориальной таблички памяти Элизабет Гаскелл. В 2011 году планировали установить мемориальную доску в честь британского поэта Теда Хьюза[2], при этом прах поэта переноситься в Уголок поэтов не будет[3].
Содержание
История
Первым захороненным в Уголке поэтов стал Джеффри Чосер. Это произошло в 1400 году и в большей степени благодаря его должности прораба (англ. Clerk of Works) на строительстве Вестминстерского дворца, нежели писательской славе. Памятник был установлен спустя 150 лет — в 1556 году. Однако с момента похорон Чосера и до захоронения здесь следующего поэта прошло почти двести лет. Следующим похороненным стал Эдмунд Спенсер, умерший в 1599 году и похороненный всего в нескольких ярдах от Чосера. Так родилась традиция: южный придел стал местом погребения поэтов[4]. Со временем, в Уголке поэтов стали устанавливать мемориальные доски, камни и памятники литераторам, не похороненным в аббатстве[5].
Между смертью персоналии и захоронением (установкой мемориала) могло пройти много времени. Так, в частности, Джордж Байрон, чья поэзия была популярна уже при его жизни, но который вел скандальный образ жизни, умер в 1824 году, а чести быть увековеченным в Уголке поэтов удостоился лишь в 1961 году. Уильяму Шекспиру, похороненному в Стратфорд-на-Эйвоне в 1616 году, памятник в Уголке поэтов был установлен в 1740 году по проекту английского скульптора Уильяма Кента.
Последнее захоронение относится к 1989 году, это был знаменитый британский актёр Лоренс Оливье, после похорон которого было объявлено, что усыпальница переполнена[6].
До сих пор остаются неясными критерии, согласно которым того или иного литератора «допускают» в Уголок поэтов. Так, чести быть похороненными в аббатстве не были удостоены такие знаменитые и канонические литераторы, как Свифт, Элизабет Барретт Браунинг и Сэмюэл Тейлор Кольридж[5].
Типы мемориалов
Мемориалы могут быть нескольких типов. Некоторые представляют собой каменные плиты в полу с начертанным на них именем, другие представляют собой каменные памятники, статуи, бюсты или дощечки, размещенные на стенах и в нишах. Некоторые объедены в группы, как, например, для сестер Бронте (установленный в 1939 году, но из-за войны открытый лишь в 1947 году).
На надгробном камне на могиле Бена Джонсона высечено «O Rare Ben Johnson» (sic). Существует мнение, что это может означать «Orare Ben Jonson» (буквально Молись о Бене Джонсоне), что означало бы, что на смертном одре он обратился в Католицизм, но между "О" и «rare» есть разрыв.[7] Тот факт, что он был похоронен в вертикальной могиле свидетельствует о его весьма скромных возможностях к моменту смерти[8].
Когда свободное место на полу и стенах закончилось, было принято решение об установке мемориального витражного окна в память об историке архитектуры Эдварде Хаббарде (англ. Edward Hubbard), именно там устанавливались все новые мемориальные доски и таблички.
Захоронения
| Портрет | Имя | Родился | Умер | Возраст | Особенности захоронения |
Род занятий |
|---|---|---|---|---|---|---|
|
Адам, Роберт | 1728 | 1792 | 63 | … | Архитектор |
|
Барроу, Исаак | 1630 | 1677 | 46 | … | Математик |
|
Бомонт, Фрэнсис | 1584 | 1616 | 31-32 | Могила утеряна. Имя начертано на надгробии Коули. | Драматург |
| … | Бомонт, Джон (John Beaumont) |
1583 | 1627 | 43-44 | … | Поэт |
| … | Бенсон, Уильям (William Benson) |
неизвестно | 1549 | неизвестно | … | Настоятель Вестминстерского аббатства |
