Ужицкий партизанский отряд
| Ужицкий партизанский отряд | |
| Годы существования | |
|---|---|
| Страна | |
| Подчинение | |
| Входит в |
2-я пролетарская ударная бригада (после слияния) |
| Тип |
пехота, партизанские войска |
| Включает в себя | |
| Функция |
партизанская борьба |
| Дислокация | |
| Прозвище |
отряд имени Димитрие Туцовича |
| Участие в | |
| Командиры | |
| Известные командиры | |
Ужицкий народно-освободительный партизанский отряд имени Димитрие Туцовича (серб. Ужички народноослободилачки партизански (НОП) одред „Димитрије Туцовић“) — отряд югославских партизан, существовавший с июля 1941 по март 1942 года и отметившийся активными действиями в годы Народно-освободительной войны Югославии. Славу ему принесли бои за Ужице в дни Первого антипартизанского наступления, в особенности известным стал его Рабочий батальон.
История
Отряд образован в июле 1941 года. Первым командиром отряда стал Душан Еркович (Народный герой Югославии), политруком — Милинко Кушич (также Народный герой Югославии). В отряде был делегат от Сербского краевого комитета КПЮ, профессор Милан Миялкович (также Народный герой Югославии). Отряд начал свои боевые действия путём захвата и подрыва вражеского транспорта: особенно отличились его Златиборская и Ужицкая роты на дороге Вишеград — Ужице, а также Пожегская и Арильская роты на дороге Пожега — Ариле — Иваница: их диверсии и засады осложнили снабжение немецких войск.
Ужицкий отряд организовывал многократно засады против вражеских транспортных и бронированных колонн: 28 августа 1941 засада под Вирово заставила немцев бежать в Пожегу. В августе 1941 года также была успешной засада и в Субьеле, когда в ходе дневного боя на помощь немцы вынуждены были вызывать даже авиацию. 20 сентября 1941 под Годовиком колонна немецких войск была полностью уничтожена, и немногие сумели добраться до Пожеги, к тому же партизаны не прекращали преследование врага. Также на счету Ужицкого отряда и атаки на города: 28 августа 1941 было освобождено местечко Ариле, 22 сентября взята Ужичка-Пожега, 25 сентября освобождён и весь Ужицкий округ, что привело к образованию партизанской Ужицкой республики, а в Ужице перебрался Верховный штаб НОАЮ.
Настоящую славу отряду принёс его Рабочий батальон, который 29 ноября 1941 удерживал Кадинячи: несмотря на то, что почти весь личный состав батальона пал в бою, это дало время Верховному штабу НОАЮ эвакуироваться из Ужице и тем самым сохранить костяк партизанского движения. Батальон был награждён Орденом Народного героя Югославии 19 сентября 1979, а ещё раньше, в 1951 году, получил и Золотую звезду ордена «За заслуги перед народом».
1 марта 1942 Ужицкий партизанский отряд влился в состав 2-й пролетарской ударной бригады.
Напишите отзыв о статье "Ужицкий партизанский отряд"
Литература
- Преглед Народноослободилачке борбе у Србији, Мома Марковић, Београд 1947. година
- „Народни хероји Југославије“. Београд: Младост. 1975.
Отрывок, характеризующий Ужицкий партизанский отряд
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.
На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
