Ужанков, Александр Николаевич

Александр Николаевич Ужанков
Дата рождения:	18 июня 1955(1955-06-18) (68 лет)
Место рождения:	Щорс, Черниговская обл., Украина, СССР
Страна:	СССР СССР → Россия Россия
Научная сфера:	Филология, литературоведение, история Руси, русская культура, богословие
Место работы:	Российский научно-исследовательский институт культурного и природного наследия имени Д. С. Лихачёва Национальный исследовательский ядерный университет «МИФИ» Сретенская духовная семинария
Учёная степень:	доктор филологических наук, кандидат культурологии
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Львовский государственный университет имени Ивана Франко, филологический факультет
Награды и премии:

Алекса́ндр Никола́евич Ужанко́в (род. 18 июня 1955) — российский филолог, литературовед, культуролог, теоретик и историк литературы и культуры Древней Руси. Доктор филологических наук (2005), кандидат культурологии (2000), профессор (2010). Почётный работник высшего профессионального образования Российской Федерации (2012). Член Союза журналистов СССР (1986) и Союза писателей России (2000), действительный член (академик) Академии Российской словесности (2011), член Общества исследователей Древней Руси, член Научного совета по культурному и историческому наследию Российской Академии наук, член Совета по науке при Министерстве культуры РФ, член Общественного совета при Министерстве культуры РФ (2013—2015).

Биография

Родился 18 июня 1955 года в городе Щорсе, Черниговской области на Украине. Окончил в 1980 году русское отделение филологического факультета Львовского государственного университета им. И. Франко.

После окончания университета работал корреспондентом в газете «Комсомольская правда» (1980), редактором отдела критики журнала «Октябрь» (1983), старшим редактором издательства «Советский писатель» (1983), Генеральным директором специализированного издательско-торгового предприятия «Наследие» (1988). В 1989 году перешёл на научно-исследовательскую работу старшим научным сотрудником отдела древнерусской литературы Института мировой литературы им. А. М. Горького АН СССР. Выступил инициатором создания и был первым исполнительным директором «Общества исследователей Древней Руси» при ИМЛИ РАН (1990).

С 1992 года на преподавательской работе. Прошел путь от старшего преподавателя (1992) до профессора (2005) Московского государственного лингвистического университета (МГЛУ). Доцент (1996), профессор (2000), декан филологического факультета (2000) и проректор по научной работе (2002—2005) Государственной академии славянской культуры (ГАСК). Профессор и проректор по научной работе Литературного института им. А. М. Горького (с 2006 по 2016 год). Профессор Академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова (с 2007 по 2013). Профессор Сретенской духовной семинарии (с 1999) и Высших богословских курсов при МДА. Профессор МГУ им. М. В. Ломоносова (2012—2013). Профессор НИЯУ МИФИ (с 2014). Заместитель директора по научной работе Российского научно-исследовательского института культурного и природного наследия имени Д. С. Лихачёва, руководитель Центра фундаментальных исследований русской средневековой культуры (с 2016).

Председатель редакционного совета «Вестника Литературного института им. А. М. Горького», член редакционного совета «Вестника Кемеровского государственного университета культуры и искусств», член редколлегии серии «Религиозно-философское наследие Древней Руси» (ИФ РАН), член редколлегии литературно-публицистического альманаха «Русло» (С-Петербург) и др.

Автор и ведущий программы «Фактор времени» на телеканале «Просвещение» (с 2011), автор лекций на ТВ «Культура» в программе «Академия» (с 2011).

Научная деятельность

А. Н. Ужанков — крупнейший специалист в области древнерусской литературы, исторической поэтики древнерусской словесности, историографии и текстологии древнерусских памятников письменности, герменевтики и русского летописания. Разработал теорию стадиального развития русской литературы ХI — первой трети ХVIII века и теорию литературных формаций в литературном процессе ХI — первой трети ХVIII века. Сейчас её изучают во многих вузах страны и за рубежом. Она вошла в вузовские учебники.

По мнению зарубежных исследователей, А. Н. Ужанков впервые в русской «литературной науке предложил теорию формаций и стадиального развития русской литературы от её истоков до Петровской эпохи. Выдвинутые и раскрытые на обширном материале положения работы Ужанкова вполне могут послужить теоретической основой новой концептуальной истории русской литературы, о необходимости которой так много писали на протяжении десятилетий и продолжают писать отечественные и зарубежные литературоведы». Подобные (по масштабу и значимости) литературоведческие концепции появляются не очень часто: одна-две за столетие. Для ХХ века это была «теория истории стилей», выдвинутая ещё акад. В. Н. Перетцем до революции и нашедшая дальнейшую разработку в исследованиях П. Н. Сакулина, Д. И. Чижевского, Д. С. Лихачева, Г. К. Вагнера и др.