| … | Боуз, Мэри Элинор (Mary Eleanor Bowes) |
1749 | 1800 | 51 | В некоторых источниках указывалось, что её похоронили в придворном платье со всеми аксессуарами, необходимыми для королевской аудиенции, по другой информации она похоронена в своем свадебном платье[9]. | Поэт и драматург |
|
Браунинг, Роберт | 1812 | 1889 | 77 | Могила Браунинга находится рядом с могилой Альфреда Теннисона. | поэт и драматург |
|
Басби, Ричард (Richard Busby) |
1606 | 1695 | 88-89 | … | Ученый и наставник |
|
Кемден, Уильям | 1551 | 1623 | 72 | … | Историк и антиквар |
|
Кэмпбелл, Томас (Thomas Campbell) |
1777 | 1844 | 66 | Похоронен 3 июля 1844 года | Шотландский поэт |
| … | Кэри, Генри Фрэнсис | 1772 | 1844 | 72 | Похоронен 14 августа 1844 | Писатель и переводчик |
|
Казобон, Исаак де | 1559 | 1614 | 55 | … | Ученый |
|
Уильям Чамберс | 1723 | 1796 | 75 | … | Архитектор |
|
Чосер, Джеффри | c. 1343 | 1400 | 56-57 | Могила не отмечена. Имя начертано на надгробии Коули. | Писатель и поэт |
|
Каули, Абрахам | 1618 | 1667 | 48-49 | … | Поэт |
|
Камберленд, Ричард | 1732 | 1811 | 79 | … | Драматург |
|
Давенант, Уильям | 1606 | 1668 | 62 | … | Поэт и драматург |
|
Денхам, Джон (John Denham) |
1614 or 1615 | 1669 | 63-65 | Могила не отмечена. Имя начертано на надгробии Коули. | Поэт |
|
Диккенс, Чарльз | 1812 | 1870 | 58 | Согласно завещанию Ч. Диккенса, ему не устроили пышных похорон, ограничились лишь скромной церемонией в Аббатстве 14 июня 1870[10] | Писатель |
|
Дрейтон, Майкл (Michael Drayton) |
1563 | 1631 | 67-68 | … | Поэт |
|
Драйден, Джон | 1631 | 1700 | 68 | Могила не отмечена. Имя начертано на надгробии Коули. | Поэт и драматург |
| … | Фокс, Адам | 1883 | 1977 | 93-94 | … | Профессор поэзии в Оксфорде, Каноник Вестминстверского аббатства |
|
Гаррик, Дэвид | 1717 | 1779 | 61 | … | Драматург |
|
Вигель, Ева Мария | 1724 | 1822 | 98 | Жена Дэвида Гаррика | Танцовщица |
|
Гей, Джон | 1685 | 1732 | 47 | … | Поэт и драматург |
|
Гиффорд, Уильям (William Gifford) |
1756 | 1826 | 70 | Поэт и издатель | |
|
Грот, Джордж (George Grote) |
1794 | 1871 | 76 | … | Историк и политик |
|
Хаклюйт, Ричард | c.1552 | 1616 | 63-64 | … | Писатель |
|
Гендель, Георг Фридрих | 1685 | 1759 | 74 | … | Композитор |
|
Харди, Томас | 1840 | 1928 | 87 | Похороны Харди 16 января 1928 года стали весьма неоднозначным событием, поскольку по завещанию самого Харди его должны были похоронить рядом с женой Эммой в Стинфорде (англ. Stinsford). Душеприказчик Харди настаивал на захоронении в Вестминстерском аббатстве в Уголке поэтов. Согласно достигнутому компромиссу, сердце Харди было похоронено рядом с женой в Стинфорде, а его прах в аббатстве. | Писатель и поэт |
|
Ирвинг, Генри | 1838 | 1905 | 67 | … | Актёр |
|
Джонсон, Сэмюэл | 1709 | 1784 | 75 | … | Писатель, поэт и лексикограф |
|
Киплинг, Редьярд | 1865 | 1936 | 70 | … | Писатель и поэт |
| … | Литлингтон, Николас (англ. Nicholas Litlington) |
before 1315 | 1386 | 70+ | … | Аббат |
|
Маколей, Томас Бабингтон | 1800 | 1859 | 59 | Похороны 9 января 1860.[11] | Поэт и историк |
|
Макферсон, Джеймс | 1736 | 1796 | 59 | … | Писатель и поэт |
|
Мейсфилд, Джон | 1878 | 1967 | 88 | В соответствии с его завещанием был кремирован, а его прах захоронен в Уголке поэтов. | Писатель и поэт |
| … | Морэй, Роберт (Robert Moray) |
1608/9 | 1673 | 63-65 | Могила не отмечена. Имя начертано на надгробии Коули. | Государственный деятель, философ |
