Уединенный пошехонец

Для термина «пошехонец» см. также другие значения.

«Уединенный пошехонец» — первый в России провинциальный журнал. Издавался в течение 1786 года в Ярославле Η. Ф. Уваровым, А. Н. Хомутовым и Н. И. Коковцевым, под редакцией В. Д. Санковского. В 1787 году выходил под названием «Ежемесячное сочинение». Выходил при участии и активной поддержке ярославского генерал-губернатора А. П. Мельгунова и завершился в связи с его болезнью и смертью. Среди авторов — учителя М. В. Розин и И. Ф. Фортунатов, семинарист В. Васильевский, архиепископ Арсений (Верещагин), В. Д. и Н. В. Санковские. Многие статьи печатались анонимно. Тираж журнала едва ли превышал сотню экземпляров. Очевидно, он распространялся бесплатно или по благотворительной подписке среди ярославского дворянства, а возможно, и шире.

Журнал был органом масонского кружка А. П. Мельгунова, идейные установки которого отразились в названии журнала, который рассматривался как средство духовного влияния, воспитания читающей публики. На его страницах последовательно излагается определённая социально-философская программа издателей. В её основе — просвещенно-монархический идеал, совмещающийся с масонской заботой о нравственном самосовершенствовании, с проповедью уединения и практикой размышления на возвышенные темы. Второе объяснение названия журнала связывает его с подмосковной усадьбой Мельгунова Суханово, куда, согласно легенде, он удалялся с Санковским для работы над изданием.

Похвалы Екатерине II как просвещённой государыне сочетаются в журнале с советами, обращёнными к местным помещикам. Им рекомендовано разумно устраивать свои отношения с крестьянами. Высказывается и мнение о том, что принудительный труд на земле «пленников или преступников» оскорбляет её и мешает изобильному приношению плодов. Предметом критики становятся моральные пороки дворянства: лень, безделье, расточительность, пренебрежение крепостными. Достоинствами же видятся образованность, любовь к книгам, разумность, а также добродетельность, каковая является не сословным отличием, а общим достоянием всех высоких душ.

Призывы к осознанию своего общественного долга и к деятельному участию в жизни сменяются в журнале меланхолическими размышлениями о бренности живущего, о скоротечности человеческой жизни, об изменчивости и непостоянстве в мире, который «желает подвержен быть обману». Авторы журнала предлагают отрешиться от светской суеты и в мирном уединении искать покоя и гармонии в общении с природой, вдали от городов, в сосредоточенном труде на земле, в размышлениях и занятиях науками. Человеку приличествует «жизнь смешенная с злоключениями», которая научает его «познавать самого себя и изыскивать в себе способы к поправлению» — и в это же время личности, не понимаемой обществом, достойно уйти из него в пустыни и дебри, к тем близким людям, которые способны к благодарности и любви.

Человек, по логике авторов журнала, призван к самовоспитанию. Это воспитание духовно развитой, душевно богатой и щедрой личности в процессе упорного и напряжённого переживания и осмысления проблем собственного существования. Идеальная личность в журнальном описании — это человек, застигнутый историческими испытаниями, который отнюдь не отказывается от просветительского оптимизма, но всё чаще поверяет его логикой стоического долженствования «вопреки всему» — и душевно эмигрирует из вероломного общества в братство масонской ложи и на лоно всепримиряющей природы.

В «Уединенном пошехонце» были опубликованы «Сведения о Ярославском наместничестве», историко-географические очерки о городах и уездах Ярославского наместничества. Они были одним из этапов составления топографического описания края. В «Ежемесячном сочинении» краеведческих материалов было значительно меньше.

Ныне журнал существует в считанных экземплярах и является библиографической редкостью. Л. Н. Трефолев в конце XIX века пытался переиздать комплект журнала.

Литература

• О некоторых изданиях Ярославской типографии // Журнал Министерства народного просвещения. 1838. Ч. 20.
• Трефолев Л. Н. Первый Русский провинциальный журнал «Уединенный пошехонец» // Русский архив. 1879. № 9.
• Ярославский журнал екатерининского времени «Уединенный пошехонец» // Вестник ярославского земства. 1883, № 130—132, 136—138.
• Ермолин Е. А., Севастьянова А. А. Воспламененные к отечеству любовью. Ярославль, 1990.
• Ермолин Е. А. Ярославский журнал «Уединенный пошехонец» — источник по истории русской культуры XVIII в. // Источниковедческие и историографические вопросы отечественной истории XVI—XVIII веков. Ярославль, 1992.
• Ермолин Е. А. Культура Ярославля. Ярославль, 1998.
• Ермолин Е. А. Ярославский стиль. Ярославль, 2007.

Ссылки

• Уединенный Пошехонец // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Ежемесячное Сочинение // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [writerstob.narod.ru/magazins/journals/18/yedin_poshexonecz.htm Уединенный пошехонец] // История русской журналистики XVIII—XIX веков / Громова Л. П., Ковалёва М. М., Станько А. И., Стенник Ю. В. и др. Под ред. Громовой Л. П. — СПб.: Издательство С-Петерб. ун-та, 2003.

Отрывок, характеризующий Уединенный пошехонец

– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.