Обоснование теории литературных формаций и стадиального развития русской литературы ХI — первой трети ХVIII века нашло отражение в авторских монографиях, которые были высоко оценены за рубежом (Болгария, Словакия, Украина). Болгарские ученые, например, призывали пересмотреть историю болгарской литературы через призму новой теории А. Н. Ужанкова. Дальнейшей её разработкой стала монография «Историческая поэтика древнерусской словесности. Генезис литературных формаций» (М., 2011).

Теоретические исследования истории литературы А. Н. Ужанков сочетает с конкретным изучением отдельных памятников древнерусской словесности. Он разработал новую методику по атрибутике и датировке древнерусских произведений; уточнил время написания «Слова о Законе и Благодати», «Жития Феодосия Печерского», «Чтения о Борисе и Глебе» и «Сказания о Борисе и Глебе», «Слова о полку Игореве» и др. Установил автора и время написания «Слова о погибели Русской земли», «Повести о житии Александра Невского» и «Летописца Даниила Галицкого» и т. д.

Его научные работы переведены на украинский, сербский, итальянский и английский языки.

Основные научные публикации

Монографии и книги

1. Русская бытовая повесть ХV — ХVII вв. Составление, вступительная статья и комментарии А. Н. Ужанкова. — М.: Советская Россия, 1991.
2. Ужанков А. Н. О принципах построения истории русской литературы ХI — первой трети ХVIII века. — М., 1996.
3. Ужанков А. Н. Из лекций по истории русской литературы XI — первой трети XVIII в.: «Слово о Законе и Благодати». — М., 1999.
4. Ужанков А. Н. Стадиальное развитие русской литературы XI — первой трети XVIII века. Теория литературных формаций. — М.: Литературный институт им. А. М. Горького, 2008.
5. Ужанков А. Н. О специфике развития русской литературы XI — первой трети XVIII века. Стадии и формации. — М.: Языки славянских культур, 2009.
6. Ужанков А. Н. Проблемы историографии и текстологии древнерусских памятников XI—XIII веков. — М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2009.
7. Ужанков А. Н. Историческая поэтика древнерусской словесности. Генезис литературных формаций. — М.: Литературный институт им. А. М. Горького, 2011.
8. Ужанков А. Н. «Слово о Законе и Благодати» и другие творения митрополита Илариона Киевского. — М.: Академика, 2013.
9. Ужанков А. Н. «Слово о полку Игореве» и его эпоха. — М.: Академика, 2015.

Коллективные монографии

1. Изображение природы и человека. Монографическое исследование — М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 1995.
2. Литература Древней Руси. Коллективная монография. — М., 2004.
3. История культур славянских народов. В 3-х томах. Т.1. — М., 2003.
4. История культур славянских народов. В 3-х томах. Т.2. — М., 2005.
5. Борис и Глеб. Жизнь, подвиги, чудеса первых русских святых. — Днепропетровск: АРТ-Пресс, 2005.
6. Литература Древней Руси. Коллективная монография. — М., 2012.
7. Древнерусская книжность: текстология и поэтика. — Орел: ОГУ, 2013.

Учебные пособия

1. Ужанков А. Н. Хрестоматия по древнерусской литературе ХI — ХVII веков. — М.: Русский язык, 1991.
2. Ужанков А. Н. О проблемах периодизации и специфике развития русской литературы XI — первой трети XVIII в. — Калининград, РГУ им. И.Канта, 2007.

Другие издания

1. А. М. Ремизов. Сочинения. В 2-х томах. Составление, вступительная статья и комментарии А. Н. Ужанкова. — М.: Терра, 1993.
2. Ермолай-Еразм. Повесть о Петре и Февронии Муромских. Перевод, вступительная и заключительная статьи А. Н. Ужанкова. — М.: Схолия, 2009.