|
Мюррей, Гилберт Gilbert Murray |
1866 | 1957 | 91 | … | Учёный и переводчик |
|
Оливье, Лоуренс | 1907 | 1989 | 82 | … | Актёр |
|
Парр, Томас (Old Tom Parr) | 1483 | 1635 | 152 | … | Предположительно, английский долгожитель |
|
Прайор, Мэтью Matthew Prior |
1664 | 1721 | 57 | Могила не отмечена. Имя начертано на надгробии Коули. | Поэт и дипломат |
|
Роу, Николас Nicholas Rowe |
1674 | 1718 | 44 | … | Драматург и поэт |
|
Шарль де Сент-Эвремонт Charles de Saint-Évremond |
1610 | 1703 | 93 | Могила не отмечена. Имя начертано на надгробии Коули. | Эссеист и литературный критик |
|
Шеридан, Ричард Бринсли | 1751 | 1816 | 64 | … | Драматург и поэт |
| … | Саут, Роберт Robert South |
1634 | 1716 | 81 | … | Теолог и поэт |
|
Спенсер, Эдмунд | c. 1552 | 1599 | 46-47 | … | Поэт |
| … | Степлтон, Роберт (Robert Stapylton) |
c.1607 | 1669 | 61-62 | … | Драматург |
| … | Стил, Мэри (Mary Steele) | 1678 | 1718 | 40 | … | Автор дневников |
|
Теннисон, Альфред | 1809 | 1892 | 83 | Пышные похороны состоялись 12 октябрь 1892.[12] В 1893 правительство формально заказало установку бюста Теннисону в Уголке поэтов. | Поэт |
|
Тирволл, Конноп (Connop Thirlwall) |
1797 | 1875 | 78 | … | Епископ и историк |
| … | Триплет, Томас (англ. Thomas Triplet) |
c.1601 | 1670 | 68-69 | … | Пребендарий |
| … | Тудор, Оуэн (англ. Owen Tudor) |
1429 | 1501 | 71-72 | … | Монах |
Памятники
| Портрет | Имя | Родился | Умер | Возраст | Год установки памятника |
Описание памятника |
Род деятельности |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
|
Аддисон, Джозеф | 1672 | 1719 | 47 | 1809 | Статуя | Поэт |
|
Энсти, Кристофер (Christopher Anstey) |
1724 | 1805 | 80 | 1807 | Stone tablet | Poet and author |
|
Арнольд, Мэтью | 1822 | 1888 | 65 | 1891 | Бюст | Поэт |
| Эшкрофт, Пегги | 1907 | 1991 | 83 | 2005 | Напольный камень | Актриса | |
|
Оден, Уистен Хью | 1907 | 1973 | 66 | 1974 | Напольный камень | Поэт |
|
Остин, Джейн | 1775 | 1817 | 41 | 1967 | Настенная табличка | Писатель |
|
Бетжеман, Джон John Betjeman |
1906 | 1984 | 77 | 1996 | Напольный камень | Поэт и писатель |
|
Блейк, Уильям | 1757 | 1827 | 69 | 1957 | Мемориальный бюст | Поэт и художник |
| … | Бут, Бартон Barton Booth |
1681 | 1733 | 51-52 | 1772 | Памятник | Актёр |
|
Бронте, Шарлотта | 1816 | 1855 | 38 | 1947 | Мемориальная табличка | Писатель |
|
Бронте, Энн | 1820 | 1849 | 29 | 1947 | Мемориальная табличка | Писатель |
|
Бронте, Эмили | 1818 | 1848 | 30 | 1947 | Мемориальная табличка | Писатель |
|
Браунинг, Элизабет Барретт | 1806 | 1861 | 55 | 1906 | Напольный камень | Поэт |
|
Бёрни, Фанни | 1752 | 1840 | 87 | 2002 | Мемориальная доска | писатель и драматург |
|
Бёрнс, Роберт | 1759 | 1796 | 37 | 1885 | Мемориальный бюст работы Джона Стила (John Steell). Открыт 7 марта 1885 года Арчибальдом Пимроузом[13] | Поэт |
|
Батлер, Самуэль (Samuel Butler) |
1612 | 1680 | 68 | 1721 | Мемориальный бюст | Поэт |
|
Байрон, Джордж Гордон | 1788 | 1824 | 36 | 1969 | Напольный камень | Поэт |
|
Кэдмон Caedmon |
приблизительно 657 | приблизительно 680 | неизвестно | 1966 | Напольный камень | Поэт |
|
Кэмпбелл, Джон | 1678 | 1743 | 64 | 1749 | Памятник | Военный деятель |
|
Льюис Кэрролл | 1832 | 1898 | 65 | 1982 | Напольный камень | Писатель |
| Клэр, Джон | 1793 | 1864 | 70 | 1989 | Напольный камень | Поэт | |
|
