Удар (фильм, 1949)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Удар
Impact
Жанр

Фильм нуар
Триллер
Мелодрама

Режиссёр

Артур Любин

Продюсер

Лео Покин

Автор
сценария

Джей Дретлер
Дороти Девенпорт

В главных
ролях

Брайан Донлеви
Элла Рейнс
Чарльз Кобёрн

Оператор

Эрнест Ласло

Композитор

Майкл Мичеле

Кинокомпания

United Artists

Длительность

111 мин

Страна

США США

Язык

английский

Год

1949

IMDb

ID 0041503

К:Фильмы 1949 года

«Удар» (англ. Impact) — фильм нуар режиссёра Артура Любина, вышедший на экраны в 1949 году.

Режиссёр Артур Любин наибольших успехов добился в комедийном жанре, поставив несколько фильмов с Эбботтом и Костелло, а также с говорящим мулом Френсисом, однако его многочисленные фильмы в криминальном жанре не привлекли к себе особого внимания.

Актёр Брайан Донлеви стал известен благодаря приключенческой военной драме «Красавчик Жест» (1939), за роль в которой был номинирован на Оскар, военной драме «Палачи тоже умирают!» (1943) Фритца Ланга, а также трём классическим фильмам нуар — «Стеклянный ключ» (1942), «Поцелуй смерти» (1947) и «Большой ансамбль» (1955). Элла Рейнс сыграла во многих отличных фильмах нуар, среди них «Подозреваемый» (1944), «Леди-призрак» (1944) и «Паутина» (1947).

После семилетнего перерыва в этом фильме вновь появилась на экране Анна Мэй Вонг, первая в истории американского кино звезда китайского происхождения.

Фильм имеет определённоё сюжетное сходство с картиной «Они сделали меня преступником» (1939).

В 1940-е годы скрытая реклама торговых марок в голливудском кино не поощрялась. Этот фильм стал редким исключением, открыто продемонстрировав целую серию известных торговых марок, среди них «Бекинс» (грузоперевозки), «Кока-кола», «Мобил ойл» и другие.





Сюжет

В Сан-Франциско, на собрании совета директоров крупный промышленник Уолтер Уильямс (Брайан Донлеви) убеждает коллег в необходимости приобрести несколько фабрик в Тахо, Калифорния, а затем покупает их. Дома Уолтер настолько эмоционально рассказывает о собрании своей изнеженной жене Айрини (Хелен Уокер), что служанке Су Лин (Анна Мэй Вонг) за дверями кажется, что между супругами разыгралась нешуточная ссора.

В тот же день Уолтер отправляется с командировку, чтобы окончательно оформить сделку. После его отъезда Айрини звонит своему любовнику Джиму Торренсу (Тони Барретт), вместе с которым собирается убить Уолтера, и говорит ему, чтобы тот направлялся в условленное место. Когда Уолтер звонит жене из Саусалито, Айрини просит его подвезти её «кузена Джима», который застрял без денег в этом городке на пути домой в Денвер. Уолтер встречает Торренса около своей машины, и они отправляются в путь. Через несколько часов Уолтер решает перекусить в придорожной закусочной, но Торренс остаётся подождать его в машине. Пока Уолтер отсутствует, он незаметно прокалывает одну шину. После нескольких километров пути шина окончательно спускает, и они останавливаются для её замены на крутом горном подъёме. Во время замены колеса Торренс бьёт Уолтера по голове монтировкой и сталкивает со склона, бросая ему в след и портфель с документами. В этот момент к их машине подъезжает маленький коммерческий фургон, предлагая свою помощь. В панике Торренс садится за руль и пытается стремительно скрыться с места преступления, не заметив двигающийся навстречу огромный бензовоз. Происходит лобовое столкновение, и обе машины падают в пропасть. Вскоре Уолтер приходит в себя, берёт свой портфель, выбирается обратно на дорогу, залезает во всё ещё стоящий фургон и снова теряет сознание.

Айрини приезжает в гостиницу в Окленде, где она должна была встретиться с Торренсом после убийства Уолтера, но, не дождавшись его, возвращается домой. Вскоре к ней приходит лейтенант полиции Сан-Франциско Том Куинси (Чарльз Кобёрн) и сообщает, что её муж погиб в автокатастрофе, так как обуглившиеся до неузнаваемости труп Торренса приняли за труп Уолтера.

Тем временем Уолтер пересекает в фургоне границу штата, и доезжает до маленького городка в Неваде. Выбравшись из фургона, он идёт в кафе и звонит тёте Торренса, и когда слышит, что у неё нет какого «племянника Джима», он понимает, что его просто хотели убить. Рабочие из фургона через некоторое время находят портфель Уолтера и передают его полиции, которая обнаруживает на нём отпечатки пальцев Торренса. Лейтенант Куинси выясняет домашний адрес Торренса, едет туда, но естественно не застаёт его дома. Копаясь в его белье, полученном из стирки, Куинси находит платки с монограммой, выполненной в том же стиле, что и на платках Айрини. Проверка телефонных переговоров показывает, что Айрини и Торренс часто переговаривались между собой. Куинси сообщает Айрини, что найден портфель её мужа, и теперь полиция больше не считает, что это был несчастный случай. Он рассчитывает, что Айрини выведет его на Торренса, но Айрини сама не понимает, куда он исчез.

