Удодов, Иван Васильевич

Иван Васильевич Удодов
Личная информация
Гражданство	СССР СССР
Дата рождения	20 мая 1924(1924-05-20)
Место рождения	поселок Глубокий (ныне Ростовская область России)
Дата смерти	16 октября 1981(1981-10-16) (57 лет)
Место смерти	Ростов-на-Дону, СССР
Награды и медали Тяжёлая атлетика Олимпийские игры Золото Хельсинки 1952 наилегчайший вес Чемпионаты мира Золото Стокгольм 1953 наилегчайший вес Серебро Вена 1954 наилегчайший вес Серебро Мюнхен 1955 наилегчайший вес Чемпионаты Европы Золото Хельсинки 1952 наилегчайший вес Золото Стокгольм 1953 наилегчайший вес Серебро Вена 1954 наилегчайший вес Серебро Мюнхен 1955 наилегчайший вес Почётные спортивные звания

Иван Васильевич Удодов (20 мая 1924 — 16 октября 1981) — советский тяжелоатлет, в 1952 году стал первым советским олимпийским чемпионом по тяжелой атлетике.

Рекордсмен мира 1952—1956 года. Заслуженный мастер спорта СССР (1952). Чемпион мира, дважды серебряный призёр, 2-кратный чемпион Европы, 4-кратный победитель чемпионатов СССР. Выступал за «Динамо» Ростов-на-Дону.

Биография

В семнадцать лет Иван Удодов оказался в концлагере Бухенвальд. К моменту освобождения узников американскими войсками он не мог самостоятельно двигаться от истощения.

В 1947 году, по совету медиков, для укрепления здоровья с помощью систематических занятий спортом, он начал заниматься в зале тяжелой атлетики.

В это время он учился на курсах автовождения, а по вечерам занимался спортом.

Здесь он встретил тренера Марка Баева, который стал его наставником не только в технике работы со штангой, но и в жизни. В результате Удодов стал лучшим «мухачом» в Ростове.

В 1948 году на Спартакиаде Юга России в Махачкале Иван набрал в троеборье сумму 252,5 килограмма и занял второе место.

В 1949 году он занял пятое место на чемпионате страны с суммой 277,5 килограмма.

Окончил Ростовский техникум физической культуры в 1950 году.

В 1951 году Удодов преодолел заветную для спортсменов легчайшего веса отметку в троеборье — 300 килограммов и с этим результатом выиграл звание чемпиона СССР. С этого момента он вошёл в сборную страны.

На VI Межведомственном чемпионате СССР в Баку он победил с суммой 310 килограммов.

Тренер Николай Иванович Лучкин руководил тогда подготовкой Удодова в сборной СССР. Результатом стала победа в 1952 году на ХV Олимпийских играх в Хельсинки.

Были ещё яркие победы:

• на чемпионате мира и Европы в 1953 году в Швеции
• на чемпионате СССР 1956 года
• на Всемирном фестивале молодежи и студентов

Умер в 1981 году, похоронен на Северном кладбище Ростова-на-Дону.

Сын — мастер спорта по тяжелой атлетике Анатолий Удодов.

Память

• В 2002 году в родном посёлке Глубоком проводился большой спортивный праздник в честь 50-летия первой золотой медали, завоёванной Иваном Удодовым.
• С 1982 года по инициативе областного и городского спорткомитетов в Ростовской области стал проводиться турнир памяти Ивана Васильевича Удодова. Однако рост его популярности привёл к тому, что с 1987 года он проводится уже среди городов Российской Федерации, не ограничиваясь Ростовом. Среди организаторов турнира — сын Ивана Удодова, мастер спорта по тяжелой атлетике Анатолий Удодов.
• 1 июня 2013 года в Ростове-на-Дону на «Проспекте звёзд» состоялась торжественная церемония закладки именной «Звезды» Удодову Ивану Васильевичу.

Ссылки

• [www.rostovsport.ru/?uid=content:id=245 Удодов Иван Васильевич]
• Удодов, Иван Васильевич — статья из Большой олимпийской энциклопедии (М., 2006)
• [sport-necropol.narod.ru/udodov.html Спортивный некрополь]

Отрывок, характеризующий Удодов, Иван Васильевич

Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.