Кольридж, Сэмюэл Тейлор | 1772 | 1834 | 61 | 1885 | Мемориальный бюст | Поэт |
|
Джордж Элиот | 1819 | 1880 | 61 | 1980 | Напольный камень | Писатель |
|
Элиот, Томас Стернз | 1888 | 1965 | 76 | 1967 | Напольный камень | Поэт и драматург |
|
Голдсмит, Оливер | 1728 | 1774 | 45 | 1776 | Мемориальная табличка и бюст | Поэт и драматург |
|
Гордон, Адам Линдсей | 1833 | 1870 | 36 | 1934 | Мемориальный бюст | Поэт |
| … | Грабэ, Джон Эрнст John Ernest Grabe |
1666 | 1711 | 44-45 | 1727 | Памятник | Священнослужитель и теолог |
|
Грей, Томас | 1716 | 1771 | 54 | 1778 | Памятник | Поэт и историк |
|
Гейлс, Стивен | 1677 | 1761 | 83 | 1761 | Памятник | Священнослужитель и учёный |
|
Геррик, Роберт | 1591 | 1674 | 83 | 1994 | Мемориальная доска | Поэт |
|
Хопкинс, Джерард Мэнли | 1844 | 1889 | 44 | 1975 | Напольный камень | Поэт |
| Хаусман, Альфред Эдвард | 1859 | 1936 | 77 | 1996 | Мемориальная доска | Поэт | |
|
Джеймс, Генри | 1843 | 1916 | 72 | 1976 | Напольный камень | Писатель |
|
Джонсон, Бен | 1572 | 1637 | 65 | 1723 | Напольный камень | Драматург и поэт |
|
Китс, Джон | 1795 | 1821 | 25 | 1954 | Мемориальная доска с фреской | Поэт |
|
Кебл, Джон | 1792 | 1866 | 73 | 1873 | Бюст | Поэт |
|
Лоуренс, Дэвид Герберт | 1885 | 1930 | 44 | 1985 | Напольный камень | Писатель и поэт |
|
Лир, Эдвард | 1812 | 1888 | 75 | 1988 | Напольный камень | Писатель и поэт |
|
Линд, Дженни (Jenny Lind) |
1820 | 1887 | 67 | 1894 | Настенная табличка | Оперная певица |
|
Лонгфелло, Генри Уодсворт | 1807 | 1882 | 75 | 1884 | Мемориальный бюст работы Брока, Томаса (англ. Thomas Brock), открыт 1 марта 1884.[14] | Poet |
|
Мэйтланд, Фредерик Уильям (F. W. Maitland) |
1850 | 1906 | 56 | 2001 | Напольный камень | Историк |
|
Марло, Кристофер | 1564 | 1593 | 29 | 2002 | Мемориальная доска | Драматург и поэт |
| … | Мэйсон, Уильям William Mason |
1725 | 1797 | 72-73 | 1799 | Памятник | Поэт |
| … | Мэй, Томас Thomas May |
1595 | 1650 | 54-56 | 1880 | Настенный мемориальный камень | Поэт и драматург |
|
Мильтон, Джон | 1608 | 1674 | 65 | 1737 | Памятник | Поэт и писатель |
|
Филлипс, Джон (John Phillips) |
1676 | 1709 | 32 | 1710 | Памятник | Поэт |
|
Поуп, Александр | 1688 | 1744 | 56 | 1994 | Настенная мемориальная панель | Поэт |
|
Прингл, Джон | 1707 | 1782 | 74 | … | Памятник | Врач-физиолог |
|
Причард, Ханна Hannah Pritchard |
1711 | 1768 | 56-57 | … | Памятник. Позднее был перенесен в трифорий. | Актриса |
|
Рёскин, Джон | 1819 | 1900 | 80 | 1902 | Бронзовый портрет-медальон работы Эдварда Онслоу Форда (Onslow Ford). Открыт 8 февраля 1902, после разногласий относительно отношения Рёскина к памятникам такого рода как к выброшенным деньгам и уродованию архитектурного комплекса здания.[15] | Поэт и критик |
|
Скотт, Вальтер | 1771 | 1832 | 61 | 1897 | Бюст работы шотландского скульптора Хатчинсона «прекрасно выполненная копия знаменитого бюста Шантри (англ. Francis Chantrey), находящегося в Эбботсфорде».[16] | Писатель и поэт |
|
Шэдвелл, Томас (Thomas Shadwell) |
c.1642 | 1692 | ~50 | c.1700 | Памятник | Поэт и драматург |
|
Шекспир, Уильям | 1564 | 1616 | 52 | 1740 | Памятник | Драматург и поэт |
|
Шарп, Гранвиль Granville Sharp |
1735 | 1813 | 77 | 1816 | Памятник | Аболиционист, борец с работорговлей |
|
Шелли, Перси Биши | 1792 | 1822 | 29 | 1954 | Мемориальная доска | Поэт |
|
Саути, Роберт | 1774 | 1843 | 68 | 1845 | Памятник | Поэт |
|