Ссылки

• [litinstitut.ru/node/691/ Страница] на сайте ЛИ им. А. М. Горького
• [www.famous-scientists.ru/5605 Страница сайта «Учёные России»]
• [www.pravoslavie.ru/authors/570.htm Страница сайта Православие. Ru]
• [ruskline.ru/author/u/uzhankov_aleksandr_nikolaevich Страница сайта Русская народная линия]

Отрывок, характеризующий Ужанков, Александр Николаевич

– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».
Князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.
Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.
– Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, – сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. – Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.
– Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, – отвечал генерал.
Кутузов желчно засмеялся.
– Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d'une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому:
– Allez voir, mon cher, si la troisieme division a depasse le village. Dites lui de s'arreter et d'attendre mes ordres. [Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия. Велите ей остановиться и ждать моего приказа.]
Только что князь Андрей отъехал, он остановил его.
– Et demandez lui, si les tirailleurs sont postes, – прибавил он. – Ce qu'ils font, ce qu'ils font! [И спросите, размещены ли стрелки. – Что они делают, что они делают!] – проговорил он про себя, все не отвечая австрийцу.
Князь Андрей поскакал исполнять поручение.
Обогнав всё шедшие впереди батальоны, он остановил 3 ю дивизию и убедился, что, действительно, впереди наших колонн не было стрелковой цепи. Полковой командир бывшего впереди полка был очень удивлен переданным ему от главнокомандующего приказанием рассыпать стрелков. Полковой командир стоял тут в полной уверенности, что впереди его есть еще войска, и что неприятель не может быть ближе 10 ти верст. Действительно, впереди ничего не было видно, кроме пустынной местности, склоняющейся вперед и застланной густым туманом. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, князь Андрей поскакал назад. Кутузов стоял всё на том же месте и, старчески опустившись на седле своим тучным телом, тяжело зевал, закрывши глаза. Войска уже не двигались, а стояли ружья к ноге.
– Хорошо, хорошо, – сказал он князю Андрею и обратился к генералу, который с часами в руках говорил, что пора бы двигаться, так как все колонны с левого фланга уже спустились.
– Еще успеем, ваше превосходительство, – сквозь зевоту проговорил Кутузов. – Успеем! – повторил он.
В это время позади Кутузова послышались вдали звуки здоровающихся полков, и голоса эти стали быстро приближаться по всему протяжению растянувшейся линии наступавших русских колонн. Видно было, что тот, с кем здоровались, ехал скоро. Когда закричали солдаты того полка, перед которым стоял Кутузов, он отъехал несколько в сторону и сморщившись оглянулся. По дороге из Працена скакал как бы эскадрон разноцветных всадников. Два из них крупным галопом скакали рядом впереди остальных. Один был в черном мундире с белым султаном на рыжей энглизированной лошади, другой в белом мундире на вороной лошади. Это были два императора со свитой. Кутузов, с аффектацией служаки, находящегося во фронте, скомандовал «смирно» стоявшим войскам и, салютуя, подъехал к императору. Вся его фигура и манера вдруг изменились. Он принял вид подначальственного, нерассуждающего человека. Он с аффектацией почтительности, которая, очевидно, неприятно поразила императора Александра, подъехал и салютовал ему.
Неприятное впечатление, только как остатки тумана на ясном небе, пробежало по молодому и счастливому лицу императора и исчезло. Он был, после нездоровья, несколько худее в этот день, чем на ольмюцком поле, где его в первый раз за границей видел Болконский; но то же обворожительное соединение величавости и кротости было в его прекрасных, серых глазах, и на тонких губах та же возможность разнообразных выражений и преобладающее выражение благодушной, невинной молодости.
На ольмюцком смотру он был величавее, здесь он был веселее и энергичнее. Он несколько разрумянился, прогалопировав эти три версты, и, остановив лошадь, отдохновенно вздохнул и оглянулся на такие же молодые, такие же оживленные, как и его, лица своей свиты. Чарторижский и Новосильцев, и князь Болконский, и Строганов, и другие, все богато одетые, веселые, молодые люди, на прекрасных, выхоленных, свежих, только что слегка вспотевших лошадях, переговариваясь и улыбаясь, остановились позади государя. Император Франц, румяный длиннолицый молодой человек, чрезвычайно прямо сидел на красивом вороном жеребце и озабоченно и неторопливо оглядывался вокруг себя. Он подозвал одного из своих белых адъютантов и спросил что то. «Верно, в котором часу они выехали», подумал князь Андрей, наблюдая своего старого знакомого, с улыбкой, которую он не мог удержать, вспоминая свою аудиенцию. В свите императоров были отобранные молодцы ординарцы, русские и австрийские, гвардейских и армейских полков. Между ними велись берейторами в расшитых попонах красивые запасные царские лошади.