Уолтер тем временем добирается до небольшого городка в штате Айдахо, где устраивается на работу механиком в небольшую автомастерскую при заправочной станции, которой управляет потерявшая на войне мужа, молодая и красивая Марша Питерс (Элла Рейнс). Уолтер, который представляется ей как Билл Уокер, снимает комнату у матери Марши, вскоре между ними устанавливаются теплые отношения. Уолтер тем не менее продолжает следить за полицейским расследованием собственной гибели, собирая в комнате газетные вырезки по этому делу. Он узнает, что главным подозреваемым в его убийстве является исчезнувший любовник его жены. Полиция в итоге задерживает Айрини по обвинению в заговоре с целью убийства Уолтера.

Проходит три месяца. Уолтер, который начинал свою карьеру простым механиком на заводе, быстро освоился в мастерской Марши и очень сблизился с ней. При этом Уолтер не спешит заявить о том, что он жив, желая, чтобы Айрини, которую он так искренне любил и которая так вероломно обманула его, понесла суровое наказание. Через некоторое время мать Марши находит у Уолтера вырезки по делу и говорит ему об этом, предлагая раскрыть о себе всю правду.

Чтобы не втягивать Маршу в это скандальное дело, Уолтер решает уйти. Перед уходом он рассказывает ей о своём прошлом, и Марша убеждает его вернуться в Сан-Франциско. Она едет вместе с ним, чтобы подтвердить его показания в полиции.

Когда Айрини узнаёт, что Уолтер жив, она неожиданно обвиняет Уолтера в убийстве Торренса. По её словам, она полюбила Торренса и хотела уйти к нему от мужа, но Уолтер не давал ей развод. Это привело в бурной ссоре между ними, что может подтвердить их китайская служанка Су Лин. После таких показаний полиция задерживает Уолтера по подозрению в убийстве Торренса из ревности и выпускает Айрини на свободу.

Уолтер пытается объяснить своё столь долгое отсутствие амнезией, однако врач, у которого Уолтер был вскоре после удара, не подтверждает этого. Марша тем временем пытается разыскать Су Лиин, однако её дядя прячет её, опасаясь, что она будет вовлечена в это скандальное дело. Однако непосредственно на суде Марша замечает Су Лин в зале. Она выслеживает её и выясняет, что Уолтер был очень добр по отношению к Су Лин и её семье, и потому Су Лин не хочет свидетельствовать против него в суде, чтобы не навредить ему. Однако она рассказывает, что знала о том, что Айрини сразу после отъезда Уолтера в командировку собрала вещи и уехала для встречи с мужчиной в Окленд.

Вскоре Куинси и Марша находят доказательства того, что Айрини запланировала встречу с Торренсом в гостинице в Окленде после того, как он убьёт Уолтера. В суде адвокату Уолтера удаётся доказать с помощью фрагментов одежды Торренса и его чемодана, который он отправил в Окленд, что Айрини была соучастницей покушения на жизнь своего мужа. После этого прокурор снимает свои обвинения против Уолтера и возбуждает дело против Айрини. Марша и Уолтер благодарят Куинси и строят планы будущей совместной жизни.

В ролях

Оценка критики

Критик Гэри Туз положительно оценил картину, написав, что «среди „скромных“ фильмов нуар этот один из лучших. Простая сюжетная идея закручена по максимуму для аудитории конца 1940-х годов»[1].

Кинокритик Ричард Гиллиам охарактеризовал на сайте Allmovie этот фильм как «хорошо рассказанную криминальную драму, которую отличает добротная игра опытных актёров… Во внутреннем конфликте обманутого мужа персонаж Донлеви отказывается от мести в качестве мотивирующего фактора и более заинтересован в перестройке собственной жизни.. Там, где фильм нуар часто связан с темами фатализма и справедливости в кармическом смысле, криминальные истории со „счастливым концом“ вроде „Удара“ предлагают комфортное заверение публики в том, что организационные структуры общества найдут способ защитить невинного и покарать виновного… Режиссёр Артур Любин владеет мастерством, но стиль не является его сильной стороной… Фильму явно не достаёт оригинальности и атмосферы, но он находит силу в игре актёров второго плана», среди них «явно недооцененная Элла Рейнс, которая тащит на себе вторую половину фильма», Чарльз Кобёрн и Анна Мэй Вонг… «В целом, „Удару“ не хватает стабильности и энергичности, чтобы обрести статус классики, но фильм достаточно силён, чтобы обеспечивать зрительский интерес и поднять его над многочисленными криминальными драмами конца 1940-х годов»[2].

Напишите отзыв о статье "Удар (фильм, 1949)"

Примечания

  1. Tooze, Gary W. [www.dvdbeaver.com/film/DVDReviews10/impact_.htm Impact]. www.dvdbeaver.com.
  2. [www.allmovie.com/movie/impact-v24424/review Impact (1949) — Review — AllMovie]

Ссылки

  • [www.imdb.com/title/tt0041503/?ref_=fn_tt_tt_4 Удар] на сайте IMDB
  • [www.allmovie.com/movie/impact-v24424 Удар] на сайте Allmovie
  • [www.rottentomatoes.com/m/1046724-impact/ Удар] на сайте Rotten Tomatoes
  • [www.tcm.com/tcmdb/title/5856/Impact/ Удар] на сайте Turner Classic Movies
  • [www.youtube.com/watch?v=OwMkXRigeOA Удар] фильм на сайте YouTube

Отрывок, характеризующий Удар (фильм, 1949)

И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.