Теккерей, Уильям Мейкпис | 1811 | 1863 | 52 | 1865 | Бюст | Писатель |
|
Томсон, Джеймс | 1700 | 1748 | 47 | 1762 | Памятник | Поэт и драматург |
|
Томас, Дилан | 1914 | 1953 | 39 | 1982 | Напольный камень | Поэт и писатель |
|
Троллоп, Энтони | 1815 | 1882 | 67 | 1993 | Напольный камень | Писатель |
| … | Винцент, Уильям William Vincent |
1739 | 1815 | 76 | около 1815[17] | Памятник | Настоятель Вестминстерского собора |
|
Уайльд, Оскар | 1854 | 1900 | 46 | 1995 | Мемориальная табличка | Драматург и писатель |
|
Вордсворт, Уильям | 1770 | 1850 | 80 | 1854 | Памятник | Поэт |
|
Уайет, Джеймс | 1746 | 1813 | 67 | … | Памятник | Архитектор |
Поэты времён Первой мировой войны
В Уголке поэтов Вестминстерского аббатства установлен памятник 16 поэтам времён Великой войны (так в Великобритании называют Первую мировую войну), который представляет собой плиту из сланца, на которой начертаны их имена. Памятник был открыт 11 ноября 1985 года, в 67 годовщину Компьенского перемирия.
| Портрет | Поэт | Родился | Умер | Возраст на момент начала войны [18] |
Данные о военной службе |
Данные о поэзии |
|---|---|---|---|---|---|---|
| … | Олдингтон, Ричард | 1892 | 1962 | 22 | Поступил на военную службу в 1916 Комиссован в 1917 Младший Лейтенант Королевский сассекский полк |
… |
|
Биньон, Лоуренс (Laurence Binyon) |
1869 | 1943 | 44 | Ушел добровольцем в 1915 и 1916 Британский госпиталь для французских солдатов |
… |
| … | Бланден, Эдмунд (Edmund Blunden) |
1896 | 1974 | 17 | Призван в августе 1915 Младший лейтенант Королевский сассекский полк |
… |
|
Брук, Руперт | 1887 | 1915 | 27 | Призван в августе 1914 Младший лейтенант флота Королевский военный флот |
… |
| … | Гибсон, Уилфрид (Wilfrid Gibson) |
1878 | 1962 | 35 | После нескольких отказов был зачислен в октябре 1917 года Служба тылового обеспечения (Транспортные войска) На фронт не попал |
… |
| … | Грейвс, Роберт | 1895 | 1985 | 19 | Произведен в звание в 1914 Королевский уэльский фузилерный полк |
… |
|
Гринфелл, Джулиан (Julian Grenfell) |
1888 | 1915 | 26 | Призван в 1910 году Капитан (на момент смерти) Королевский драгунский полк |
… |
| … | Герни, Айвор Ivor Gurney |
1890 | 1937 | 23 | Рядовой Глостерширский полк |
… |
| … | Джонс, Дэвид (David Jones) |
1895 | 1974 | 18 | Королевский уэльский фузилерный полк | … |
| … | Николс, Роберт (Robert Nichols) |
1893 | 1944 | 20 | Произведен в звание в 1914 году Королевская артиллерия |
… |
|
Уинфред Оуэн Wilfred Owen |
1893 | 1918 | 21 | Призван в 1915 Произведен в звание в 1916 году Младший лейтенант Манчестерский полк |
… |
| Рид, Герберт | 1893 | 1968 | 20 | Капитан Green Howards |
… | |
|
Розенберг, Айзек | 1890 | 1918 | 23 | Призван в октябре 1915 года 12-й Саффолкский полк Собственный королевский полк в Ланкастере |
… |
| … | Сассун, Зигфрид (Siegfried Sassoon) |
1886 | 1967 | 27 | Призван в 1914 году Произведен в звание в мае 1915 года Капитан (на момент окончание войны) Королевский уэльский фузилерный полк |
… |
|
Сорли, Чарльз (Charles Sorley) |
1895 | 1915 | 19 | Призван в 1914 году Капитан (на дату смерти) Саффолкский полк |
… |
| … | Томас, Эдвард | 1878 | 1917 | 36 | Призван в июле 1915 года Произведен в звание в ноябре 1916 года Артиллерийский гарнизон английских войск |
… |
Королевский балет
Мемориал в форме каменной плиты в полу, был установлен 17 ноября 2009 в память о четырёх основателях Королевского балета.
