Ударная стройка

Уда́рная стро́йка — термин, появившийся в СССР применительно к некоторым строящимся объектам. По определению СЭС, ударная стройка — «важнейший народнохозяйственный объект, строительство которого предусмотрено решениями съезда КПСС, ЦК КПСС и Совета Министров СССР, Государственным планом развития народного хозяйства СССР и над сооружением которого осуществляет шефство Ленинский комсомол.».

Право участвовать в ударной стройке имели лишь представители т. н. «передовой части общества» — сознательные коммунисты, комсомольцы и положительно зарекомендовавшие себя беспартийные.

Можно выделить два типа ударных строек:

1. Стройка коммунизма — объект, возводимый строителями всех возрастных категорий.
2. Ударная комсомольская стройка — объект, над которым брали шефство организации ВЛКСМ.

К концу эпохи СССР практически все ударные стройки были исключительно «ударными комсомольскими стройками» (УКС). Статус УКС присваивался объекту совместным решением советских, партийных и комсомольских органов, что давало определённые преимущества и блага участникам ударной стройки.

УКС имели различные территориальные статусы:

• Всесоюзная ударная комсомольская стройка — высший. Этот статус имели стройки высшей значимости для государства (например, БАМ, ВАЗ, КАМАЗ, Атоммаш, Саяно-Шушенская ГЭС, Доменная печь № 9 и др.);
• Республиканская комсомольская стройка (союзных республик СССР);
• Областная (краевая) ударная комсомольская стройка;
• Городская ударная комсомольская стройка.

УКС подразумевала создание специального штаба стройки — комсомольского органа, где на заседаниях в первую очередь командовали («курировали») руководители территориальной организации КПСС.

Набор волонтёров для работы на УКС проходил в рамках государственной системы оргнабора, но чаще — по комсомольскому призыву (по комсомольской путёвке). Активными участниками УКС в 1950—1980-х были стройотряды — студенческие (ССО) и иные.

В 1980-х статус региональных ударных комсомольских строек имели МЖК — молодёжные жилые комплексы, возводимые бойцами стройотрядов КМСО.

Первой всесоюзной ударной комсомольской стройкой было объявлено строительство доменной печи № 2, получившей название «Комсомольская» на Магнитогорском металлургическом комбинате (1930—1932). По иронии судьбы последней всесоюзной ударной комсомольской стройкой стало строительство кислородно-конверторного цеха и стана «2000» горячей прокатки на том же Магнитогорском металлургическом комбинате (1986—1990).

Полный список даже всесоюзных строек сейчас затруднительно найти. Известно только, что их было много. Во многих городах ударные всесоюзные стройки проводились неоднократно - например, в Усть-Илимске было три ударные всесоюзные стройки, в Балаково пять.

Источники

• [kk-krivbass.org.ua/gazeta/Vipusk1.pdf Ударные комсомольские стройки // Єднання поколінь. — 2010. — № 1 (апрель). — С. 4.]

См. также

• МЖК
• ССО

Отрывок, характеризующий Ударная стройка

Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.