Уейский, Юзеф

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Юзеф Уейский
польск. Józef Ujejski
Дата рождения:

8 января 1883(1883-01-08)

Место рождения:

Тарнув, Королевство Галиции и Лодомерии,

Дата смерти:

8 июля 1937(1937-07-08) (54 года)

Место смерти:

Варшава,

Юзеф Уейский (польск. Józef Ujejski; 8 января 1883, Тарнув — 8 июля 1937, Варшава) — польский историк литературы, педагог, профессор, ректор Варшавского университета (19321933).





Биография

Племянник знаменитого польского поэта — Корнеля Уейского.

Учился в хыровском иезуитском коллегиуме, затем в краковской государственной гимназии. Продолжил образование на филологическом факультете Ягеллонского университета (1901—1906). Через год получил докторскую степень. В последующем, в основном, занимался изучением литературы эпохи романтизма.

С 1917 года начал преподавать в Ягеллонском университете Кракова, где вскоре занял место доцента истории польской литературы, а с 1919 г. — профессора краковского университета. После обретения Польшей независимости, переехал в столицу и стал работать в Варшавском университете заведующим кафедрой истории польской литературы.

С 1921 года — член Варшавского научного общества, с 1922 г. — Польской академии знаний.

В 1932—1933 годах — ректор Варшавского университета. С 1936 г. вице-министр в Министерстве культов и народного просвещения Польской Республики.

В 1936 году награждён «Золотыми академическими лаврами» Польской Академии Литературы.

Похоронен на варшавском кладбище Воинское Повонзки.


Научная деятельность

Выдающийся польский исследователь эпохи романтизма, особенно философских и интеллектуальных течений этой эпохи и их отражения в литературе, особое внимание сосредоточил на вопросах мистической и философской мысли утопического мессианства.

Избранные труды

  • Główne idee w «Anhellim» Słowackiego (1916),
  • Antoni Malczewski. Poeta i poemat (1921),
  • Byronizm i skottyzm w «Konradzie Wallenrodzie» (1923),
  • O cenę absolutu. Rzecz o Hoene-Wrońskim (1925)
  • Dzieje polskiego mesjanizmu do powstania listopadowego włącznie (1931),
  • O Konradzie Korzeniowskim (1936).
  • Избранное «Romantycy» (1963).

Напишите отзыв о статье "Уейский, Юзеф"

Ссылки

  • [portal.uw.edu.pl/pismo-uczelni/historia-uw-wszystkie-artykuly;jsessionid=0B0507AF1EC3929EE4069A0DB8B85F98?p_p_id=101_INSTANCE_f3Dy&p_p_lifecycle=0&p_p_state=maximized&p_p_mode=view&p_p_col_id=column-1&p_p_col_count=1&_101_INSTANCE_f3Dy_read_more=true Uniwersytet Warszawski. Józef Ujejski]  (польск.)

Отрывок, характеризующий Уейский, Юзеф

– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.