| Портрет | Имя | Родился | Умер | Возраст | Вклад в балет |
|---|---|---|---|---|---|
|
Нинетт де Валуа | 1898 | 2001 | 102 | … |
| … | Фредерик Эштон (Frederick Ashton) |
1904 | 1988 | 84 | … |
|
Констант Ламбер Constant Lambert |
1905 | 1951 | 45 | … |
| Фонтейн, Марго | 1919 | 1991 | 71 | … |
В иных частях аббатства
Поэты и писатели, увековеченные в иных частях Вестминстерского аббатства, вне пределов Уголка поэтов.[19][20]
| Портрет | Имя | Родился | Умер | Возраст | Год установки мемориала |
Описание мемориала |
Род деятельности |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| … | Айтон, Роберт (Robert Ayton) |
1570 | 1638 | 67-68 | Бюст | Поэт | |
|
Бен, Афра | 1640 | 1689 | 48 | Надгробие | Писатель и драматург | |
|
Бульвер-Литтон, Эдвард | 1803 | 1873 | 69 | Надгробие | Писатель и поэт | |
|
Баньян, Джон | 1628 | 1688 | 59 | 1912 | Мемориальная табличка | Писатель |
|
Кэвендиш, Маргарет | 1623 | 1673 | 69-70 | Памятник | Писатель и поэт | |
|
Уильям Кавендиш | 1592 | 1676 | 84 | Памятник | Драматург и поэт | |
|
Конгрив, Уильям | 1670 | 1729 | 58 | ок.1730 | Памятник | Драматург и поэт |
|
Кауард, Ноэл | 1899 | 1973 | 73 | 1984 | Напольный камень | Драматург и композитор |
|
Купер, Уильям | 1731 | 1800 | 68 | 1876 | Мемориальная табличка | Поэт и автор гимнов |
|
Диллон, Уэнтуорт | 1637 | 1685 | 47-48 | Могила потеряна | Поэт | |
|
Дизраэли, Бенджамин | 1804 | 1881 | 76 | 1884 | Памятник | Государственный деятель, писатель |
|
Герберт, Джордж (George Herbert) |
1593 | 1633 | 39 | 1876 | Мемориальная доска | Поэт и оратор |
|
Говард, Роберт (драматург) (Robert Howard) |
1626 | 1698 | 72 | Драматург | ||
|
Кингсли, Чарльз | 1819 | 1875 | 55 | 1875 | Бюст | Писатель |
|
Лоуэлл, Джеймс Расселл | 1819 | 1891 | 72 | Табличка | Поэт | |
|
Морис, Фредерик Денинсон (F. D. Maurice) |
1805 | 1872 | 66 | 1932 | Bust | Author |
|
Олдфилд, Энн (Anne Oldfield) |
1683 | 1730 | 47 | Надгробие | Актриса | |
|
Генри Спилман (Henry Spelman) |
ок.1564 | 1641 | 76-77 | Надгробие | Антиквар | |
|
Артур Пенрин Стэнли (Arthur Penrhyn Stanley) |
1815 | 1881 | 65 | 1884 | Могила и скульптура | Писатель |
|
Уоттс, Исаак (Isaac Watts) |
1674 | 1748 | 74 | 1779 | Памятник | сочинитель церк. гимнов |
См. также
Информацию по прочим захоронениям известных поэтов можно найти на следующих ресурсах:
Литераторские мостки - некрополь выдающихся деятелей российской культуры на Волковом кладбище в Санкт-Петербурге
Напишите отзыв о статье "Уголок поэтов"
Примечания
- ↑ [www.westminster-abbey.org/visit-us/highlights/poets-corner Официальный сайт Вестминстерского аббатства]
- ↑ [news.bbc.co.uk/1/hi/england/devon/8580824.stm «Poets' Corner memorial for Ted Hughes»], BBC News, 22 марта 2010
- ↑ [www.guardian.co.uk/books/2010/mar/23/ted-hughes-poets-corner Ted Hughes joins literary greats at Poets' Corner], The Guardian, 23 марта 2010
- ↑ [www.icons.org.uk/theicons/collection/westminster-abbey/features/poets-corner История Вестминстерского аббатства] (англ.)
- ↑ 1 2 David Thorley, [www.hotel-assist.com/literary-london/poets-corner.html Poets Corner London], 2007
- ↑ [shadyoldlady.com/location.php?loc=1039 История Уголка поэтов на сайте The Shady Old Lady]
- ↑ [www.westminster-abbey.org/history-research/monuments-gravestones/people/12177 Monuments & Gravestones: Ben Jonson]. Westminster Abbey 1065 to today. Dean and Chapter of Westminster Abbey. Проверено 26 мая 2008. [web.archive.org/web/20080107172342/www.westminster-abbey.org/history-research/monuments-gravestones/people/12177 Архивировано из первоисточника 7 января 2008].
- ↑ Adams, J. Q. The Jonson Allusion Book. New Haven: Yale University Press, 1922: 195-6.
- ↑ [www.sunnisidelocalhistorysociety.co.uk/eleanor.html Биография Мэри Элинор Боуз на портале Sunniside Local History Society]
- ↑ «Похороны г-на Чарльза Диккенса», The Times, 15 июня 1870.
- ↑ The Times, 9 января 1860, стр. 10; 10 января 1860, стр. 9
- ↑ The Times, 13 октября 1892
- ↑ The Times, 9 марта 1885
- ↑ The Times, 2 ноября 1992, стр. 6; 26 февраля 1884, стр. 10; 3 марта 1884, стр. 8
- ↑ Сидни Кокрелл (Sydney C. Cockerell) письмо в газету The Times, 22 августа 1900; The Times, 7 февраля 1902, стр. 9; 10 февраля 1902, стр. 8
- ↑ The Times, 22 мая 1897, стр. 16
- ↑ «Вчера утром, в половине одиннадцатого, останки д-ра Винцента, настоятеля Вестминстерского собора, были погребены позади памятника Джону Драйдену на закрытой церемонии» The Times, 30 декабря 1815, стр. 3
- ↑ По состоянию на 4 августа 1914 года, когда в войну вступила Великобритания
- ↑ Poets' Corner in Westminster Abbey (James Wilkinson, 2007), inside back page
- ↑ Treasures of Westminster Abbey (Tony Trowles, 2008)
Координаты: 51°29′57″ с. ш. 0°07′38″ з. д. / 51.49917° с. ш. 0.1273611° з. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=51.49917&mlon=-0.1273611&zoom=14 (O)] (Я)
Отрывок, характеризующий Уголок поэтов
Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
– Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»
На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их.
Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная, тяжелая, пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» и оглянувшись увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно французскими, кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда то стали стрелять пушки, и всё застлалось дымом.
В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек.
«Что мне завидовать, мое не уйдет, и я сейчас, может быть, увижу государя!» подумал Ростов и поскакал дальше.
Поровнявшись с гвардейской пехотой, он заметил, что чрез нее и около нее летали ядры, не столько потому, что он слышал звук ядер, сколько потому, что на лицах солдат он увидал беспокойство и на лицах офицеров – неестественную, воинственную торжественность.
Проезжая позади одной из линий пехотных гвардейских полков, он услыхал голос, назвавший его по имени.
– Ростов!
– Что? – откликнулся он, не узнавая Бориса.
– Каково? в первую линию попали! Наш полк в атаку ходил! – сказал Борис, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у молодых людей, в первый раз побывавших в огне.
Ростов остановился.
– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.
Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
